Континуум два зет (сб. из периодики)
Шрифт:
— Прощай, малыш…
— Дружище, — прошептал Михаил. — Дорогой мои корифей…
Он не мог даже плакать. Да это было и ни к чему. Кедров не нуждался в этом.
Универсон круто взмыл вверх. Некоторое время Михаил следил, как Кедров поднимается к горлу Концевого Параболоида, искусно управляя аппаратом. Сквозь прозрачное вещество диска видел его спокойные, размеренные движения.
Когда Михаил вернулся в башню, корабль плавно входил в раструб Космотрона, чтобы впоследствии попасть точно на гребень энергетической волны. На его обводах возник туманный ореол защитного поля. В космофоне прозвучал знакомый густой бас:
— Готов. Давайте старт!
Медленно, очень медленно Аура подняла бланк с командами к прорези в теле Биоробота. Ее пальцы дрожали. Последовал щелчок. Биоробот проглотил программу действий. Оставалось нажать кнопку пуска. Несколько раз Аура пыталась это сделать — и не могла.
— Время!… — тихо сказал Цыба, включая всю энергию ГАДЭМа. — Будет поздно.
Пересилив себя, она запустила Биоробот. В следующий момент увидела, как Универсон ввинчивается в пространство,
Кедрова увлекал могучий поток. Энергия, испущенная Космотроном в виде сверхплотного вытянутого облака, непрерывно сгущалась дисками корабля и затем истекала реактивным гравитонным лучом. Универсон, скрытый внутри этого облака, в сумасшедшем темпе набирал скорость. Противоинерционные экраны работали на высшем пределе, и их мучительно надрывный вой был так нестерпимо высок, что Кедров вынужден был надеть звукогасящий шлем. Но только благодаря этим экранам он оставался в живых, ибо ускорение, заданное программой «погони за протонами», превосходило все мыслимые границы возможного. Звездное небо исчезло. Космическая сфера представлялась Кедрову сплошным туманно-серым конусом, в вершине которого все ярче горела ослепительная игла — «хвост» протонного луча. Универсон, содрогаясь и вибрируя, все ближе подходил к абсолютной скорости. Выполняя команды Кедрова, робот-пилот совершал у пульта невероятно быстрые движения, и в мерцании волнового экрана казался смазанным призраком. Изнемогая от напряжения, Кедров обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Солнце. Но то, что он увидел, потрясло его. Лучи видимого света уже не могли догнать корабль, и Солнце излучало радиокванты. Казалось, на сером небе пылают не одно, а миллионы обычных солнц! Кедров едва не ослеп я отвернулся. Но впереди и несколько сбоку его тоже встретило море огня. Радость переполнила сердце Кедрова: он понял, чти его корабль настиг протоны. Вскоре на экране появилась еще одна звезда — встречный протонный луч, мчавшийся от Титана, Стремительно изгибающаяся траектория меркурианского луча ясно видимая на волновом экране, вдруг распрямилась: громадная сила тяготения Универсона, равная сейчас притяжению крупной звезды, изменила курс протонов. «Теперь вспыхнет новое солнце», — подумал Кедров с удовлетворением и до предела повернул диск ускорения. В следующую секунду Универсон удалился от точки встречи протонов на треть миллиона километров. Неимоверная вспышка озарила космос. Волновой экран испустил тысячи ярчайших игл. Прогонные лучи встретились!
Инстинктивным жестом Кедров прикрыл глаза. Незнакомое ему чувство покоя, отдыха разливалось по телу. И главное — отдыхал мозг. Кедров спросил себя; «Ты доволен? Счастлив?…» И подумал, что покой и счастье — несовместимые понятия. Но он не знал покоя, прокладывая путь к счастью. Значит, достиг его.
Рождение солнца в поясе астероидов видели отовсюду: с земных обсерваторий и в гигантские телескопы, установленные на спутниках Земли; на орбитальных станциях и с бортов кораблей, уходивших к звездам, и даже с других планет Галактики. На астроэкране в Главной Башне вращался раскаленный шар Протосолнца — бело-розовый и слепящий. Здесь собрались все меркурианцы, сдержанно выражая свою радость. Работа миллионов людей не пропала впустую. Для них возгорелось еще одно солнце. И в его свете Аура и Михаил — с застывшими лицами прильнувшие к обзорной стене, — думали о Кедрове… Да, они больше не увидят его. Но зато вечно будет цвести жизнь, плескаться вода, шелестеть под синим небом листья деревьев. И будет жить в сердцах память о Кедрове, о необычной цене его победы над косной материей.
Снова и снова возвращалась Аура к образу Всеволода. Но он уже потерял свои живые, конкретные черты. Он уходил в звездную безбрежность — туда, где снял шар нового солнца. А рядом был этот молчаливый, обожженный меркурианским солнцем человек. Он был ей ближе, понятней. И она чувствовала, что ей необходимо освободиться от непосильной ноши, которую несла все эти годы. Она еще не знала, когда и как это сделает. Но это было неважно. Важно было то, что она осознала.
Михаил думал о Кедрове, о его удивительной судьбе. Сотни лет будет он пронизывать Вселенную, пока диск-ракета не замедлит свой немыслимый бег. Описав виток спирали в замкнутом на себя трехмерном пространстве-времени, Всеволод вернется в Солнечную систему — живой, невредимый, так как в корабле осуществлен полный круговорот веществ. Замедление времени «сожмет» для него эти годы и месяцы в дни… Весть о подвиге опередит его и встретит его самого в одну из далеких эпох, когда будут жить люди-титаны — с могучим интеллектом и громадным сердцем. И они скажут ему слова привета, теплой благодарности. Потому что Кедров принесет им живое дыхание своего времени, дыхание тех, кто любил его. А Михаил любил Всеволода. Пусть тот был человеком другого мира, иного измерения. Но он вернул ему, простому следопыту с Меркурия, любовь к зеленой планете Земля.
