Конгрегация. Гексалогия
Шрифт:
– Полагаю, он должен это понимать.
– Что он может понимать; ему двадцать три – мальчишка! – и я не знаю, чего ждать от него. Почти уверен, что удара в спину.
– Отчего же столь мрачно, Ваше Величество?
– Есть причины так думать, – отозвался он хмуро и, помедлив, нехотя докончил: – Они с Зигмундом от одной матери… Йохан полагает, что это я повинен в его гибели. Он ни разу этого не сказал прямо, но я знаю, что это так, и боюсь, что в решающий момент эмоции и желание свести счеты могут перевесить доводы разума. Кроме того, он боготворит отца и тихо презирает меня за доставшуюся
– Знаю, Ваше Величество.
– Всего-то сто с небольшим лет назад. И вот – богемец на троне; какой удар по самолюбию… К слову, вам-то самой не претит служба «не немцу»?
– Хоть мавру, – фыркнула она. – Если он будет царствовать во благо моей страны. Если же чистокровный германец станет вытворять что-то, что пойдет ей во вред – я же первая создам заговор с целью его устранения. Управление государством – не собачья случка, и чистота породы здесь не самый важный factor.
– Всем бы такую терпимость… – буркнул Рудольф тихо. – Надеюсь, когда придет время Фридриха, все мои злопыхатели запутаются в кровавых подсчетах и, наконец, махнут рукой. Главное здесь не ошибиться в выборе невесты; уж это должен быть самый немецкий род на белом свете. И влиятельный.
– Как успехи Его Высочества? – мягко поинтересовалась Адельхайда, и Рудольф, помедлив, вздохнул, неопределенно поведя плечами:
– Жив. И здоров. По крайней мере – был жив и здоров четыре дня назад, когда было написано последнее письмо. И, что самое удивительное, ему там даже, как будто, нравится…
– Вы осунулись, – заметила она, и Рудольф поморщился:
– Благодарю за откровенность.
– Тревожитесь, – констатировала Адельхайда убежденно. – Хотя и прежде вы расставались, и надолго.
– Да, приходилось, – согласился он с неудовольствием. – Я в последнее время все больше в разъездах – вы же сами приносили мне слухи, что мое домоседство не приведет к добру. Кажется, меня намеревались вовсе сместить за долгое непосещение германских земель, если я не ошибаюсь?.. Посему и Фридрих не постоянно в Карлштейне; боюсь, но отпускаю. Должен же он видеть и знать страну, которой, если Бог даст, доведется править, иначе он так и останется чужаком со славянских окраин. Приходится отпускать. И, думаю, еще не раз придется.
– Так в чем же дело на сей раз?
– На сей раз я не знаю, где он. На сей раз он в руках людей, которые не подчиняются мне; пяток телохранителей не в счет.
– Но вы же подобрали лучших, верно?
– Ульбрехт со своими людьми, – коротко пояснил Рудольф, и та понимающе и одобрительно кивнула. – Но все-таки душа не на месте.
– Многие знают о том, где Его Высочество на самом деле?
– Кое-кто, – неохотно отозвался он, и Адельхайда укоризненно качнула головой:
– Напрасно. Не стоило бы говорить никому.
– Быть может, и вам? – усмехнулся Рудольф; та пожала плечами:
– Быть может, и мне, хуже бы не стало. Nulli tacuisse nocet, Ваше Величество, nocet esse locutum[791].
–
Такие сборы не проведешь всецело в тайне, – возразил Рудольф. – Кого-то приходится посвящать в происходящее; но это самые доверенные.– Вы, как будто, сказали, что не верите здесь никому, – напомнила она строго. – Выходит так, что вы опасаетесь препоручить вашим придворным тайну майнцского архиепископа, но не побоялись доверить жизнь Его Высочества.
– А вы не боитесь меня отчитывать, – чуть оскорбленно заметил Рудольф, и она, не запнувшись, кивнула:
– Так ведь больше некому. А без конструктивной критики правитель теряет зубы, чахнет и слабеет, как старый волк, посему, Ваше Величество, повторю еще раз: напрасно. Сколько точно человек знают о его пребывании там?
– А не последовать ли мне вашей рекомендации, госпожа фон Рихтхофен, и не отказать ли вам в ответе?
– А правитель, идущий на поводу у чувств, слабеет и того скорее.
– Я это заметил, – пробормотал он чуть слышно и, помешкав, выговорил: – Трое. И, разумеется, Ульбрехт. То есть, если с Фридрихом что-то случится, я буду знать, с кого снимать головы… Однако ж, хорошо, что сейчас его нет здесь, – кивнул Рудольф, встряхнувшись, словно сбросив что-то холодное и мерзкое, прилипшее к спине. – У Фридриха есть скверная привычка мешаться в мои дела; похвальная тяга к государственной деятельности, тем не менее, в эти дни она была бы некстати. Если бы конгрегаты не подвернулись так вовремя, я снова отправил бы его прочь, куда-нибудь в центральную Германию в какой-нибудь пфальц.
– Итак, – осторожно констатировала та, – судя по всему, меня ожидает очередное дело. И, похоже, сложное?
– Причем весьма, госпожа фон Рихтхофен.
– Я видела Великого Магистра уезжающим; не в нем ли дело?
– О, нет, как раз здесь все прошло гладко, я даже, признаюсь, не ожидал столь простого разрешения. Он согласился на все. Почти без дискуссий. Однако событие, из-за которого я хотел бы задержать вас в Карлштейне, связано с делом, и очень тесно… Карта, – понизив голос еще больше, пояснил Рудольф. – Оригинал карты Винланда, хранящийся у меня.
– Неужто похищен? – тоже внезапно заговорив тише, переспросила Адельхайда, и он нервно дернул плечом:
– Вы почти попали в точку. Карта была быпохищена, если бы я не сохранял ее в месте, не ведомом никому, кроме меня самого; о том, где она, я не говорил ни одной живой душе – в полном соответствии с вашими воззрениями, даже вам.
– И не говорите, – согласилась Адельхайда. – Впредь тоже. Итак, была попытка похищения. Кто совершил ее?
– А вот этого я не знаю, – хмуро отозвался Император. – Кто-то вошел в замок, как вы в архиепископское имение – так, что никто его не видел, не слышал, не заметил. Кто-то прошел мимо стражи по коридорам. Кто-то перерыл сокровищницу, ничего не взяв.
– Здесь, в Большой башне? – недоверчиво уточнила она. – Вскрыв четыре железные двери с мудреными замками? Напрасно вы сравнили это деяние с моим походом в замок фон Нассау. Такое, думаю, не под силу даже мне… Неужели стража не заметила совсемничего?