Констрикторы

Анна посмотрела на Рудольфа одновременно с благодарностью и со страхом.

Лицо Рудольфа выражало непоколебимую решимость. Собравшийся было что-то возразить "тихий" приоткрыл рот и тут же закрыл его снова, плотно сжимая губы.

– Уважаю, - четко проговорила Эльвира.
– Где этот больной?

– Он...
– голос Анны оказался тонким и слабым, словно не она, а кто-то другой недавно кричал с балкона.
– Совсем мальчик... шесть лет. Он дома у меня... Это рядом. Я сама его приведу.

– У вас будут помощники, - Рудольф отпустил Альбину и зашагал по коридору. Анна быстро оглянулась по сторонам и засеменила за ним...

19

Колючая проволока напоминала Артуру паутину, но чем именно - он не знал. Что-то тягостное, неприятное пряталось в оцепленном ею пейзаже.

В армию Артур уходил со скрипом, старался "закосить" - но его накрыли и хорошо еще, что все обошлось мирно. Больше всего он жалел, что не успел достаточно прочно примкнуть ни к одной из сект - одинокому противнику милитаризма в целом и всех убийств как таковых, в частности невозможно доказать свою моральную непригодность службы в армии: попытку отвертеться все приняли за трусость (или осторожность разумного ловкача, которому не повезло). Скрипя сердцем, он пошел-таки служить, втайне надеясь, что ему пройдется только играть в убийство, только "репетировать" его и когда не направлять ружье на живого человека. В тот момент, когда его прислали охранять участок карантинного кордона, надежда забила тревогу и принялась улетучиваться: в руках Артура находился автомат, напарником был человек готовый не задумываясь выполнить любой приказ, а заодно и подвести под трибунал "слабака", каковым он всегда считал Артура, а на дальней опушке у леса уже появились первые ползущие в сторону колючей проволоки живые точки - люди искали выхода из "загона смертников" - так уже за глаза называли пораженную эпидемией зону.

Артур незаметно для напарника сжал кулаки - внутри у него все бушевало.

Ищущие спасения люди имели право на жизнь, имели - и не другим таким же людям было их отбирать. Но ведь и другие, те, кто находился сейчас у Артура за спиной, такие же, семейные и одинокие, молодые и старые, счастливые и несчастные - они тоже имели те же права и их было больше.

"Господи - за что ты послал мне именно это испытание?
– так же незаметно и беззвучно задвигались губы.
– Уж не за то ли, что я так боялся попасть на войну? Но ведь там передо мной был бы противник, сам взявший в руки оружие, сам сделавший свой выбор, а тут... Смогу ли я выстрелить, если они попробуют прорвать ограждение? Наверное - нет..."

С ужасом наблюдал он, как точки приближаются, вытягиваются в вертикальном направлении, все больше приобретая сходство с человеческими фигурами. Количество их тоже росло - вслед за несколькими одиночками из леса устремился разноцветный людской поток. Минут через пять Артур уже начал, правда смутно, различать их лица - злые, напуганные, усталые, доведенные у одних до угрюмого равнодушия, и таящие готовую в любой момент к взрыву эмоциональную смесь - другие...

Спина Артура начала чесаться - так не раз бывало, когда грубая ткань гимнастерки намокала, хоть от дождя, хоть от холодного пота.

Они шли...

– Назад!
– уже издалека хрипло выкрикнул он, и руки, держащие автомат, дернулись: сработали нервы.

Окрик не произвел на беженцев никакого впечатления. Первые ряды уплотнившейся людской массы достигли ограждения и замерли, поджидая отставших. К пущему ужасу Артур обнаружил, что среди них оказались и дети.

– Чего приперлись? А ну - назад!
– гаркнул над его ухом напарник.

– Давай, заворачивай обратно!
– присоединился к нему Артур.

Беженцы начали сгружать мешки, бросая их или бережно ставя на землю, в общую кучу, от чего у Артура мелькнула неприятная мысль о том, что, возможно, они собираются возвести здесь баррикаду. Лишь здравый смысл подсказал ему, что вряд ли кто пустит на такое дело последние пожитки каждый нес с собой самое ценное, что был способен унести на себе, не имея транспорта. Особо Артуру запомнился мелькнувший в общей толпе чудак, притащивший с собой зачем-то высокую, в пол человеческого роста синюю китайскую вазу - он поставил ее перед собой, бережно сгрузил рюкзак, видно, также наполненный чем-то легко бьющимся и принялся рассматривать свое сокровище. Его примеру последовали и другие - вскоре сборище начало напоминать сидячую забастовку.

