Конторщица
Шрифт:
И вот за этим увлекательным занятием меня и застала Зоя Смирнова, защитница детей Африки и угнетатель влюбленных. Да, я уже знала, как ее зовут, а все потому, что было еще одно важное правило новичка — постараться максимально быстро запомнить самых важных сотрудников и выучить их фамилии-имена-отчества. Что я и сделала, внимательно изучив оба стенда на стене возле бухгалтерии.
Сегодня на Зое вместо берета была зеленая вязаная кепочка с пушистым помпончиком:
— Горшкова! — как обычно с места в карьер взяла Зоя. — На заседании скажешь речь.
— Оп-па! — удивилась я и переложила стопочку бумаг в другую кучку. —
— Горшкова! — возмутилась Зоя. — Ты вчера чем меня слушала?
Угу, я бы тебе сказала, чем слушала, да неудобно…
— Сегодня в восемь вечера будет коллективное собрание. Будем порицать поведение Авдеевой и Свирина. Ну, тот, который из технического отдела, по наладке вагонов.
— А что они натворили? — вежливо поинтересовалась я, аккуратно развязывая очередную папочку так, чтобы ничего не выпало.
— Как это что? — изумилась Зоя. — Роман на работе они крутили. Ну ладно еще Свирин, а Авдеева ведь старше. И замужем! И ребенок у нее. Теперь Свирин хочет жениться на Авдеевой, а она замужем…
— Погоди, Зоя, — аж растерялась я, и так дернула за шнурочек, что две квитанции таки выпали. — И что именно я должна провозгласить перед коллективом по этому поводу? Я ведь их даже не знаю…
— А причем здесь знаю-не знаю? — всплеснула руками Зоя. — Их поведение аморально, и коллектив должен соответственно отреагировать. Вот и выступишь. Сначала осудишь, а потом выскажешь предложения. Я написала вот на листочке.
Когда я вылезла из-под стола с найденными квитанциями, передо мной появился тетрадный листочек в клеточку, густо исписанный мелким каллиграфическим почерком. У меня даже глаз задергался, правда я быстро опустила голову, чтобы внимательная Зоя не заметила, а то вдруг еще и меня на коллективное порицание вынесет.
Вот засада, мало того, что неохота вечер на всякие собрания тратить, так еще и выступать с осуждением незнакомых мне людей по явно раздутой проблеме, до которой мне категорически пофиг. Но если отказаться, будут осложнения, жопой чую. Но и соглашаться нельзя. Один раз согласишься — потом на каждом собрании выступать придется. Мдааа, дилемма…
Поэтому я изобразила взгляд Алёнушки из фильма "Морозко" и грустно сказала:
— Я не могу.
— Ты что, Горшкова… — задохнулась от негодования Зоя. — Да как ты… да я…
— Я не могу ни присутствовать на собрании по такому поводу, ни тем более выступать, — с легкой печалью в голосе продолжила я.
— Почему это? — наконец взяла себя в руки Зоя, но лицо ее пошло красными пятнами.
— Меня вчера муж бросил, — доверительно сообщила я. — Я не спала всю ночь, понимаешь? Страдала.
Надо было видеть лицо Смирновой в этот момент: изумление, шок, трепет, любопытство, восторг, — и все это вместе.
— Сиди здесь, — вдруг ласково скомандовала она и устремилась к двери.
— Я потому не завтракала, и не ужинала, — наябедничала я. — Не могу.
— Ясно, — по-офицерски кратко кивнула Зоя и пулей выскочила из кабинета.
Не успела я еще ознакомиться с папкой, на которой было крупно написано: "Структурная схема управления грузового вагонного депо N 14-б/003-01", как дверь в кабинет открылась и начали заходить люди, точнее представительницы женского пола, общей численностью шесть, включая Зою. Все они были разного возраста, примерно от двадцати до пятидесяти лет, разной комплекции
и роста, но всех их объединяло одинаковое торжественно-сочувственное выражение лица.Очень порадовало то, что с собой они несли вазочки с вареньем, накрытые салфетками пиалочки, ароматно пахнущие кастрюльки, разнокалиберные чашки и явно вскипевший чайник. Все это добро они выставили на моем столе, затем также молча вдруг вышли (все, кроме Смирновой). Не успела я удивиться, как они тут же вернулись. Каждая из них несла стул. Последняя, конопатая девушка, несла два стула.
Когда все чинно расселись и разлили чай, Смирнова скомандовала:
— Рассказывай, Лида.
Вооот, я теперь уже не Горшкова, а Лида. Ну ладно, мне не жалко. И я стала рассказывать о том, какой гад Горшков, и сколь тяжела женская доля, не забывая при этом наяривать очень вкусный винегрет и бутерброды с настоящей докторской колбасой.
Ничто не предвещало грозы, и в тот момент, когда я уже почти согласилась попробовать кусочек домашнего яблочного пирога, дверь распахнулась и в кабинет медленно вошел коренастый человек неопределенной гендерной идентичности. Отсутствие груди и косметики на лице, очень короткая стрижка и крупные янтарные бусы еще больше запутывали и рвали шаблоны. И только по концентрированному шлейфу духов "Красная Москва" можно было сделать примерный вывод, что это все-таки женщина. Хотя, может, это вовсе и не "Красная Москва", а, к примеру, одеколон "Гусар", или даже "Шипр", — я не особо разбираюсь в этих винтажных запахах.
Но если честно, то я сразу узнала, кто это. Ведь фото моей начальницы также было на стенде возле бухгалтерии. Капитолина Сидоровна Щукина, начальник кадрово-конторского отдела, на фото все-таки получалась более бинарной, чем в жизни.
— А что это мы тут чаи гоняем в рабочее время? — вместо приветствия рявкнула она.
Все промолчали, даже Зоя Смирнова. Хотя, очевидно, вопрос оказался риторическим и Капитолине Сидоровне ответы были не нужны, так как она бодро продолжила:
— Пока все советские люди трудятся, мы бездельничаем, значит, да? — Щукина грохнула пухлую папку на стол, зацепив чашку, обжигающе-горячий чай выплеснулся мне на рубашку, и я сразу поняла, что с Капитолиной Сидоровной мы не поладим.
Не обращая внимания ни на окружающих, ни на то, как на кипенно-белой ткани расплывается уродливое темное пятно, Щукина продолжала обличать:
— Что, паразитки, совсем нечем на работе заняться? — Глаза ее опасно сузились. — Развлекаетесь? Так я сейчас быстренько найду вам всем работу! Тунеядки!
Взгляд ее скользнул по оробевших сотрудницах и остановился на мне. Я в это время пыталась хоть как-то вытереться. Лицо Капитолины Сидоровны вспыхнуло, и она вдруг перешла на фальцет:
— Горшкова! Я с тобой разговариваю или со стенкой?! Ты совсем идиотка?!
Каюсь, я не сориентировалась, что ответить. В моем толерантном мире вот такое откровенное хамство было давно не принято, все заменили корпоративные куртуазные войны, когда завуалированные оскорбления подавались с милой улыбкой и хорошим тоном считалось наехать на коллегу так, чтобы он потом ничего не мог предъявить. А тут так примитивно буром поперла. Тем временем лицо Щукиной начало багроветь:
— Горшкова, да сколько можно! Что ж ты за тупица такая!
Всё! Она меня достала. Подчеркнуто спокойным голосом я ответила: