Контракт миллиардера
Шрифт:
— Я-она умрет? Голос Мии дрожал, как лист на ветру.
Я покачал головой. «Мы должны это почистить», — сказал я ей и вскочил на ноги. Миа последовала за ней, ее каштановая грива была в беспорядке, а глаза смотрели на меня так, словно я был ее спасителем. Я чертовски провалился. Я всегда терпел неудачу. Если бы я был спасителем, я бы забрал своих сестер и исчез.
Навсегда. Туда, где нас никто не найдет.
Простая жизнь. Я мог ловить рыбу и охотиться, кормить их. Я хорошо разбирался в сборке мебели.
Запах дыма наполнил комнату, и я обернулся. Мать швырнула коробок спичек на уже горящие шторы, и моя грудь застыла.
Мы бы сгорели. Она хотела сжечь нас .
«Он больше не причинит нам вреда», — повторила она свои прежние слова, и я наконец понял смысл. Бранка снова начала кричать. — воскликнула Миа, бледная и потная, глядя на пламя.
Я взяла Мию за руку и бросилась к окну, увлекая ее за собой. Прикрывая Бранку своим телом, я рвал шторы, не обращая внимания на боль на коже. Пламя лизало мои предплечья и спину, пока я прикрывал Мию и Бранку.
«Ты должна прыгнуть», — приказал я Мии. Она отчаянно покачала головой, а мать сидела на полу. Онемевший и готовый умереть. "Сейчас!"
Два этажа вниз, чтобы упасть. Это был наш лучший шанс на выживание.
Она сделала шаг вперед, затем взглянула на меня через плечо. — Я прямо за тобой, — заверил я ее.
— А что насчет матери? — прошептала она, ее глаза метнулись к сломленной женщине.
«Я обо всем позабочусь».
Она прыгнула. Люди отца уже были подняты по тревоге, крики и крики наполняли ночь. Удерживая Бранку вне досягаемости нашей матери, я сделал к ней три шага и дернул ее свободной рукой.
Она споткнулась, возвращаясь к своему старому, пустому «я». Может быть, мне следует позволить ей сгореть; пусть она обретет покой в смерти. Но я не мог. Я просто не мог.
Я потянул ее за собой, пламя быстро распространилось и лизнуло наши спины. У окна глаза матери встретились с моими.
Мертвый. Она уже была мертва.
Я вытолкнул ее из окна и, черт возьми, молился, чтобы она нашла покой. Она больше этого не хотела.
Я выпрыгнул из окна с Бранкой на руках. Я упал на спину, ветер сбил меня с ног. Газон казался твердым, как камень, но я знал, что это спасло меня от перелома костей. Для меня имело значение только то, что ребенок на моих руках не пострадал.
Ради нее я бы сломал все свои кости.
Мои глаза метнулись к могиле. Она обвиняла меня в том, что я спас ее. За спасение Мии и Бранки. Ей не обязательно было это говорить, но я увидел это в ее глазах. Обвинение в том, что я отнял побег.
Для меня в ту ночь умерла моя мать. Я уже давно оплакивал ее.
Наша мать десятилетиями была ходячим трупом. Она была слишком наивна и слишком мягка для этого мира. Во-первых, ее обманул коррумпированный, многообещающий
политик, который мечтал стать президентом Соединенных Штатов и не мог беспокоиться о молодой ирландке, от которой он забеременел. А потом родители продали ее животному-садисту.Темный камень часовни соответствовал моему настроению. Арочные окна тускло блестели, и святые смотрели вниз с вершины здания, осуждая всю эту проклятую семью. Обстановка идеально соответствовала случаю.
Серые тучи собрались над нашими головами, темнея с каждой минутой. Небо плакало обо мне, потому что у меня не было слез. Их из меня уже давно выбили.
Мои глаза не отрывались от гроба, пока земля поглотила его целиком, слова священника… фоновый шум.
Прах к праху. Прах к праху.
Единственное слово, которое было зарегистрировано как тело моей матери, было опущено на шесть футов под землю.
Слезы Бранки молча текли по ее лицу, ее нижняя губа задрожала, и она отчаянно пыталась помешать этому. Она давно научилась плакать молча. Она усвоила уроки, которые ни один ребенок никогда не должен усваивать. По крайней мере, она была избавлена от возможности увидеть то, чего не должен видеть ни один ребенок.
Я взял ее руку в свою и нежно сжал ее. Я мог позволить себе сделать это сейчас. Давно мой старик не мог меня одолеть, а поскольку я заработал свои деньги, я обеспечил Бранке крышу над головой, чтобы ей не пришлось его терпеть. Единственное, о чем я жалею, было то, что я не сделал этого раньше.
Учитывая разницу между нами в пятнадцать лет, я должен был защитить ее с момента ее рождения. Но я не был. Ей пришлось пережить годы жестокости нашего отца. Годы разбитой оболочки моей матери. Чертовы годы, когда он был заперт в ее комнате, когда он решил избить нашу мать. Она слушала их крики спичек и плач матери, не в силах ее спасти.
Я подвел Бранку, как и наши родители. Я подвел Мию, которая сбежала в армию США только для того, чтобы сбежать. Возможно, это было нашим семейным наследием — подводить всех тех, кого мы любили.
Только когда Бранке исполнилось десять лет, я вытащил ее из этого дерьма. Когда мне было что подержать над головой старика. Унижение, о котором он не хотел, чтобы кто-нибудь знал. Что богатство его сына в десять раз превосходило его собственное.
Он чертовски ненавидел тех, кто был лучше него, особенно своего внебрачного сына. Мой взгляд метнулся к нему и увидел, что он наблюдает за Байроном. Скорее, убить его взглядом. Мой отец ненавидел меня, но он не хотел, чтобы мир знал, что биологически я не принадлежу ему. И наличие одного Эшфорда слишком близко ко мне могло бы это показать. Мы были слишком похожи.
Какого черта вообще. Насколько мне известно, ни один из них не был моим отцом. Байрон мог бы пойти на хуй и найти другую душу, которую можно было бы выследить. Он мне здесь был не нужен. Никогда не делал; никогда бы не сделал этого.
Мои глаза искали в толпе дочь человека, которому удалось защитить свою семью. Осень Мишель Корбен. Именно тогда я увидел ее , и все мысли о моем сводном брате Байроне рассыпались в прах. Она была потрясающей. Ее кожа цвета слоновой кости. Ее волосы цвета воронова крыла. Пышные, пухлые губы. И эти карие глаза. Она спряталась за рядами людей, прислонившись к дереву. Я не мог видеть ее целиком, но видел, что она не плачет и не притворяется, что расстроена. Она была здесь только ради Бранки. Хотя я был удивлен, что ее родители позволили ей прийти.