Конструктор живых систем

— Да, но в столовой удалось купить только хлеба и пирожков.

— Гм, тебе не углеводы нужны, а белки, ну да ладно.

— Так, сейчас проецируешь дар на тот же экран, но недолго, я скажу, когда хватит, просто нужно перепроверить данные, а то так сразу с одного раза нельзя с уверенностью сказать, что вычисления все правильные получились.

— Хорошо.

— Тогда сдёргивай брезент и приступай.

Привычно дёрнув тяжёлую ткань с агрегата, я обрушил её вниз. Под ней оказался всё тот же экран. Отойдя в сторону, я сосредоточился и вызвал к жизни здание вокзала в Крестополе, а то зациклился я на вагоне, а для чистоты эксперимента нужно разные образы вызывать.

Напрягшись, я направил его на экран, и тут же ощутил довольно сильное сопротивление. Так длилось около минуты, когда меня остановил окрик профессора.

— Достаточно! Приводи всё в исходное, а я посчитаю и перепроверю.

Пока я возился с брезентом, профессор подсчитывал результаты, что-то про себя бормоча. Закончив расчёты, он спросил.

— Так ты знаешь, по какой шкале измеряется сила дара?

— Нет, — помотал я усиленно головой, всячески демонстрируя своё незнание.

— Гм. Я так и думал, тогда слушай. Сила дара измеряется по шкале Баура, с градацией от 1 до 100. По ней и идут подсчёты. Так вот, для каждого дара существуют свои пределы. От силы дара зависит степень его влияния на природу. Как правило, любой дар ограничен, и радиус его действия не выходит за границу одного метра, а уж если степень преобразования сильная, то он работает только при непосредственном воздействии на определённый объект. Это так называемое точечное воздействие. Есть, конечно, и широкие воздействия, они принадлежат, как правило, к стихийным дарам, таким, как земля, вода, огонь и воздух. Площадь их воздействия у каждого носителя разная, в зависимости от силы и расположенности к дару. Но есть и исключения. Твой дар дистанционный, и в то же время он избирательно-точечный. Поэтому он является исключением, в связи с чем его сила воздействия должна оказаться намного больше остальных. Она просто априори должна быть достаточной, чтобы проявиться, иначе ты никогда не узнал бы о том, что обладаешь им. Это поняли члены комиссии, которые и обязали тебя поступить именно к нам, но они не учли способы и возможности его эффективного использования, попав в обычную ловушку наглядности. Этот вопрос они оставили нам, зная, что здесь обязательно проводится вводное тестирование. А теперь ближе к делу. Какова сила твоего дара, как думаешь?

— Я не знаю, наверное, единиц тридцать, — пролепетал я, огорошенный новой информацией.

— Шестьдесят пять. Это выше среднего значения любого дистанционного дара, при том, что он распылен в пространстве. И эти шестьдесят пять единиц он показывает на расстоянии в два метра, а не два сантиметра, как у точечников. Ладно, достаточно тебя терзать научными сведениями, а то голова пойдёт кругом, тут всё зависит от степени воздействия и расстояния до объекта приложения сил дара. Давай проверим тебя ещё на нескольких приборах.

Я кивнул, деваться некуда. Всё процедура проходила очень интересно, но и весьма утомительно для меня. Однако, делать нечего, придётся и дальше оставаться подопытным.

— Давай, Дегтярёв, покажи, что ты можешь сделать с помощью своего дара. Что именно ты можешь им изменить — пейзаж, убранство комнаты или что-то ещё. Для этого сейчас иди вон в ту камеру, и приступай.

Я повернул голову в ту сторону, куда показал профессор, и действительно заметил там какую-то громоздкую конструкцию, сделанную из металла и стекла, в виде небольшого помещения, формой больше похожего на прямоугольник без одной стороны. На неё и указывал профессор. Пожав плечами, я переступил порог конструкции и сначала ничего не почувствовал. Но как только я оказался в ней, профессор щёлкнул огромным тумблером, сделанным из бакелита, и в прямоугольнике заструилась энергия, удерживаемая внутри её контура стен.

Вход в конструкцию замерцал сизой дымкой, и теперь выйти через него я попросту опасался. А ну, шандарахнет током, меня уже било им, больше не хочу.

— Готов?

— Готов.

