Конкистадоры. История испанских завоеваний XV–XVI веков
Шрифт:
Никакой оценки численности мешиков не приводится, но следует отметить, что сражение не прекращалось до конца дня. Берналь Диас утверждает, что никогда еще в Индиях не видели столько воинов, собранных вместе для сражения. «Присутствовал весь цвет Мехико, Тешкоко, всех расположенных окрест озера городов и многих других, расположенных по соседству». Огромность мешикского войска подтверждает и сам Кортес: «Такое множество индейцев вышло мне навстречу, что со всех сторон вокруг нас мы не видели земли, так густо она была покрыта ими. Они атаковали нас со всех сторон так яростно, что мы не могли различить друг друга, так сильно мы оказались зажаты и перепутаны с ними. Мы были убеждены, что это наш последний день…» Он еще добавляет: «Они были настолько многочисленны, что мешали друг другу как сражаться, так и спастись бегством». Нет оснований сомневаться в храбрости и свирепости мешикских воинов, однако автократия в бою представляет собой такую же помеху, как и в политике. Военные вожди индейцев носили головные уборы из перьев, огромные золотистые султаны, сияющие в солнечных лучах над сражающейся массой их воинов. По приказу Кортеса испанская кавалерия начала
Силы испанцев опять уменьшились до четырехсот человек с небольшим. Но хотя мешики следовали за войском по пятам, они больше не предпринимали попыток атаковать, а на следующий день, когда испанцы достигли тлашкаланской границы, отмеченной древними укреплениями, мешики исчезли. Испанцы снова оказались среди друзей; касики Тлашкалы вышли их приветствовать, выразили сочувствие к их несчастьям, предложили им пищу и кров.
Одной из самых поразительных сторон этой кампании кажется верность тлашкаланцев. Народы, подобные им, есть в каждой горной стране – шотландцы, черногорцы, берберы. Ненавидящие угнетение, они увидели в испанцах единственную надежду на выживание и готовы были по– прежнему поддерживать их, несмотря на ужасающие потери. По существу, именно союз с тлашкаланцами позволил Кортесу вновь отвоевать все потерянные им территории.
Сам Кортес, казалось, никогда не испытывал сомнений. Он сразу же послал в Вера-Крус за порохом, арбалетами и экипажами двух разбившихся у побережья судов Нарваэса. Он обратился к своим людям с пламенной речью и в резких словах объявил им, что война будет продолжаться до тех пор, пока вся страна не подчинится испанскому правлению; при поддержке старой гвардии ему удалось пристыдить остатки людей Нарваэса, рвавшихся поскорее вернуться на Кубу, и убедить их остаться с ним. У него, конечно, не было никакого полевого госпиталя, но Тлашкала, расположенная в горах, сама по себе была здоровым местом. Раны заживали. Однако многие из его людей были искалечены – Кортес и сам потерял два пальца на левой руке, – а в качестве подкрепления он получил из Вера-Круса лишь семерых больных матросов. Тем не менее после трехнедельного отдыха он приказывает своим людям идти на город Тепеака, где стоял гарнизон мешиков. Город располагался к югу и немного к востоку от старого вулкана, называемого Ла-Малинче. В первую очередь это была карательная экспедиция, ибо в этом городе простились с жизнью шестнадцать испанских солдат. Однако это был также тренировочный поход, призванный укрепить дисциплину среди людей Нарваэса и еще раз испытать верность тлашкаланских союзников. Они дали две тысячи воинов, и, когда те присоединились к Кортесу, это, должно быть, укрепило мужество и его собственных людей. Индейцы представляли собой великолепное зрелище, когда входили в лагерь колонной по двадцать человек в ряд, одетые во все белое и в совершенном порядке; били барабаны, трубили трубы, кивали яркие султаны, сверкали на солнце знамена их республики. Эта живописная сцена завершилась ритуальным жертвоприношением нескольких мешикских шпионов и посвящением в воины сына вождя – по его лицу пять раз провели только что вынутым из груди, еще сокращающимся сердцем.
