Контра

В сам зал, незваные гости вошли беспрепятственно. Видимо господа бунтари, ещё не выработали мер предосторожности, необходимых для успешной конспиративной работы, и считали что трёх вооружённых "пукалками" подростков, хватит для обеспечения их полной безопасности. Одновременно и весьма шумно распахнутые двери входов в зал ошеломили всех. А вид входящих в них хмурых бородачей, вооружённых револьверами, вызвали у "юных литераторов" жуткое оцепенение. Умолк на полуслове и стоявший на сцене американец, замер, как древняя статуя. Единственное что отличало его от изваяния, так это то, что наблюдая за входящими бойцами, иноземный "лектор" активно крутил головой и учащённо моргал. Увиденное, весьма позабавило графа, и он поддавшись эмоциям, не удержался от ребячества и больше не думая о том, как это выглядит со стороны, запел Варшавянку. Нет, всего текста этой песни Саша не знал, как и не был уверен что не переиначивает подзабытые со временем слова. И ещё, он не помнил название этой песни, совершенно. Но всё же, бодро вышагивая по направлению к ступеням ведущим на сцену, он, стараясь попадать в такт своим шагам, не очень громко, но и не слишком тихо запел:

Вихри враждебные веют над нами, Тёмные силы нас злобно гнетут. В бой роковой мы вступили с врагами, Нас ещё судьбы безвестные ждут. Но мы подымем гордо и смело Знамя борьбы за великое дело, Знамя великой борьбы всех народов За лучший мир, за святую свободу. На бой кровавый, Святой и правый Марш, марш вперёд, Угнетённый народ… [88]

88

Текст слегка изменён.

Саша шёл по центральному проходу намереваясь как можно быстрее оказаться у ступеней ведущих на сцену. А в зрительском зале, были слышны только слова его песни, да дробный топот ног сопровождавших его бойцов. Правда, все они были одеты как обыкновенные горожане, кроме графа облачившегося по случаю в костюм, сшитый не так давно в ателье, по последней моде. И на данный момент он увлёкся своей игрой, изображая уверенного в себе триумфатора. Песня окончилась после второго куплета, так как дальнейший её текст Александр не помнил. Хотя, этого никто из присутствующих этого не заметил, так как молодой человек уже был на сцене, и стоял перед президиумом собравшихся в театре революционеров. И почти театрально, по-хозяйски скрестив руки на груди, Саша молча рассматривал сидящих за столом людей. После чего, решив что пауза слишком затянулась, ни придумал ничего лучшего как громко сказать:

"Ну здравствуйте господа! Вижу вы тут не амурными стишками балуетесь, а судьбу Российской империи и её замученного некоторыми тиранами народа решаете! А почему на это МУРАПРИЯТИЕ не позвали меня? Или думаете что я недостоин такой чести? Вот, я вижу что даже князя Шуйского удостоили вниманием, и мало того, выделили из общей толпы — в президиум посадили. Ну, здравствуй, тёзка. Давно не виделись".

Князь молчал, и только его взгляд, полный ненависти, говорил красноречивее любых слов, тех что можно было сказать в этой ситуации. Да и говорить здесь было не о чем, между бывшими друзьями не то что "пробежала чёрная кошка", их разделяла непреодолимая пропасть. Один не мог простить графу преданных идеалов их юности, другой, убийства людьми князя любимой женщины и не рождённого ребёнка.

Первым заговорил князь Шуйский. Он, всем своим видом показывал степень испытываемого им презрения, заговорил: "А мы, жалких рабовладельцев, а особо предателей наших идеалов, не приглашаем. Мы, таких как ты, призываем к суровому ответу, обрушивая на них наш праведный гнев. Сатрап! Так что жди и бойся того момента, когда до тебя дотянется карающий меч народного суда. Тебе не защитят твои жалкие холопы, которых ты с собою водишь".

В зале возмущённо загудели, послышались первые возмущённые выкрики молодых фанатиков, однако грянул выстрел, и послышался громкий окрик: "Молчать! Сукины дети! Кто будет бузить, пристрелим!" — Саша так и не понял, что помогло ему не вздрогнуть от прозвучавшего в стенах зрительного зала излишне громкого выстрела. Может быть то, что он ожидал нечто подобное, или просто думая что ответить на оскорбление, не успел ассоциировать этот звук как опасность. Поэтому, неспешно обернувшись, граф окинул зал взглядом. Юные борцы за свободу народа, выглядели подавленными и испуганными. Что было не удивительно, ибо они все находились под прицелами револьверов. Каждый отставник, гайдук, или амбал, держали по паре пистолетов, и судя по их взглядам, жаждали разрядить их по стоящим перед ними смутьянам.