Если бы время остановилось...
– зажмурившись, взмолился Артур. Пусть они сидят вот так долго-долго... сидят всегда, и я не должен буду принимать никаких мер, не стану стрелять...

Некоторое время, казалось, ему везло - все увеличивающаяся и густеющая толпа продолжала вести себя мирно, но вот уже где-то в задних (или в средних - разобрать наверняка было сложно) рядах зазвучали недовольные голоса, кто-то принялся возмущенно кричать - и возбуждение волной захлестнуло всю толпу. Только что сидевшие с тупым ожиданием люди вскакивали на ноги, собирались в кучки; все больше становилось озлобленных лиц, и количество грозило в любой момент перерасти в качество.

"Нет, только не это, - громко бухало сердце в груди молодого солдата срочной службы, пот уже заливал его лицо.
– Пусть все обойдется мирно... Господи - к тебе взываю: не допусти... останови их, не дай сойти с ума, не дай мне запятнать руки кровью..."

– Хреново... Сейчас они сорвутся с цепи, - услышал он слова напарника, глянул в его сторону и убедился, что и тому не по себе: не отличавшийся особой тонкостью чувств, да что говорить - часто просто жестокий, он не мог все же решиться стрелять по безоружной массе людей, не переломив внутри себя невидимого запрета.

А напряжение в толпе все росло и гул голосов становился все угрожающей... Наконец, из наиболее крупной группки вышло вперед несколько человек.

– Пропустите нас!

– Вы не имеете права нас задерживать, нелюди!

– Наши семьи тоже хотят жить!!!

Пока от толпы летели только выкрики, но краем глаза Артур уловил, что кое-кто уже начинает выискивать в земле камни.

– Назад! Все назад!
– предостерегающе крикнул он.

Человек с вазой вскочил на ноги и быстро принялся просачиваться обратно в сторону леса через смыкающиеся человеческие ряды...

– А ну, пусти!

– Выставили тут цепных псов, суки...

– Пропусти, миленький, - растолкала вдруг всех старуха, бухаясь перед ограждением на колени.
– Хоть деток пропусти...

– Поосторожней, бабушка, - прикрикнул на нее Артур.

– Да что ты с ними миндальничаешь, - бросил сквозь зубы напарник. Замешательство уже начало покидать его, сменяясь ответной злостью.
– А ну - все назад! Осади - не то буду стрелять!

– Сволочь!

– Звери!

Несколько комков сухой глины поднялись в воздух, пролетая мимо охранников заграждения.

– Ах, вы, так?
– скрипнул зубами напарник Артура, и лицо его перекосилось окончательно.
– Стреляю!!! Ну, кому сказанною - назад! Это последнее предупреждение...

– ...!
– дошедшие до отчаянья беженцы все больше прибегали к нецензурным выражениям, на некоторое время переговоры между ними и напарником Артура свелись в соревнования по "этажности" выражений.

"Пусть хоть так, - продолжал молится Артур, - лишь бы не стрелять".

Небольшой камень ударил его по щеке, заставляя вскрикнуть от боли. Стоящая за тонкой паутиной колючей проволоки толпа дышала ненавистью, и он ощутил вдруг, что перед ним - зверь - огромный и могучий зверь, готовый в любой момент сорваться с цепи... или уже сорвавшийся и собирающийся прыгнуть.

– Стой, стрелять буду!
– ошалев от внезапно нахлынувшего страха завопил он и поднял автомат.

Лица... лица ли были перед ним? Или косые уродливые маски, в которых пропали последние искры человеческого духа? Ненависть и страх, страх и ненависть - вот и все, что можно было прочитать на них, вот и все, чем жили они в этот момент.

В какой-то момент Артур понял вдруг, что смотрит на них в прорези прицела.

"Нет, я не хочу стрелять... я не хочу!"

Прицел запрыгал в его руках и вдруг перед ним очутилась женщина с распущенными и всклокоченными уже волосами, делающими ее похожей на фурию. В руках ее был младенец, ничего не понимая, он пищал и сучил ручками.