Однако по индейским стандартам войско Кортеса по– прежнему оставалось совсем небольшим, и, когда Кортес достиг Тепеаки, обитатели города решили оказать ему сопротивление. Кортес воспользовался случаем, чтобы в присутствии королевского нотариуса обнародовать декрет, обрекающий всех их на рабство как взбунтовавшихся испанских вассалов. Под действие декрета подпадали все союзники Мехико, взбунтовавшиеся после принесения клятвы верности испанской короне. Следует иметь в виду, что это полностью соответствовало представлениям и практике того времени. Кортес сделал это, по всей вероятности, потому, что его войсковая казна почти опустела. Он нуждался в средствах для следующей кампании, которую уже обдумывал, а рабы должны были явиться эквивалентом золота. Однако во втором послании к императору он считает необходимым привести причины, оправдывающие эту акцию – «ибо в дополнение к убийству испанцев и бунту против службы Вашему Величеству они едят человечину…». Его третий довод, возможно, наиболее убедителен: он сделал это в назидание всем остальным племенам империи мешиков. По существу, это попытка припугнуть индейцев и тем самым принудить их к покорности.
Защитники Тепеаки повторили ошибку, допущенную мешиками при Отумбе: они дали испанцам сражение на ровной поверхности маисовых полей, где кавалерия без труда порубила индейских воинов на куски. Большинство несчастных жителей города заклеймили специальным клеймом и продали в рабство.
Жестокость эта почти наверняка вдохновлялась кампаниями Фердинанда против мавров и имела подобный же эффект. Города торопились подтвердить свою верность, в то время как капитаны Кортеса и его тлашкаланские союзники рыскали по всей округе, уничтожая мешикские гарнизоны и возвращаясь с рабами и добычей. Удача повернулась к нему лицом, благоволя, как всегда бывает, человеку, решительно преследующему единственную цель. В Вера-Крус прибыли два корабля с Кубы, нагруженные оружием, порохом и припасами для злополучной экспедиции Нарваэса, а Гарай направил с Ямайки отряд для организации поселения на реке Пануко и еще один корабль с подкреплением. Все это попало в руки Кортеса. Таким образом, враждебно настроенные соперники его, губернаторы Кубы и ямайки, сами того не желая, прислали ему полторы сотни человек, двадцать лошадей, пушки, оружие и порох, в чем он отчаянно нуждался.
В дополнение ко всему у Кортеса объявился еще один нежданный
союзник – оспа. Эту смертельную болезнь занес в эту страну негр-раб из экспедиции Нарваэса: честный ответ, как замечает Берналь Диас, на «бубоны», то есть сифилис, полученный испанцами от индейцев. Начавшись в Семпоале, где умер негр, оспа теперь распространилась по всей стране, и Кортес требовался всюду для разрешения земельных споров и назначения касиков взамен умерших. Болезнь проникла даже в Мехико.Куитлауак умер от оспы, и ему наследовал Куаутемок, женатый на одной из дочерей Моктесумы.
Прибыл еще один корабль, на этот раз из Испании, и привезенные на его борту оружие и порох пришлось оплачивать золотом. Кортес теперь вполне мог позволить себе отправить один корабль на Ямайку, чтобы тайком купить у тамошних поселенцев лошадей, а другой в Испанию через Санто-Доминго. Он направил в Испанию Ордаса и Авилу, чтобы они представляли его дело против представительства Диего Веласкеса. В то же время он начал строительство тринадцати шлюпов для действий на озере Тешкоко.
Все это требовало времени, и немалого, и только к Рождеству 1520 года Кортес был готов к выступлению. Первым объектом его внимания был Тешкоко, который он нашел таким же опустевшим, как и тогда, когда шел на выручку Альварадо. К апрелю 1521 года его войско уже двигалось в обход озера, покоряя город за городом, несмотря на вылазки мешиков, неутомимо обстреливавших испанцев со своих многочисленных каноэ. Сражение следовало за сражением. При Шочимилько – единственном в нынешнее время месте, где еще можно увидеть красоту того озера, каким оно было тогда, – Кортес чуть не погиб. Он ездил в то время на упитанном и избалованном гнедом коне по кличке Эль Ромо, что значит Мул, – во всех кампаниях Кортеса лошади играли настолько важную роль, что их клички записывались столь же пунктуально, как и имена ездивших на них капитанов. Животное споткнулось в разгар сражения, и Кортеса стащили с седла. Тут же вокруг него сомкнулись мешики, надеясь заслужить славу, захватив его живым для принесения в жертву. К нему пробилась группа его старых гвардейцев, и он сумел на расчищенном ими пятачке вскочить в седло, несмотря на полученное ранение в голову.
