Контра

"Мир этому дому". — Постучавшись и войдя в жилище, сказал Сашка, подтвердив сказанное уважительным кивком головы. Затем он отыскал взглядом "красный угол" и перекрестился, глядя на икону. В ответ на это, Пётр, сидевший за столом и вырезавший своему пятилетнему первенцу деревянную сабельку, отложил в сторону нож и поделку; встал из-за стола и слегка поклонившись, ответил: "Милости просим, Александр Юрьевич, проходите, пожалуйста. Не изволите ли преломить с нами хлеб, отобедать с нами, чем бог послал?" — Есть не хотелось, но и отказываться от предложенного угощения было равносильно оскорблению хозяев. Поэтому, пришлось давать своё согласие и воспользоваться их хлебосольством.

Когда с обедом было покончено, Пётр только кивнул жене, указав ей взглядом на дверь. Та всё поняв, спешно засобиралась, забирая с собою всех детей. Было слышно как в сенях, она говорила, что необходимо срочно проведать родичей, живущих в соседнем доме. И вот, когда за хозяйкой закрылась уличная дверь, старший десятник тихо проговорил:

— Если вы о нашем деле, так у нас всё готово. Можем хоть сегодня ехать.

— Точно всё? Балаклавы для всех связали?

— Чего связали?

— Ну, шапочки, с прорезью для глаз.

— А-а-а, вона как они обзываются. Так моя Софья на всех их сделала, даже две в запасе получились.

— Надеюсь, ты не забыл её предупредить, что никому об этих шапках говорить не стоит? Особо делать нечто подобное, детям на зиму.

— Да. Она, у меня, баба умная, всё прекрасно поняла. И их, до вашего особого распоряжения, вязать больше не будет.

— Это хорошо, тогда поговорим о деле. Значит так, вначале едим к Кацу, отвозим ему новую партию заказанных им револьверов. Но столицу не покидаем, а останавливаемся на ночёвку в снятом для нас, графом Михаилом доме. Затем, с наступлением темноты, садимся в засаду возле дома актрисы. Говорят, что этот гад, отдавший приказ на убийство Алёнки, в последнее время зачастил к мадмуазель Жоржетте с ночёвками.

— Ага, тута всё ясно.

— Так вот. Врываемся к ним ночью, но тихо, зря не шумим. Самое главное — имитируем ограбление, и основательно калечим этого мерзавца Шуйского. Танцовщицу, полюбовницу этого гада, не трогаем, только аккуратно связываем, затыкаем рот кляпом, и всё. Она нам не враг. И ещё, помните, ты и твои люди, прикидываетесь немыми татями. Вы только и можете, что мычать, да, если желаете на что-то указать, тычете туда пальцами. И больше не звука. Мало ли что с вами произошло, вдруг у всех вас язык подрезан. Я же, в отличие от вас, суетливо говорю как балаболка. Надо, не надо, отдаю приказы изменённым, истерично визгливым голосом. Пусть запомнят это, как наши основные приметы, расскажут о них полисмену и те, по ним, нас ищут хоть до морковина заговенья.

Всё вышло так, как и задумывалось. Мини караван, — странный симбиоз двух несовместимых транспортных средств, ухоженный, явно господский шарабан и пусть добротная, но грузовая телега, везущая один деревянный ящик и трёх хмурых, безбородых пассажиров. И ещё, "бросалось в глаза" то, что возницы, не сильно-то жалели своих лошадок, но и не переусердствовали в их понукании, они явно спешили попасть в город к определённому часу. И как это ни странно, они успели. Так что, ещё не было пяти часов вечера, а их лошадки устало брели по улицам Павловска, больше никем не подгоняемые. Ровно в пять, если верить часам графа этот, так сказать "неправильный караван", остановился возле магазинчика ювелира Каца, занимающего весь первый этаж. Пожилой еврей — хозяин, как раз собирался её закрывать, то есть, для начала, разворачивал табличку, весящую на остеклённой двери, с надписью "Добро пожаловать в нашу лавку", являя свету её противоположную плоскость, на которой, красовались две строчки ровных букв, оповещали любого, кто пожелает войти: "Господа, простите, но мы вынуждены закрыться". — Предупреждение о вынужденном, раннем закрытии было не удивительно, ведь согласно указу, все евреи должны были покинуть стольный город, самое позднее, восьмичасовым поездом. Так что, пока сыны Израилевы подсчитают дневную выручку и уберут свой дорогой товар в сейфы, и складские помещения с надёжными запорами, наступит время выдвигаться в сторону вокзала. Однако, обернувшись на звук и увидев тех людей, что остановились возле него, он широко улыбнулся, и сам, широко распахнул только что закрытую им дверь.

— Эрэв тов [40] , Александр Юрьевич. — широко улыбнувшись, да так, что стали видны белые, на удивление крепкие зубы, поприветствовал гостя пожилой ювелир. — Рад вас видеть.

— И тебе доброго здоровья, уважаемый Авраам.

— Хоть вы сегодня и припозднились, но видя то, что лежит в вашей телеге, старый еврей думает, что у вас, для него, есть что-то весьма интересное.