РУБИН БОГДЫХАНА
Рис. Н. Кутилова
Граждане, без четверти четыре, сейчас будем проветривать помещение.
Немногочисленные в этот день посетители библиотеки Академии наук, радуясь внеплановому перекуру, покидали читальный зал. Я не вышел и, нарушая правила, украдкой начал курить в форточку.
Вот уже вторую неделю не давала мне покоя эта старинная карта Памира. Она была необычайно правильна, намного лучше классических карт своего времени. И видно было, что делал ее не картограф и не путешественник, а просто хороший охотник или умный воин, проведший там, может быть, большую часть своей тревожной жизни. Но дело было совсем не в карте. Мало ли их хранится в архивах картографического фонда одной из крупнейших научных библиотек мира. На обороте карты аккуратно тушью и, по-видимому, кисточкой был нарисован восьмиконечный православный крест и написано:
«Дай силы, господи, рабу твоему Степану дойти до места намеченного, помочь друзьям страждущим, испепелить гнездо змеиное. Лета от сотворения мира 7133-го».
Карта имела реестровый номер и приложенную к ней объяснительную записку: «Найдена оная 1894 года июня 17-го дня в языческом святилище Эли-Су, что в восточной части Памира, в 45 верстах от укрепления Пост Памирский, экспедицией Императорского Русского Географического Общества». И подпись: штабс-капитан Серебренников. А ниже приписка витиеватым департаментским почерком: «В свертке из пергамента вместе с оной обнаружен рубин чистой воды весом 118 карат, каковой был сдан в казну Его Императорского Величества».
Какими неведомыми путями попал на Памир в конце средних веков русский Степан? Какая цель была у него, кто его страждующие друзья и, наконец, что за змеиное гнездо? А непонятный знак в углу? Все это были праздные вопросы. Карта не летопись и не дневник, она ничего не скажет. На этой карте черным пунктиром был нанесен чей-то путь, может быть, им и шел Степан. Он начинался на Восточном Памире, в верховьях реки Каразоксу, и проходил через место, где и сейчас еще стоит одно из древнейших святилищ Памира — Эли-Су. А дальше карта была оборвана, и путь упирался в ее полуистлевший край. Он шел к югу. Может быть, в Индию? Бесполезные и беспочвенные гадания…
Я сдал в архив случайно попавшую ко мне папку с картами «Ханств Бухарского и Хивинского» и продолжал готовиться к кандидатскому экзамену по этнографии и истории племен пушту.
Прошло два месяца. Экзамен я сдал, но карта так и не выходила из ума.
Мне удалось узнать, что в верховьях реки Каразоксу несколько столетий назад были рубиновые копи — тайные разработки правителей Синьцзяна. Теперь ясно было, где начинался пунктир на карте и почему у Степана был с собой рубин. Непонятен был пририсованный зигзаг — отклонение от намеченного пути почти в двести километров. И это в обход мест, где вполне можно было пройти даже в те времена. Но обход — это мелочь. Покров неизвестного по-прежнему висел над всей этой историей.
Древнеиндийские философы утверждали, что силой воображения можно по малому числу фактов воссоздавать события прошлого. В наше время за решение этой полуфантастической задачи берутся историки в содружестве с электронными машинами. Вероятно, способность производить десятки тысяч комбинаций в секунду и поможет машинам выбрать наиболее логичный вариант разгадки нераскрытых тайн древности. И все же трудно поверить, что двоичный код положит на перфокарту миллионы безвестных судеб и трагедий.
У меня нет машины. Но мне надо попытаться проследить всего одну судьбу. Мой мозг неуклюж перед гудящими блоками электронного гиганта. И все же я могу потягаться с ним. Я могу поставить себя на место того человека и приложить его факты к себе. Скупые факты и суровая тонкая тропка — водораздел между жизнью и смертью, по которой шел он, — помогут мне сделать попытку заглянуть в неведомое.
Я сижу у стола. Глубокая ночь. Передо мной копия обрывка карты и современная схема ущелья Каразоксу.
Здесь начинался его путь… Пачка сигарет почти опустела… Сизый дым плотными волнами ходит по комнате, превращаясь постепенно в мокрый холодный туман…
…Мокрый холодный туман опустился над ущельем. Беснующиеся грязно-серые воды реки лизали края рваного облака, и весь мир, казалось, погрузился в один гигантский котел, где нет границы между воздухом и водой, между водой и скалами, между скалами и людьми. Да, людьми. Как и везде в мире, здесь тоже есть люди. Высоко над уровнем реки в почти отвесной скале зияют темные дыры. Из некоторых тонкой струйкой стекает в реку мутная вода. Узенькая тропка, искусно спрятанная в складках ущелья, ведет к этим кротовым норам. Это тайный рудник богдыхана Срединного царства. Раз в год маленький караван из трех верблюдов и нескольких особо доверенных людей, пройдя древней караванной тропою через Таримскую впадину и головокружительные кручи Гездарьи, останавливается на пороге голубых льдов. Молчаливые люди спускаются сверху. Один из них несет небольшой ящичек. Два начальника показывают друг другу фирманы с тайными знаками. Затем содержимое ящичка бережно перекладывается в несколько карманов, незаметно сделанных под кожей верблюжьих горбов. Через полчаса в полном молчании караван уходит обратно в свой тяжелый многомесячный путь. Молчаливые люди недолго провожают его взглядами. Они поворачиваются и, ловко помогая себе копьями, начинают подъем по леднику. И снова остается равнодушное солнце на синем небе, и белые льды, переходящие в черные камни.