Конгрегация. Гексалогия

Обязанностью же их было – проводить время с наследником. Притом, если первая сторона их общения была у всех на виду, то вторая видима была лишь самому Фридриху. Те же самые беззаботные недавние отроки, с виду не ведающие понятия «добродетель», на поверку оказывались живым доказательством того, что проповедуемые конгрегатами достоинства доброго католика не означают всенепременно монашеского самоотречения либо же показного фарисейского благочестия, свойственного многим.

О том, что воспитанием Фридриха занимается кто-то помимо его отца и капеллана от Конгрегации, о коем всем было ведомо, Адельхайда догадывалась, но кем бы могли быть тайные «агенты влияния» на душу будущего Императора – этого она не знала, не предполагала; и не осведомлялась об этом, справедливо считая, что нужную ей информацию сообщат в нужное время. Однако же на всякий непредвиденный случай имелась та самая ключевая фраза – ничего не значащая, окажись ее собеседником не собрат по служению, но раскрывающая ее status, если сказана она будет тому, кому полагается знать тайное значение этих слов.

Как сегодня.

И сегодня же почти случился их первый провал, когда Эрвин и Матиас попытались совершить то, чему обучены не были и таланта к чему не имели: кроме сбора информации, сделать выводы и – мало того – в соответствии с этими выводами поступить, чем едва не разрушили многолетнюю работу сослуживицы. Однако прямые свои обязанности эти двое исполнили отменно, и выяснить за время общения с прибывшими следователями, придворным рыцарством, их сыновьями и прислугой им удалось немало.

После появления послания, подписанного Фемой, в той же толпе была отловлена старуха, оперативно раздающая указания, каким образом полагается оберегаться от сил, каковой является Дикая Охота, в соответствии с заветами древних предков и их традициями. Рот старушке был заткнут на словах о «веприной крови» и призывах молиться «матушке Фрейе», внимающие ей – разогнаны, сама старуха препровождена… Точнее, препроводить старуху не успели никуда: сделав неполных три шага, носительница германских традиций испустила дух прямо на руках конгрегатских стражей.

– Но это полбеды, – вздохнула Адельхайда, поправив сползшую повязку на голове напарницы. – Молва пошла, и все же одна старуха столько шуму не наделала бы, ручаюсь.

– Да и то, как она умерла… – многозначительно проговорила Лотта; она кивнула:

– И это тоже. Теперь даже допросить ее нельзя.

– И какие слухи нынче бродят по Праге?

– Неприятные, – недовольно поджала губы Адельхайда. – И хотелось бы мне знать, сколько в них правды… Бродящие по улицам проповедники почти уже вселили в горожан мысль о том, что порицаемые Папой турниры есть деяние греховное, каковое и является причиною явления Дикой Охоты. А поскольку средь выживших остались те, кто принимал участие в турнире, и теперь они пребывают в стенах Праги…

– Хочешь сказать, следующей ночью Дикая Охота придет в город? – понизив голос уточнила Лотта; она вздохнула:

– Я не знаю. Молва пущена; Матиас и Эрвин говорили с оруженосцем одного из рыцарей – мальчишка слышал переложение этих слухов от своих сотоварищей, которые слышали это в городе. Кое-кто поговаривает, что именно этого нам и надлежит ждать.

– Эти двое тебе неплохо помогли…

– Да, подвернулись они весьма кстати, – согласилась Адельхайда с усмешкой. – Если не учитывать той мелочи, что они влезли в дело, которого делать не умеют, и теперь наши смотрят на меня косо.

– Пускай правят то, что наворотили: сумели настроить следователей против тебя, сумеют и развернуть все вспять.

– Этим они сейчас и занимаются.

– Не забудь рассказать о их своевольности Сфорце. Нынче им повезло, и они столкнулись с тобою, а будь на твоем месте действительный злоумышленник? Плавали бы теперь оба в пруду вместе с императорскими карпами…

– Непременно расскажу. Но слишком злобствовать не буду: мальчишки и без того чувствуют себя виноватыми и не знают уж, как вывернуться, чтобы загладить вину. Хотя – да, принесенная ими информация половину этой вины снимает.

– Я тебе совсем не помогла в этом деле, – уныло вздохнула Лотта. – Вот оно как вышло…

– Шутишь? – покривилась Адельхайда сурово. – Ты в живых едва осталась, тебе посчастливилось немыслимо.

– Да… – пробормотала та тихо, как-то неловко расправив складку одеяла под своей рукой. – Чудом в живых осталась, тут ты права…

– Что? – нахмурилась Адельхайда с подозрением, и напарница на мгновение вскинула взгляд, тут же снова уставясь в сторону.

– Вот я о чем подумала, – выговорила Лотта с усилием. – После этого дела… Не попроситься ли на покой? Нам обеим? Послушай, – заговорила она с напором, увидев попытку возразить, – послушай меня, ведь и ты тоже едва выжила. Тоже чудом. Потому что… Я не знаю, кто и почему решил тебя оставить в живых, но ведь это же не кто-то из наших, сама понимаешь, а значит, в живых оставили, чтобы убить позже. Сама посуди: Фема, языческие духи, богемских бунтовщиков уши торчат за милю… Ну, кто приходит тебе на ум? Только не говори, что ты об этом человеке ни разу не вспомнила, глядя на все это!

– Каспар, – тихо предположила Адельхайда, и та кивнула, поморщившись и прижав ладонь к раненой голове.

– Да! – горячо подтвердила Лотта. – Он самый. Это он, его рука, его методы, его дух во всем этом. И почему, ты думаешь, он захотел оставить в живых – тебя? Из-за него! Потому что приготовил для тебя что-то… страшное! Что-то особенно изощренное, может быть, даже хуже смерти! Он приберегает тебя напоследок, как оружие, которым будет бить по нему, и достанется тебе, когда придет час, нечто, что я даже не хочу представлять!

– Лотта, – мягко остановила ее Адельхайда, – это моя работа.

– Да хватит! – возразила та с отчаяньем. – Ты работе отдала всю молодость! Хочешь отдать и жизнь?

– Так было всегда, – с расстановкой произнесла Адельхайда. – Ничего не изменилось. Каспар ли, нет ли, из-за моих связей с кем-либо или саму по себе – но убить меня могут в любой день.

– И это, по-твоему, нормально? – понизила голос Лотта. – Тебе это кажется чем-то, что в порядке вещей? Ты уже сделала достаточно – столько, сколько дала Конгрегации и Императору ты, не дали и два десятка следователей, вместе взятых. Хватит. Это не побег, не трусость, это разумная мера безопасности, это… это справедливость, в конце концов. Давай закончим это расследование и оставим службу. Тебе есть для чего жить…

– Не начинай.

– Я хочу, чтобы и мне было для чего жить, – еще тише, но еще тверже произнесла Лотта. – Мне тридцать пять, Адельхайда. Всё. Я больше не могу и не хочу. Я устала. Я… я боюсь. Я сделала достаточно, и я больше не могу ничего сделать. Я жить хочу. Хочу замуж, хочу семью, как у любой нормальной женщины. Я хочу растить детей! Менять пеленки, слушать плач и от него просыпаться ночами, а не потому, что скрипнула половица! Я…

– Я понимаю, – осторожно перебила Адельхайда, выдавив из себя улыбку, и напарница, запнувшись, утомленно закрыла глаза. – Я тебя понимаю. Осуждать не могу. Я и сама знаю, что я…