Сражение при Шочимилько оказалось самым тяжелым в этой кампании. После взятия города испанцы поднялись на храмовую башню и с ее вершины смогли увидеть все приозерные города, в том числе и сам Мехико, сверкавший белизной в ослепительных лучах солнца. Они также увидели направлявшиеся к ним две тысячи каноэ и еще больше подходящих по суше воинов – десять тысяч. Пора было отступать, и они направились на север в полном строю, хотя многие солдаты получили ранения. Койоакан испанцы нашли покинутым. Они пошли дальше, к Такубе. Начался сильный дождь. Они подошли к дамбе, на которой потеряли так много золота и так много товарищей при отступлении во время Ночи Печали, но решили не пытаться отбить ее. И снова на север, шагая по глубокой грязи в Аскапоцалько, тоже оказавшийся опустевшим. Продолжая двигаться на север, они завершили обход озера и вернулись в Тешкоко.
Здесь мятежная часть испанского войска, состоявшая в основном из людей Нарваэса и возглавляемая Антонио Вильяфаньей, организовала заговор с целью убийства Кортеса. Вильяфанья принадлежал к партии Веласкеса, создавшей Кортесу так много проблем при снаряжении и в начале экспедиции более восемнадцати месяцев назад. В это время как раз прибыл корабль из Испании, и план состоял в том, что несколько заговорщиков должны были принести Кортесу, сидевшему со своими капитанами за обедом, запечатанное письмо. Они должны были сказать, что письмо это от отца Кортеса, Мартина Кортеса, и, когда тот начнет читать письмо, заколоть и Кортеса, и его капитанов. Однако, как все заговорщики, они не смогли удержать свои планы при себе. Они раскрылись настолько, что избрали нового капитан-генерала и всевозможных чиновников взамен имеющихся. Естественно, кто-то из солдат проболтался. Заговорщики были захвачены врасплох на квартире Вильяфаньи, и после короткого суда, на котором Вильяфанья сознался, он был повешен под собственным окном. Остальных заговорщиков, арестованных вместе с ним, освободили. Кортесу нужны были все его люди, а казнь предводителя, похоже, послужила достаточным предупреждением, поскольку после этого у него не было проблем с этими людьми.
Корабль из Испании привез еще оружие, а также нескольких идальго с собственными лошадьми, молодых искателей приключений, желавших присоединиться к экспедиции ради добычи. Но главное, корабль привез новости: Фонсека вышел из милости при дворе, и император теперь склонен поддержать не Веласкеса, а Кортеса. Слава Кортеса распространялась все шире, его звезда была на подъеме. Сама Церковь оказывала ему поддержку, послав францисканца с буллами нового папы, предлагавшими, разумеется, за определенную мзду в золоте, отпущение всех и всяческих грехов, которые могли совершить солдаты в ходе войны. Вместе с новоприбывшими у Кортеса теперь насчитывалось: кавалерия из 86 всадников, 118 арбалетчиков и мушкетеров и более 700 пехотинцев, а также три тяжелых железных орудия, пятнадцать малых бронзовых полевых пушек и полтонны пороха. Более того, была завершена постройка тринадцати шлюпов, или бригантин.
После воскресной мессы 28 апреля 1521 года шлюпы спустили на воду и подняли на них флаги. Затем Кортес провел смотр своей армии и произнес перед солдатами, как и всегда в таких случаях, зажигательную речь. Армия была готова выступить, и на следующий день по провинциям Тлашкалы, Чолулы и Уэйоцинго были разосланы гонцы с приказанием в течение десяти дней собрать воинов для штурма Мехико. Как всегда верные и яростно жаждущие битвы тлашкаланцы прибыли менее чем через неделю, войдя в Тешкоко организованной колонной в пятьдесят тысяч воинов. Все они были хорошо вооружены и шли сомкнутыми рядами; их украшенные перьями головные уборы кивали в ответ на приветственные выкрики «Кастилья, Кастилья» и «Тлашкала, Тлашкала». Им понадобилось три часа, чтобы войти в город, их знамена развевались, и высоко парил белый штандарт с журавлем с распахнутыми крыльями.