Контрабандисты во времени
Шрифт:
– О чем ты говоришь? – спросил он, подзывая его взмахом ладони.
– Она стоит несколько миллионов… Долларов. Думаю около двадцати. Потому что это один из первых полностью сохранившихся экземпляров Библии выпущенной Гутенбергом в пятнадцатом веке.
Сема присвистнул. Посмотрел на Библию и небрежно раскрыл ее.
– Ты хочешь сказать, что эта книга, выпущенная каким-то евреем, стоит двадцать миллионов гринов?
– Он не еврей, а немец. Да, она стоит двадцать миллионов долларов. Когда мы ее продадим, мы полностью с тобой рассчитаемся, и ты еще отдашь нам нашу долю от продажи, – твердо сказал Демьян.
Сема оторвал взгляд от Библии и посмотрел на Демьяна. По жадному блеску его глаз
– Да это ты правильно сказал «не те деньги», что я от вас с твоим другом алямс-трафуля, [10] ожидал. Да ты прямо золотая рыбка, курочка несущая золотые яички.
10
Алямс-трафуля (жаргон) – несерьезный человек.
Он еще некоторое время листал Библию Гутенберга. Внимательно рассматривая страницы и пробуя их пальцами на плотность. Принюхивался к кожаной обложке. Иногда пытался растереть букву – задумчиво смотрел на почерневший кончик пальца.
– Вот что приятель, – так же задумчиво произнес он, – расскажи-ка мне реальную историю того, как тебе досталась такая дорогая ксива от Всевышнего? Только давай так, не крути варганку [11] , как ты это постоянно делаешь со своим геморройным другом. Говори, как все случилось на самом деле.
11
Крутить варганку (жаргон) – говорить неправду.
Демьян ожидал такой поворот событий, поэтому начал спокойно и убедительно излагать заготовленную историю.
– Ты помнишь моего деда Евсея Семеновича?
– Как же конечно. Старый пердун дядя Евсей был суровый мужик. Помню, попался я ему однажды за своим неосторожным промахом. Он меня очень сильно приложил кулаком. Старый и сухой, как перец у тети Фроси на кухне, жбан [12] весь инеем покрыт [13] трясется от контузии, но рука как железо…
12
Жбан (жаргон) – голова.
13
Иней (жаргон) – седина.
– Так вот, его призвали на фронт, когда он отучился на факультете истории всего-то два года. Был дважды ранен один раз тяжело. Он прошел всю войну и закончил ее в Германии в звании лейтенанта. Но он не отказался от своей мечты стать историком и закончить университет. С этой мечтой он прошел все фронтовые дороги. И как ты помнишь, стал профессором в области исторических наук.
– Дема, не тяни за нафталин, давай по существу.
Демьян кивнул. Сема чтобы общение пошло более быстро придвинул к приятелю рюмку и налил алкоголь.
– Давай, помяни своего лихого деда Евсея, не тебе малахольному чета.
Демьян выпил и продолжил свой рассказ.
– Когда бои за Берлин уже закончились, он решил посмотреть исторические места немецкой столицы, понимаешь, такова натура историка. Он взял разрешение и отправился посмотреть, ну, все что от них осталось, случайно набрел на один из музеев Берлина. Он сильно пострадал, но здание не обрушилось. Там он обнаружил
этот экземпляр Библии Гутенберга. Он не поверил своим глазам такой удаче. Взял книгу и привез ее, как трофей с войны. Она лежала у него в сейфе в кабинете много лет скрытая ото всех. Да что говорить, он редко доставал Библию и мало кто знал о ее существовании. Я так видел ее пару раз мельком, но и то даже не придал значения. Просто толстая книга в черном переплете.– Ну, да-а, – задумчиво протянул Сема Молоток, – иначе вас давно бы уже обнесли.
– Я, честно говоря, не знал, как отдать тебе долг, уж слишком он большой, – Демьян, как мог, собрал свою волю в кулак, и широко открыв глаза, смотрел прямо в лицо бандиту, – решил ее продать, чтобы рассчитаться, да и мне самому нужны деньги. Но я ее продать не смогу. Нужны связи.
Сема опрокинул очередную рюмку. История его возбудила, он откинулся на спинку кожаного кресла.
– Вот дядя Евсей! Старый хрыч! Меня тогда так отмудохал, что бишкауты [14] целую неделю ныли, а я всего-то хотел у него пачку цивильных сигарет из заднего кармана вытащить. А он сам не промах, всю немецкую нацию выставил на двадцатку лямов долларов! Профессор ети твою мать! Интеллигентный человек.
14
Бишкауты (жаргон) – ребра.
Демьян почувствовал прилив крови к лицу и стыд. Его дед, профессор истории Евсей Семенович, чистейший человек, в жизни не брал чужого, а тем более не занимался мародерством. И вот теперь его внук прикрывается честным именем своего достойного предка, искажая память о нем.
«Прав Сема: не чета я своему деду. Недостойный внук».
Ему вдруг пришла в голову мысль – написать историческое исследование по Франции пятнадцатого века и посвятить его своему деду. Тем самым реабилитироваться перед его памятью. Спасительная мысль показалась ему отличной идеей. Она отодвинула муки совести на задний план, выдвинув на передний страстное желание рассчитаться с бандитами и дальше жить спокойно.
Сема взял со стола клевец, потяжелил в руке.
– А это я думаю, он прихватил там же?
– Да, – отчаянно врал Демьян, смотря немигающим взглядом в лицо бандита, – он рассказывал, что когда уже покидал здание, то наткнулся на небольшую группу хорошо вооруженных фашистов. Завязался неравный бой. Когда кончились патроны, он геройски отбивался от них оружием средневековых рыцарей, взяв в одну руку щит, а в другой бился клевцом, потому что им хорошо пробивать каски.
Демьян уже не мог остановиться и его, как писали Ильф и Петров, понесло как Остапа.
– Двух он уложил ударом этого благородного оружия, а одного сильно ранил, – он кивнул в сторону клевца в руках бандита, – там кажется даже осталось немного крови. Раненый оказался высокопоставленным офицером Вермахта, который хотел скрыться, покинув территорию Германии на подводной лодке. И благодаря моему деду он предстал перед международным трибуналом в Нюрнберге, а мой дед получил орден Красной Звезды за храбрость!
«Дедушка! Если ты меня слышишь на том свете, прости меня!» – взмолился про себя Демьян.
Сема Молоток совершенно обескураженный сидел напротив него с вытаращенными глазами.
– Ну-у-у, – протянул он после небольшой паузы, – оружие, обагренное кровью врага, вдвойне достойный подарок. Можешь не сомневаться, он в надежных и умелых руках, – Сема усмехнулся, – я продолжу дело дяди Евсея, буду обагрять его кровью своих врагов, они для меня не лучше фашистов.
Демьян, испытывая страшные угрызения совести готов, был, провалится сквозь землю.
«Господи, что же мы натворили!».