Контингент (Книга 1, Афган)

– Что ж ты, дружище?! Что ж ты раньше-то не подошел...

Скрежет порванного железа все еще стоял в ушах Игоря, в голове у него что-то щелкнуло. Игорь крепко прижал к себе голову Витьки и заплакал. Тщательно пытались отобрать голову санитары. Игорь плакал, ругался, прятал голову под гимнастерку. Так и увезли его в Кандагар, а оттуда отправили в Ташкент. Голову, конечно, отобрали, вложили ее вместе с телом Витьки в цинковый гроб и отправили "черным тюльпаном" домой.

Разгружали у продсклада ящики с огурцами и помидорами солдаты. Руководил ими прапорщик Веревкин, досадливо морщился и грязно материл шефов за семьдесят процентов гнили. Ведь видно же, что еще в Союзе половина сгнила. Мать вашу, шефы...

Игоря привезли в госпиталь. Солдаты-санитары отмыли его от крови, переодели в пижаму. Тут Игорь пришел в себя после укола, вернее, проснулся. Беспокойно ему. Нет Витьки рядом с ним. Засуетился Игорь, растолкал санитаров, ищет что-то. Понятное дело. Отправили его в зарешеченное психиатрическое отделение. Хорошо, что кто-то из раненых надоумил санитаров. Сунули они в руки Игорю глобус школьный, небольшой такой, размером с солдатскую голову, только ножку отвинтили, конечно.

Спокоен Игорь. Дружок его - Витька с ним. Обнял Игорь земной шар руками солдатскими, охраняет его покой. Беспокоится только тогда, когда баня, и глобус забирают. Вежливо со всеми разговаривает, вполне разумно, между прочим. Пришла пора выписывать Игоря домой. Сколько же можно? Уже почти восемь месяцев лечится. Оформили билет на поезд. Благо, он идет напрямую из Ташкента до города, откуда уходил Игорь в армию, где живут его родители. В день отправления дали телеграмму, чтобы встретили сына.

Сидят Игорь с сопровождающим на привокзальной площади, ждут, когда объявят посадку на поезд. Сопровождающий уже бутылку "Чашмы" выпил, по нужде хочется. Огляделся по сторонам, никого рядом из военных нет, некого попросить за больным посмотреть. Не просить же гражданских - тайну военную выдавать. Слева от вокзала портрет Брежнева висит, очень на узбека похожего. Ручкой приветствует всех на русском и узбекском языках. Полиглот.

Взял сопровождающий за руку покорного Игоря, поинтересовался, не хочет ли в туалет. Отвел его на перрон, посадил на скамейку, приказал ждать его, а сам в вокзал кинулся.

Сидит Игорь на скамеечке, глобус поглаживает, о чем-то с Витькой толкует. Вдруг взвизгнули тормоза прибывающего на третий путь товарняка, ну очень похоже на полет снаряда взвизгнули. Холодно стало Игорю. Поднялся он со скамейки, по сторонам озирается. Тут как раз объявили, что на первый путь прибывает поезд, на котором поедет сейчас домой Игорь. Люди забегали, заторопились, узлы свои с чемоданами к платформе волокут. Игорёк между ними бредет, тревожит его что-то. Вот и локомотив идет. Мечется сопровождающий по платформе - нет нигде чокнутого.

Идет Игорь, а сзади него старуха торопится, в обеих руках по чемодану. Захотела бабка обогнать неспешащего солдата, толкнула его сердито. Разжались руки Игоря и заскакал глобус по асфальту да вниз на рельсы спрыгнул.

– Ви-и-и-ить-ка-а,- заметался Игорь и прыганул прямо под колеса налетевшего поезда...

Глава 9. Колька

Жутко... Жутко... Страх наползает липким потом, заставляя забыть о горном холодном воздухе, за десять минут до этого покалывавшем морозными иглами. Рев разрывов мин в близком ущелье заставляет сильнее (куда больше!) втягивать голову в воротник бушлата, теснее обхватывать заиндевевший автомат, глубже втискиваться в призрачное убежище - небольшую ложбинку за камнем, пробитую ежегодными весенними потоками воды. Теперь промерзшая ложбинка заполнена крупным телом Кольки. Метрах в семи от него, за камнями, покрытыми толстым слоем голубого искристого снега, лежит прапорщик Белов. Засада.

Группу сбросили с вертушек в трех километрах от нужного места. Маршрут прошли быстро, без затруднений, что в общем-то немного удивило Белова. На восемьдесят процентов группа состояла из молодых.

