Контрразведка. Охота за кротами

Говорят, Нерон от вида подожженного им Рима испытывал сладострастие. А что чувствовали парламентско-президентские Нероны, поджигавшие Москву и направлявшие омоновские центурионы то к «Останкино», то к Белому дому? Явно они думали не о людях, не о перемирии, не о компромиссах, а о своих интересах – корытах, тронах, баксах…

Не волновал их вопрос, что Россия недосчитается многих прекрасных парней и девушек, так нужных для будущего строительства разоренной страны, и что пострадает демократия без кавычек.

Глава государства, не обеспечивший личной безопасности подданных, способствующий расколу общества, а тем более санкционировавший орудийный расстрел граждан, должен предстать перед народным судом или застрелиться.

Американская телекомпания Си-эн-эн загодя удобно расположила телекамеры в ожидании большой крови. Ночью они уже знали о предстоящем штурме, поэтому с разрешения городских властей заняли крыши нескольких высоких зданий напротив Белого дома.

Точно передал атмосферу тех смутных часов по свежей памяти их свидетель, известный русский поэт Георгий Зайцев в стихотворении «Я видел.», написанном 5 октября 1993 года.

Над Белым домом черные дымы, И Си-эн-эн показывает миру, Как танки бьют, как беззащитны мы… И вся Москва уже – подобна тиру. Чернеет обожженная душа, Когда снаряды русского замеса Взрываются, обыденность круша, И защищают чьи-то интересы. Душа черна (расстрелян русский Съезд!), Как Белый дом, черна и молчалива. И зреет, зреет яростный протест Неслыханного русского мотива.

* * *

После побоища на следующее утро Николай побрел, как побитый, к расстрелянному дому. Белый дом стоял закопченный и безглазый. Дымились кое-где оконные проемы. Около стадиона лежали неубранные трупы молодых людей. Пройдя метров пятнадцать, он наткнулся на тело паренька лет восемнадцати в клетчатой рубашке и синей джинсовой куртке. Он лежал на боку. Два входных пулевых отверстия были чуть видны на спине. На вылете пули разорвали брюшину и часть бедра.

«Изверги, против своих, против мирного населения применяли пули со смещенным центром, или, как их называют в народе, «кувыркающие», – подумал Стороженко.

На углу дома лежал еще один мужчина лет тридцати. На левой стороне груди на сером свитере виднелось пятно запекшейся крови. Правый глаз был закрыт, а левый почему-то безразлично смотрел на стоящее рядом дерево. У книжного киоска лежали пятеро убиенных, полуприкрытых невесть откуда взятыми белыми рушниками. На груди одного стояла пластмассовая иконка св. Николая. В окоченевшую кисть руки другого павшего старушка вставляла свечку, как в подсвечник…

Николай завернул за угол дома и в сквере наткнулся на девушку с простреленной головой. На спине тоже были видны следы от пуль. В бледных пальцах судорожно сжатой правой руки – комья коричневой земли и скомканные осенние листья. Огромное бурое пятно под ней и вокруг нее.

«На такую бойню мог пойти только двуногий упырь, а не президент – «вождь нации», каким выставляет себя вчерашний секретарь «самого большого обкома партии», как он всегда подчеркивал», – подумал Стороженко.

Кругом очевидцы апокалипсического действа и волнующие рассказы, повествования, жалобы, злость, обида, проклятия и слезы, слезы, слезы.

* * *

– Власть, допустившая такую кровь, – преступница по всем статьям, – говорила молодая женщина. – Некоторые победители призывают к мщению. Но кому мстить? Еще не похороненным, лежащим в скверах вокруг Белого дома, гробам, обугленным трупам на этажах парламента, оставшимся вдовам и сиротам? Кому, кому? Общество расколото. Создается впечатление, что власть не знает, как вывести страну из тупика…

И словно уловив всю глубину последних слов женщины, Николай продолжил про себя:

«Не знают правители выхода – это так, поэтому, нервничая, совершают ошибки и преступления. Они генераторы всяких бед. Я не доверяю президенту, ищущему везде врагов. Ему всегда кто-то мешал. Вчера мешала Компартия, Советы, а сегодня помешали депутаты парламента. Что дальше – вновь поиски скрытых врагов? Избави бог нас от таких поводырей. Сегодня нам нужны спокойствие и взвешенность, а не преследование инакомыслящих и азартная мстительность. В доме, который нам строят нынешние либералы, неуютно и страшно будет жить.

Все политики выступали и выступают от имени народа, но перед тем же народом никогда не отчитывались ни цари, ни генсеки, ни президенты, и так вниз по вертикали. Государством должны править не серые посредственные люди, а избранные, действительно великие личности, тогда и государство будет процветать, и народ раскроет свои созидательные силы. Драки в народе – от бессилия и глупости властей.

То, что произошло – преступление! Общество потеряло Конституцию. Ее просто растоптали и расстреляли. Мы стали жить вне поля Закона, не по праву Закона, а по закону Права сильного…»

За все время октябрьского безумия Стороженко спал мало, осунулся из-за переживаний и странствий по вздыбленной недавно и взбудораженной теперь Москве. Он словно растворился в событиях. Вечерами, когда становилось не по себе от лжи «говорящих голов» с телеэкрана по поводу недавних событий, Николай включал диктофон, с которым он ходил к Белому дому, и слушал записи исповедей простых граждан, некоторые из которых могли быть и убитыми. От чего делалось жутко.

Голоса только этих людей отражали правду происшедшего.

В разное время двухнедельного спора блики законности и юридической правоты виднелись на лицах той и другой стороны, но дальнейшие действия ветвей власти грешили то великой гордыней, то большим испугом. Стороны искали своих врагов среди своих, сначала по горьковскому принципу «кто не с нами, тот против нас», а затем – «если враг не сдается, его уничтожают».

В общем, Россия стояла на пороге гражданской войны, в которую хотели ввергнуть ее народ политиканы. Но вот что удивительно: ни с той, ни с другой стороны в сшибке не погиб ни один чиновник, ни один депутат. Пали смертью праведников люди честные, верившие в незыблемость верховенства Закона над Правом, в святость слов, записанных в неотмененной народом Конституции. Пали безымянные Великие люди Великого народа. Они были действительно патриотами. Такие защищали Москву в 41-м.

Но вот в книге «Крестный путь России» генерал Н. Леонов, депутат Госдумы IV созыва, приводит слова из повести И. Бунина – «Деревня». Кстати, это одно из коренных произведений сорокалетнего в то время писателя – зрелого мастера слова, писавшего явно без юношеской запальчивости и старческого плоскомыслия:

«Какой же это великий народ, если он всю свою историю просидел в грязи, в курных избах, ходил в лаптях, ел хлеб с мякиной не каждый день, давил тараканов, спивался и терпел, терпел без конца всю бездну творимого над ним насилия. Только и было великого: терпение да подчинение».