— Тогда получай задание! Покажи мне, скажем, ммм, винтовку!

— Винтовку?

— Да. Видел её?

— Да.

— Вот и показывай её, родимую.

— Хорошо.

Сосредоточившись, я вызвал из памяти увиденную несколько раз в жизни какую-то винтовку и создал её изображение. Поначалу она не сильно походила на оную, но постепенно стала обрастать характерными деталями, пока не стала более-менее напоминать, скорее, артиллерийский карабин, который я видел на фотографиях отца.

— Так-так, отлично. А теперь покажи, как отщёлкивается затвор и досылается патрон в патронник.

Я попробовал изобразить требуемое, но у меня ничего не получилось. Я знал, что такое затвор, но как он работает, не представлял. Соответственно, у меня ничего не получилось, винтовка просто крутилась в разных проекциях, и всё.

— Гм. Этого мало.

— Я не видел, как она работает, и не знаю, из чего состоит.

— Понятно, а ещё какое-то оружие знаешь?

— Да, я видел револьвер.

— Тогда показывай его.

Я вспомнил, как показывал похожий на экзамене, и принялся воспроизводить его, вспоминая и повторяя. Чертёж обрёл чёткость, ярко засветился, рисунок револьвера тут же оформился и стал почти живым, набрав объём. Я начал крутить его, потом переломил ствол, отщёлкнул барабан, показывая наличие восьми камор. Пистолет я изобразил тот же самый, двуствольный, с горизонтальным расположением стволов.

— Очень интересно, продолжай, — одобрил профессор, наблюдая за моими действиями.

Я разобрал пистолет, вновь собрал его, немного видоизменив, прирастил ему ствол, сделал другие накладки на рукоять, изменил саму рукоять, сделав её по своему мнению более удобной, потом вместо восьми камор сделал всего лишь три. Ещё я успел укоротить пистолет, когда почувствовал, что силы уже на исходе, и оставил его висеть неподвижно в воздухе.

— Устал? — догадался профессор.

— Да.

— Убирай свою картину и садись пить кофе, — и профессор выключил питание, из-за чего сразу пропала синеватая завеса на входе в конструкцию.

Я погасил чертёж и вышел наружу. На столике уже стоял неведомо откуда появившийся чайник и турка с давно остывшим кофе, но я не гурман, попью и холодный. Разбавлю его кипятком, главное, что к нему есть сахар.

— Принёс еду?

— Да, но только вот пирожков да хлеба, — показал я взятый с собой небольшой бумажный свёрток.

— Хорошо, давай попробуем столовских пирожков, давно я их не едал, уж и забыл совсем вкус студенческой еды.

Профессор достал две кружки, налил в каждую холодный кофе, поставил сахарницу, а я развернул бумагу с завёрнутой в неё едой и, плеснув кипятку себе в кружку, щедро покидал туда брусочки сахара. Я люблю пить с блюдца с сахаром вприкуску, но блюдца я на столе не заметил, да и не дома, чтобы с комфортом чаевничать.

Профессор, глядя, как я бросил себе в кружку несколько кусков сахара, только хмыкнул, но ничего не сказал, а я так проголодался, что на время забыл о правилах приличия, да и профессор недвусмысленно сказал, чтобы я не стеснялся, вот я и не скромничал.

Чаепитие долго не продлилось, точнее, распитие кофе. Профессор съел один пирожок, а я съел остальные и выпил три чашки кофе подряд, задумываясь, что как бы скоро не пожалеть о том, ведь где тут уборная, я не знал.

— Уборная рядом, — угадывая мои мысли, сказал профессор, — выйдешь, и в самом конце увидишь неприметную дверь. — Готов ещё работать?

Я прислушался к себе и кивнул.

— Готов, но недолго.

— Калибровку сделаем, и всё на сегодня. Потом придёшь через месяц, я пришлю уведомление тебе о том, необходимо проверить и апробировать все рекомендации с учётом полученных новых данных. Аспирантов у меня много, вот пусть и работают. Твой случай уникален, а им лишний материал на будущую диссертацию пригодится. Так, давай ещё на паре приборов проверимся, и ты свободен.

И действительно, прошло ещё минут десять, которые я провел возле двух других лабораторных приборов, назначения которых я так и не понял, и профессор закончил меня испытывать.