По разведданным на этом участке горной вьючной тропы должен появиться караван с оружием из Пакистана. Реализацию разведданных возложили на Белова и придали ему свежесформированную группу "горных егерей", как их прозвал один из первых командиров роты. Так название и закрепилось за ними. На совещаниях у командира полка эту роту иначе и не называли. Название-то названием, да вот люди постоянно менялись. Хорошо, если по ранению, а то все больше "черными тюльпанами" домой отправляли. Раньше было хуже. Попадет в роту солдатик, а по физкультуре у него в школе "трояк" был, на гражданке крутым считался, портюшку по подъездам глотал, дурь курил, худо-бедно за себя мог постоять, особенно если толпой наваливались. А здесь... Эх, да что тут говорить! Еле на горушку вскарабкается и все - сдох. А по маршруту еще топать и топать, да не только топать, а еще груз свой тащить, да воевать надо. Дело в том, что ножонки слабые. Горы - не дискотека. Вот и проходили месяцы, пока молодые окрепнут, к горам привыкнут, приноровятся к ним. Теперь-то полегче. Замкомандира по физо выбил в Союзе тренажеры - доказал их нужность. Молодые с них месяц не слезают, колени накачивают, а потом уж с ними в горах легче.

Ждали в засаде уже три часа. Ни единого движения не улавливалось. Белов неслышной тенью проскальзывал по залегшей цепи из двадцати солдат, перебрасывался короткими фразами со "стариками", дольше задерживался с молодыми, чувствовал притаившийся страх у молодежи, пытался ободрить, настроить на предстоящий бой.

Ночное небо черным куполом висело над горами. Звезды по-сумасшедшему сияли, выжимая слезы из пристальных глаз взглянувшего на восток, откуда придет рассвет. Январский мороз давил, усиливая свою мощь ветерком. Тишина звенела. Люди старались лежать спокойно, только про себя ругали мороз и мечтали о кружке обжигающего чая. Изредка где-то далеко срывался со скал одинокий камень и катился вниз. Легко можно было пересчитать, сколько выступов имеет стена, по которой щелчками летел в пропасть камень, прежде чем пропадал в расщелине или ущелье. Однажды услышали рев сошедшей лавины. Подумалось: начался артобстрел. Но по скоро наступившей тишине и снежной искрящейся пелене, поднявшейся высоко в небо, поняли, что духи не атакуют. Колька поежился в своей ложбинке и невольно оглянулся назад на стену скалы, с которой они слезали к месту засады. Только отлегло, только прошел первый испуг, как опять зарокотало. В первый миг почудилась опять лавина. Но нет. Вслед за ударом последовали еще и еще, зарыдали, заплакали в резком воздухе траектории мин, застрекотали автоматы и пулеметы.

– Как? Откуда узнали?
– стучало в голове у Белова.
– Что делать?

На извечный вопрос ответа не было. Пока не было. Белов окинул взглядом близлежащих солдат. Никто не вскочил, не вскрикнул, так же и лежали, заметно напружинив тела. Только шалопут Сережка Донцов, уловив взгляд прапорщика, оскалился в белозубой бесшабашной улыбке и едва заметно махнул ладонью в теплой двухпалой рукавице. Как-то спокойнее стало Белеву, прошла мгновенная паника. Задумался прапорщик:

– Почему же духи лупят по ущелью? Кто там? Может, наши?

Пришлось выходить на связь. Благо, грохотало здорово. Быстро настроившись. Белов доложил обстановку.

– Ничего не предпринимать. Ждать. При изменении обстановки - доложить!
– глухо прогудело в наушниках.

Через десять минут, когда стрельба достигла тугого грохочущего вала, который катился из ущелья к вершинам гор, прапорщик опять связался с полком и получил приказ разведать обстановку, хотя сам уже отправил солдат.

К ущелью ушли двое: Колька Светлый и Сережка Донцов. Белов следил за их удаляющимися фигурами: гибкой и ловкой Сережкиной и крупной, приноравливающейся Колькиной.

Сережка дослуживал уже второй год, весной - дембель, привык к горам, даже полюбил их, несмотря на то, что горы всегда здесь приносили увечья и смерть. Нравилось Сережке испытывать свою силу и выносливость. Ловко, легко двигался он по горам. Безошибочно находил безопасные тропы, чувствовал необходимую устойчивость камня, нависшего над пропастью; запросто ориентировался в пещерных лабиринтах, хотя и жил в степном Казахстане. Почувствовал Сережка в Николае Светлом тягу и интерес к горам, поэтому и взял его сейчас с собой в разведку. Белов предлагал кого-нибудь из тертых ребят, но Сережка уперся и настоял на своем выборе.

Солдаты передвигались по узкой щели, в направлении боя. Колька быстро приладился к крадущимся шагам Сережки и старался повторять все его движения.

В Кольке боролись два чувства. Страх, который он испытал, пробегал ознобом по телу от попадавших в рукава и за воротник струек мороза, но его легко пересиливало чувство любопытства. Еще ни разу не был Колька в бою, но слышал, конечно, стрельбу, видел хищные хвосты " Стингеров", пытающихся врезаться в борт вертушек, в одной из которых сидел он сам. Теперь он непосредственный участник событий.