— Да-а-а. Ещё не родился тот хитрец, кто способен что-либо скрыть от пронырливого еврея. Особо если он, ему, это нечто пообещал.

40

Добрый вечер (иврит).

— О-у-у, граф как всегда зло подшучивает над беззащитным евреем. А ведь…

Под этот, шутливый разговор, пара гайдуков, одетых как обычные городские жители — среднего достатка, внесли тяжёлый ящик в лавку. Следом за ними вошёл граф, после чего Кац, поспешно запер наружную дверь, даже на вид крепкую и массивную, которая закрывалась только на ночь.

Поздние визитёры, пробыли в лавке Каца минут двадцать, максимум полчаса, и чем они там занимались, о чём говорили — не известно. Однако по истечению указанного времени, они вышли, с лёгкостью неся свой опустевший ящик. Впрочем, эта тара не была такою уж пустою, как могло показаться стороннему, гипотетически возможному наблюдателю. В её недрах лежали три разных по мере наполнения мешочка, с серебряными и медными монетами — расчёт за привезённый товар.

Последним, оружейно-ювелирную лавку покидал Александр, он вежливо улыбался, тепло, как с лучшим другом, распрощался с ювелиром и гравёром в одном лице — Авраамом, произошло это на улице, возле входа в его магазин. Отчего могло показаться, что его добродушное настроение, после общения со старым евреем бурлило неисчерпаемым ключом, однако всё было не так. Ещё садясь в экипаж, Сашка, не "снимая" с лица маску снисходительного восторженного "благодушия", усилено обдумывал все нюансы состоявшегося в лавке разговора. Так как молодому человеку показалось, что Кац, несколько раз намекнул, что спрос на новые пистолеты начал постепенно снижаться, пусть ещё и не так наглядно, но всё-таки… Ювелир, делал именно тонкие намёки, а не говорил об этом напрямую, что не меняло сути дела. Если производитель ничего не поймёт, в любой момент можно отказаться от не пользующейся спросом продукции. А если нет, то зачем уменьшать свой гешефт? Таковы суровые законы торговли: "Хочешь жить, умей вертеться". А сейчас, тенденции торговли новыми пистолетами были не такими уж радужными. И ничего здесь не поделаешь, просто прошёл первый ажиотаж на приобретение модной "игрушки", удачно спровоцированный британскими купцами, ненавязчиво прорекламировавшими свою оружейную новинку: "Есть у нас высокотехнологичное чудо, которого у вас, варваров, нет. Но мы, вам, этого не продадим, потому что, эта цаца, только для избранных. Но за очень большие деньги, может быть, и поделимся с вами этим предметом для "избранных". А тут раз, и небольшой конфуз. Оказывается, в обществе имелись такие господа, кто не поддался соблазну обладать чудным и дорогим, из-за этого весьма престижным револьвером, предпочитали иметь при себе старые, надёжные, проверенные временем однозарядные пистолеты. И таких людей, было подавляющее большинство.

"Ну что же, — думал князь, с внешней, благостной отрешённостью, смотря в спину своего верного кучера, — спасибо островитянам, за то, что так хорошо поработали на поприще рекламы своих, ну и, конечно же, моих "игрушек". Мне это сильно помогло. Ведь в самый трудный момент становления моей артели, пусть с трудом, но удалось компенсировать все материальные затраты. И всё же, с завтрашнего дня, необходимо немного уменьшить выпуск продукции моим оружейным цехом и нужно подумать, чем расширять ассортимент ширпотреба. Я не могу себе позволить такую роскошь, как работать на склад…".

Увлечённый этими мыслями, граф Мосальский-Вельяминов не обратил внимания на то, что его шарабан въехал во двор арендованного для него дома. Нет, он видел, как экипаж замедлил своё движение, как лошадка свернула и вошла в приглашающе распахнутые ворота, но не желал отвлекаться от обдумывания некоторых нюансов в своих планах, то есть, путей решения теоретически возможных проблем. Вот уже в старый домик, чьим единственным достоинством было то, что из углового окна можно было увидеть дом мадмуазель Жоржетты, внесли весь багаж. И пара гайдуков, переминаясь у двери, выжидающе смотрят на графа. Только в этот момент, Александр соизволил "очнутся" и с горестным вздохом покинуть повозку.

Шаг через порог, вдох и… знакомое ощущение, в ветхом, давно требующем ремонт доме стоял запах старости. Нет, не древней постройки с её запылённым воздухом, это было нечто совсем другое. Обычно, такое специфическое амбре, витало там, где жили весьма пожилые люди. В итоге, так оно и оказалось. Хозяевами этого "дворца" были две сухеньких старушки — сёстры, древний старик, не то что не покидающий своей постели, но уже несколько дней никого не узнающий — муж одной из бабулек. Как немного позже выяснилось, хозяева имели несчастье пережить своих детей, так и не дождавшись рождения внуков. Также, по дому суетились три верных дряхлым хозяевам служанки, в возрасте от тридцати, и где-то до сорока с лишним лет.