Конгрегация. Гексалогия

– Стекло, камень… – произнес Курт задумчиво. – А ваш так и не открытый dissolvator universalis – ведь он должен, как я понимаю, растворять и их тоже?

– В теории…

– А скажите тогда, в чем вы, господа алхимики, предлагаете его хранить?

– Кхм… – проронил Штайн, смущенно улыбнувшись. – Это… пока на стадии раздумий. Как, собственно, и сам dissolvator, посему с этим действительно сложным вопросом торопиться пока некуда.

– Стеклянные трубки… Зарядить такую в арбалет – и я смело могу пойти на стрига; пускай он пьет по утрам святую воду и увешан серебряными цепями, против этого, думаю, даже и такой не попрет.

– Стриги?.. – переспросил Штайн, внезапно перейдя на шепот, и нервозно обернулся на дверь своей лаборатории. – Скажите, майстер Гессе, неужто вы и впрямь так уверены, что в Ульме обитает настоящий стриг?

– О, да, – усмехнулся Курт. – Один уж точно. И, позвольте вас разочаровать, профессор – деревянным колом его не убить.

– Quelle piti'e[589], – согласился фон Вегерхоф тихо.

– А ведь я, грешным делом, пребывал по сей день наравне со всеми в полнейшей убежденности, что вы понапрасну мутите воду, – сообщил старик покаянно. – И теперь еще я не вполне уверен, что вы правы.

– Уж поверьте. Послушайтесь совета: не стоит, в самом деле, разгуливать по улицам после темноты. Рат неправ, я не паникую, я оцениваю ситуацию здраво. Не могу раскрывать вам всех тайн своей работы, прошу поверить на слово – у меня есть причины, доказательства, факты, позволяющие говорить то, что говорю… И вот еще что. Увы, профессор, мне придется раскрыть ваш фокус перед горожанами; я должен объявить о том, что стриг – подделка, и угроза остается. Я не стану называть имени, но, если как-то оно станет известно – не обессудьте. Возможно, вам придется наслушаться нелестных отзывов.

– Не беда, – отмахнулся Штайн печально. – После «долбанутого старого чеха» и «полоумного книжника», думаю, любые их эпитеты не будут так уж неожиданны.

– Вот только не вздумайте, если не будет прямой опасности для вашей жизни, прикрываться мои именем, профессор; увы. Наше сотрудничество – тайна, ведь вы должны понимать. Вы должны быть таким, как и прежде, жить, как прежде, вести себя так же; не стоит в будущем, если нападки заденут вас за живое, грозить нашей карой. Знаю, что очень захочется отыграться на обидчиках, получив в покровители Конгрегацию – по себе знаю – но делать этого не следует.

– Не стану, – пообещал старик. – Мне и в голову не пришло бы. Мстительность не приносит добра.

– Хм, ну, стало быть, вы добродетельней, чем я, – пожал плечами Курт. – Не могу сказать, что мне это не на руку… Знаете, профессор, у меня есть пока время; не потрудитесь ли ответить еще на несколько вопросов ради моего просвещения? Как знать, что в будущем еще может пригодиться; у меня при виде вашей лаборатории голова кругом, а назначение большинства предметов попросту ввергает в stupor.

– Опасное состояние, – усмехнулся Штайн понимающе. – Мой долг как лекаря вывести пациента из него; прошу вас, майстер Гессе. Спрашивайте.

Глава 15

До здания ратуши Курт добрался спустя четыре часа. Фон Вегерхоф на предложение войти с ним для задушевной беседы с членами совета, названными стариком-профессором, снисходительно вздохнул. «Voil`a encore [590], – отозвался стриг лениво. – Я бы советовал и тебе там не бывать, однако чужих советов слушаются лишь дураки. По крайней мере, так полагают некоторые из них». «Merci pour cette bonne parole[591]», – буркнул Курт в ответ и удалился под одобрительное «tu fais de progr`es[592]».

