Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]
Шрифт:
— Слушаю вас, мистер Холованов.
— Оставайтесь еще на год.
— Нет, мистер Холованов, мне домой пора. В Америку.
— Я вам вдвое больше платить буду.
— Нет, мистер Холованов. Пора мне.
— Ладно. Хорошо. Но есть проблема.
— Какая?
— Дело в том, мистер Хампфри, что вы работали на очень деликатной работе…
— Я понимаю, мистер Холованов.
— Вы слишком много знаете. Вы приедете в Америку и начнете рассказывать всем, что товарищ Сталин прослушивает телефонные разговоры своих ближайших соратников.
— Мистер Холованов, я никогда никому ничего не расскажу.
— Вот
— Да если я и начну рассказывать, мне никто не поверит: по документам я не в Советской России работал, а в Швейцарии. И письма домой мои написаны якобы из Швейцарии. И отправляли вы их, как я знаю, из Швейцарии…
— Все так, но нет у нас уверенности, что вы сдержите слово.
— Я дам вам расписку, мистер Холованов.
— Расписку? Это хорошо. Это вы верно придумали. Только что я буду делать с вашей распиской?
— Как что? Если я опубликую что-нибудь о системе подслушивания, вы подадите на меня в суд.
— Я не люблю суды. В суде можно выиграть, но можно и проиграть. Поэтому расписки мне недостаточно.
— Какие же еще вам нужны гарантии?
— Ваша жизнь, господин Хампфри, лучшая гарантия того, что вы никому ничего не скажете.
— Вы хотите меня убить?
— Ни в коем случае. Людей убивают только преступники. Я не хочу вас убивать, я хочу вас ликвидировать.
— Я протестую и требую, чтобы вы немедленно вызвали сюда моего адвоката.
— Адвокат — предрассудок буржуазного суда. Мы руководствуемся интересами своей страны и мировой революции, нам не нужен адвокат, который будет доказывать, что мы не правы. Мы и без адвоката знаем, что правы.
— И вы убиваете всех иностранных инженеров, которые работают на вашу страну?
— В том и дело, что не всех. Всех, кто строит танковые, артиллерийские, авиационные, автомобильные заводы, мы отправляем домой, щедро наградив. Но вы делали очень деликатную работу.
— И много таких, как я?
— Считанные единицы. Вы — не правило. Вы — исключение.
— Кто следующий?
— Три инженера, которые монтируют вентиляционные системы в гостинице «Москва».
— Но в Америке хватятся.
— Пусть хватаются. Каждый, кто не должен вернуться, нами заранее оформляется не в Советский Союз, но в Швейцарию, Бразилию, Австралию, Германию. Это мы используем в своих интересах: американские инженеры уезжают во многие страны… и пропадают. А в Советском Союзе они не пропадают. Вот они поработали и возвращаются домой при больших деньгах.
— Мои деньги вы передадите моей семье?
— Нет, мы их конфискуем. Сей Сеич, примите портфель, пересчитайте и составьте акт о приеме денег, которые заработал мистер Хампфри.
— На мое место приедет новый инженер из Америки?
— Да.
Подвал с сейфами. Настя украдкой закладывает в сейф пару бутылок, круг хорошей колбасы, еще что-то аппетитное.
Внезапно за ее спиной появляется Севастьян.
— И что же это такое?
— Севастьян Иванович, это грубейшее нарушение режима.
— Ради чего нарушаем?
— Ради благодарности. Вы меня профессии обучили. Весьма редкой.
— Многих обучал, благодарность первый раз получаю.
— Я иногда тут оставлять буду. Вам и братве вашей.
— Смотри, доченька, не попадись. Тебя не помилуют. Тут в расстрельную
яму отправляют без суда и особого совещания.— Я, Севастьян Иванович, хитрая.
Завтра — исполнение.
Завтра ее первое массовое исполнение.
В списке 417 исполняемых. На четыреста исполняемых нет нужды рыть две ямы. Одной хватит. Яма уже вырыта. Рыли ее урки перекованные. У каждого в деле штамп: «Встал на путь…»
Работали перекованные с явным пониманием смысла своей работы. Зачем еще зэки в лесу под конвоем яму роют? Рыли и поглядывали на конвой: не для себя ли роем? И решили меж собой: не для себя. Нас двенадцать, а яма человек на пятьсот. Рыли и радовались: правильно, что на путь исправления встали. Правильно, что перековались. Тех, кто упорствовал, в ямку зароют.
Большой кабинет. Вентилятор шумит как пропеллер самолета. Прямо у вентилятора трое: народный комиссар внутренних дел Генеральный комиссар государственной безопасности товарищ Ежов, его первый заместитель командарм первого ранга Фриновский и начальник Куйбышевского управления НКВД старший майор государственной безопасности Бочаров.
— Совещание было в Кремле. Прямо в зале он наших одного за другим брал. Но из Кремля не вывозили. Появляется Холован в Кремле со своими девками из ниоткуда и так же исчезает. Вроде из-под земли.
— Может быть, у них секретный ход в метро?
— Гуталин до нас всех скоро доберется. Но он — никто! Вся его сила, вся его армия — это мы, НКВД. Под нашим контролем вся страна. В руках НКВД — всё. Он правит страной нашими руками. Если не захотим подчиняться, что он может сделать? На кого он может опереться? На бабника Холована с его гаремом? На кого еще? И этот кавказский Гуталин наших берет голыми руками, и мы боимся возразить. Чего боимся? Кого?
Таракана усатого?
— Когда Робеспьер оборзел вконец, ему умные люди голову отрезали.
Настя на откосе стояла, когда перекованные яму рыли. Интересно любое дело видеть в развитии. Интересно видеть город в тайге от первого колышка, вбитого на полянке, до широких проспектов, до прекрасных дворцов, до гектаров стеклянных крыш главного сборочного цеха, до первых пикирующих бомбардировщиков, выруливающих из цеха на первый испытательный взлет. Интересно видеть величественное здание от первого взмаха карандаша на чистом белом листе до монтажа нержавеющих звезд в облаках. Интересно видеть место расстрела от первой лопаты, уверенно врезавшейся в землю, до последней елочки, посаженной на месте захоронения. Встал Холованов, расставил широко ноги, огляделся и сказал: «Тут им лежать».
Оцепили люди с винтовками полянку, а люди с лопатами вгрызлись в землю. И вот яма готова. Стоять ей открытой до утра. А Насте надо хорошо выспаться. Спать ей сегодня в доме отдыха особой группы контроля. Это далеко от монастыря. Это триста километров на юг. Это на берегу Волги. Тут у холовановских ребят постоянная база.
Девчонки из монастыря тут редко бывают. В основном на расстрельную практику сюда приезжают. Сегодня очередь Жар-птицы. Надо спать. И не спится. Непонятно, как можно исполнить четыреста человек и чтоб они не взбунтовались. Начни одним руки вязать, другие взбесятся. Им терять нечего.