"Господа, что вы стоите, право дело. В ногах правды нет, так что будьте так добры, присядьте в свои кресла и расслабьтесь. Разговор у нас будет долгим, и весьма содержательным. А вы, братцы, не сильно то с ними церемоньтесь. — обратился Саша к своим людям. — Кто будет сидеть смирно, пусть живёт и здравствует, а дуракам можно даже не мазать лобик йодом" [89] .

"Александр Юрьевич, а это ещё зачем делать? Для чего надобно мазать лоб этой гадостью? И почему нам, сегодня, можно этого не делать?…" — Все вопросы задал немного растерявшийся Пётр Увельский и именно над его головой висело рассеивающееся облачко порохового дыма. Значит это он, пресекая возможную неконтролируемую бузу стрелял в "воздух". Первых два вопроса заданные гайдуком удалось более или менее разобрать, остальные потонули в шуме издаваемом присаживающимися на свои зрительские места пленниками.

89

В местных аптеках продавался только йод, в этом мире о зелёнке ещё не знают

"Пётр, всё очень просто. Перед тобою находятся сплошь благородные господа. Поэтому им необходимо обработать лоб йодом, дабы пуля, делая в нём дырку, не занесла в голову вредоносные миазмы" — Саша за малым не сказал: "Не внесла инфекцию" — Но вовремя вспомнил, что эти слова никто не поймёт, так как не смотря на то, что в этом мире, существовали первые зачатки правил санитарии и они успешно внедряются в жизнь. Но такая гадость как инфекция ещё ни для кого не существует.

"Так это сколько же времени надобно потратить на эту мазню по лбам этих господ? Да и нет у нас вашего этого… Тьфу ты… прости господи, на трезвый язык не выговоришь".

"Вот поэтому, я разрешаю стрелять сразу. Без предварительной обработки их высокородных черепов. Тем более они всех вас оскорбили. Точнее, не все здесь присутствующие господа, а именно князь Шуйский. Он назвал вас, вольных людей, моими холопами. Но думается, что на первый раз его можно простить. Этот господин мог не знать, что на меня работают только вольные люди".

По залу прокатилась волна шепотков. Однако звуки взводимых курков, пресекли её распространение. А князь Мосальский-Вельяминов, обрадовавшись тому, что никто из собравшихся не изъявил желание геройствовать и пока что всё обходится без ненужных жертв, обратился к стоящему на сцене оратору, который до сих пор продолжал стоять на сцене и непонимающе наблюдать за происходящими вокруг него событиями.

"Если я не ошибаюсь, вы и есть мистер Шимин?" — справедливо подозревая что иноземец не владеет русским языком, Саша заговорил на английском.

"Да, это я. А собственно говоря, что здесь происходит? По какому праву вы сюда ворвались? И вообще, кто вы такой?"

У Александра за малым не сорвалась с уст фраза из фильма про агента 007: "Бонд. Джеймс бонд". — Но он сдержался и сказал совсем другое: "Те же самые вопросы я желаю задать и вам. — Александр, говоря это, подошёл к столу президиума и бесцеремонно уселся на его краю, решив, чем больше странного и непривычного он будет делать, тем труднее будет ориентироваться его оппонентам во всём происходящем вокруг них. — Первый вопрос. Что за сборище вы здесь устроили? И второй, не менее для меня интересный. Зачем, лично вам, всё это надобно?"

"Всё объясняется очень просто. Здесь собрание литераторов и меня пригласили на нём выступить."

"Прелестно, прелестно. — негромко похлопав в ладоши, ответил граф. — Сбылась моя мечта. Всю жизнь стремился пообщаться с одарённым, умным человеком. А если вы находитесь на сцене, то вы точно писатель, или как минимум поэт. Будьте так добры, почитайте мне что-нибудь из своих последних сочинений".

"Нет, я ничего не пишу сам. Я всего лишь критик".
– до сиз пор пребывая в растерянности, ответил Иосиф.

"Прекрасно. Это даже лучше, я давно ищу того, кто может оценить мои литературные страдания и указать на недостатки моих корявых сочинений. Вот, послушайте".

Александр встал со стола, и подойдя немного поближе к Иосифу, принял приличествующую по его мнению для декламатора позу и начал читать стих, который сочинил ещё в пору своей юности. Уже здесь, в этом мире, учась владеть своим новым телом, он перевёл стих на несколько языков, в том числе и английский:

Не пойму как сомкнулись объятья мой, Помню в шею тебя целовал. Не услышав то нет, что сказала мне ты, Свою щёку к твоей я прижал. После губы к губам — первый наш поцелуй, Мимолётный как будто виденье. Страсть и нежность любви, шёпот твой: "Не балуй"… Как божественное наслажденье…