В предвечерний час ратуша напоминала засыпающий улей – пчелы еще не устроились на ночь, однако сбор меда почти завершился, рабочие пчелки уже еле ползали, пчелы-солдаты следили за прилетающими своими безучастно, за чужаками – вяло и нехотя, и исполинская матка-город надзирала за многочисленными подданными ленивым взором. Заседания закончились, сменившись скорыми разбирательствами на ходу, по коридорам уже не бегали, а медлительно прохаживались служители, многие из которых направлялись к выходу – по домам. К счастью, те, кто был нужен ему, ex officio еще долго обязаны были пребывать здесь; если Курт верно помнил наставления стрига, пройти ему предстояло шесть коридоров и два этажа, повсюду наталкиваясь на взгляды – от удивленных (посетители) до заинтересованных (охрана) и настороженных (служители). Те же напряженные взоры встретили его в одной из комнат, напоминающих большую библиотеку – две пары острых, как иглы, глаз поднялись ему навстречу, и Курт, войдя, закрыл за спиною дверь.

– Ратманы Вильгельм Штюбинг и Иоганн Кламм? – уточнил он, остановясь напротив, и, не услышав возражений, кивнул: – Отлично. Вы оба здесь; это как нельзя более кстати.

– Как вам удалось войти, майстер Гессе? – лениво отозвался сидящий у стола обрюзглый человек в не по погоде теплом камзоле. – Пора разогнать к чертям стражу?

– Вильгельм Штюбинг, надо полагать, – отметил Курт, пройдя в комнату и, не спросив дозволения, уселся на стул подле недовольных членов совета. – Отчего же вы так; они свое дело знают.

– Что вам здесь нужно? – оборвал тот. – Как нам стало известно, ваше дело закончено; если вы пришли сообщить об этом – вы опоздали. О найденном на кладбище теле штрига говорит уже половина города.

– Как это замечательно, верно? Теперь дела пойдут в гору, наладится торговля, пропойцы снова начнут просаживать деньги на ночные увеселения, молодежь перестанет шугаться темноты…

– Мне чудится, – произнес Штюбинг желчно, – или в вашем голосе звучит сарказм?

– Звучит, – кивнул Курт. – И неспроста – полчаса назад я покинул лавку профессора Франека Штайна. Подсказать, о чем и о ком мы с ним беседовали, или вы, господа, догадаетесь сами?

На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина; толстяк многозначительно переглянулся с сослужителем, и тот тихо пробормотал нечто, что, даже расслышав, Курт не сумел понять всецело.

– По-немецки, будьте любезны, – потребовал он, и Кламм усмехнулся:

– Вы в Ульме, майстер Гессе. Это означает множество вещей, в том числе и то, что здесь царит не только свой язык, но и свои правила, законы и воззрения.

– В гробу я видел швабские вольности, – отрезал Курт сухо, – когда дело касается событий, находящихся в ведении Конгрегации. То же, господа, что сделали вы – есть ничто иное как помеха расследованию.

– И что же? – лениво вздохнул толстяк Штюбинг с улыбкой почти приятельской. – Вы наверняка полагали, что мы станем отпираться, убеждая вас в нашей непричастности, майстер Гессе, либо же, сознавшись, будем просить о снисхождении?.. Господь с вами. Отрекаться от совершенного мы не намерены, да и каяться нам не в чем. Ну, сознайтесь же, что вы попросту жалеете затраченных на дорогу в наш город времени и денег, а потому всячески изыскиваете повод задержаться здесь – даже не в надежде, а в бессмысленном стремлении отыскать хоть что-то. Ну, или кого-то. Понимаем также, что ваша слава не позволяет вам уйти с пустыми руками. Вы знаете, мы знаем, все знают, что никакого штрига в городе нет, что, если и был он, то давно покинул наши края. Ведь и вы это знаете не хуже нас. Что же вам еще нужно? Хотите обвиняемого? Бога ради – пройдите в городскую тюрьму, наверняка там найдется еще с пяток никому не известных и не нужных бродяг; отмойте одного, приоденьте – и жгите в свое удовольствие как штрига. Все останутся довольны, и вы поддержите status quo.