Копье Дракулы

– А вот такой очень важный вопрос: можно ли по этой фотографии точно датировать кинжалы, скажем, временем Ивана Грозного? – задал я волновавший меня вопрос.

– По этой, разумеется, нельзя! – категорически ответил Стилрэт. – Тем более что все эти типы кинжалов были широко распространены в Европе уже с четырнадцатого века. А Иван Четвертый, которого сейчас именуют Грозный, жил в шестнадцатом веке. Кстати, в летописях Грозным называли уже Ивана Третьего, просто за Иваном Четвертым это прозвище закрепилось в наше время. Ну а датировка… Если иметь оригиналы, то можно сделать более точную датировку, скажем, по клеймам оружейников. Но, во-первых, такие клейма не всегда присутствуют, да и дату производства в те времена на клинки оружейники, как правило, не ставили.

– То есть все эти кинжалы могли быть сделаны в пятнадцатом веке? – уточнил я.

– Безусловно, – подтвердил Стилрэт.

Так! Значит, Георгеску намеренно вводил в заблуждение Причарда, когда датировал кинжалы временем после Влада Дракулы. Или это Причард водит нас с Тавровым за нос?

– Это все, что ты хотел узнать о кинжалах? – спросил Стилрэт.

Я машинально кивнул в ответ, и Стилрэт тут же сказал:

– Теперь моя очередь спрашивать. Прежде всего хотелось бы знать: какое отношение эти кинжалы имеют к Шерхану?

– Он пытался продать их одному европейскому ученому-историку за сто тысяч евро, – сообщил я.

Стилрэт чуть не подавился пивом. Отставив бокал, он вытер губы тыльной стороной ладони и хрипло спросил:

– Сколько?

– Сто тысяч евро, – повторил я.

– С ума сойти! – пробормотал Стилрэт.

– Что? Много?

– Если это кинжалы с историей, которая хорошо известна покупателю и они нужны ему для пополнения коллекции, то тут уже вопрос заинтересованности, – пояснил Стилрэт. – Но в таком случае происхождение кинжалов должно быть максимально прозрачно или по меньшей мере не вызывать ни малейшего сомнения у покупателя. И еще нужно разрешение на вывоз. Глубоко сомневаюсь, что у Шерхана все это имелось. Откуда у него эти кинжалы? Не наследство же он получил?!

– Есть мнение, что он нашел их в заброшенном подземелье, – сказал я.

– Что?! – удивился Стилрэт и громко рассмеялся. – Ерунда! У кинжалов хорошая сохранность. Отсюда следует, что на земле они не валялись, иначе бы клинки превратились в насквозь ржавые железные огрызки. То есть они были хорошо упакованы, со знанием дела. Но кто будет прятать кинжалы, которые хоть и хороши для коллекции, но выдающейся ценности не представляют? И цена очень сильно завышена! А самое главное: Шерхан, найдя что-то подобное, неизбежно похвастался бы перед друзьями. Уж я бы, во всяком случае, непременно был в курсе. Нет, здесь что-то не так!

Стилрэт был абсолютно прав, но показывать фотографию наконечника копья я не собирался.

– Скажу честно: Шерхан в таких вещах не разбирался. Однажды он нашел в подвале снесенного особняка донельзя ржавую поделку в стиле «Виолле-ле-Дюк» и принял ее за редкую вещь. Носился с ней как с писаной торбой и не верил, что цена этой штуке не выше, чем цена современной ей кочерги.

– Извини, в каком стиле? – не понял я.

– Виолле-ле-Дюк, – четко повторил Стилрэт и, увидев, что мне это ничего не говорит, терпеливо принялся объяснять: – С середины девятнадцатого века в европейском искусстве под влиянием эклектики возникло отдельное направление, просуществовавшее до конца века и названное впоследствии стилем «Виолле-ле-Дюк» – по имени великого французского архитектора и историка середины девятнадцатого века Эжена Виолле-ле-Дюка, основателя неоготики и практики реставрации на грани с «новоделом». Но дело не столько в нем, сколько в подходе к старине. Дело в том, что к девятнадцатому веку оружие рыцарства в своем большинстве сохранилось очень плохо и выглядело довольно непрезентабельно. А мода на старину захватила всех: от скупивших старинные замки и поместья нуворишей до сохранивших богатство аристократов. Да и обычные дворяне стремились, подражая аристократии, подчеркнуть древность – реальную или вымышленную – своего рода. Поэтому старое оружие и доспехи стали пользоваться большим спросом. Их выставляли и в старинных замках, и в городских домах, и, поскольку они неизбежно становились частью домашней обстановки, особое внимание обращалось на их презентабельность. Как следствие, хорошо сохранившееся и богато украшенное оружие стало определенной редкостью, причем дорогостоящей; вот почему европейские мастера-оружейники второй половины девятнадцатого века, ориентируясь на вкусы знати, стали изготавливать оружие «под старину», которое имело гораздо лучший внешний вид и стоило намного дешевле по сравнению с реальным оружием прошедших эпох. Предметы декоративно-прикладного искусства, в том числе образцы оружия и воинского снаряжения, выполненные в данном стиле, являлись копиями, репликами или подражаниями образцам прошедших эпох и стилей, отличаясь прежде всего богатым декорированием с использованием различных техник: чеканки, гравировки, инкрустации. Соответственно образцы оружия и воинского снаряжения, выполненные в стиле «Виолле-ле-Дюк», являлись обычным «новоделом» – как и выполненные Виолле-ле-Дюком реставрации старинных зданий, – то есть были, по сути, сугубо интерьерными, предназначенными для украшений как особняков знати, где оборудовались целые оружейные залы и галереи, так и более скромных домов старых и новых дворян.

– Теперь понятно, – кивнул я. – То есть Серега наивно счел ржавый «новодел» девятнадцатого века реальным средневековым оружием. Так? – спросил я.

– Вот именно! – подтвердил Стилрэт. – Но когда его попытки продать эту штуку выше цены лома потерпели неудачу, он быстро притух. А тут… сто тысяч евро! Может, он нашел что-то более ценное, но вы об этом не знаете?

Я занервничал: похоже, Стилрэт не так прост и вплотную подошел к теме, которой я не хотел касаться. Поэтому вместо ответа я поторопился задать очередной вопрос:

– Вот поэтому я и хочу тебя спросить: незадолго до смерти ты не встречал Серегу с людьми, которые не входили в круг его общения?

– Типа барыги и антиквары? – понимающе уточнил Стилрэт. – Да вроде нет… Нет, Шерхан никогда не имел выхода на таких людей. Из оружия он ценнее ржавой полицейской селедки 1905 года и современного ей револьвера «Смит и Вессон» ничего не находил. Золото, бриллианты? Полная ерунда! Хотя…

Тут Стилрэт посмотрел в окно и, хлопнув себя по лбу, вдруг воскликнул:

– Точно! Дня за три до его гибели я видел его выходящим вот из этого заведения вместе с каким-то мужиком не нашего вида.

– В смысле, не нашего? – не понял я.

Вместо ответа Стилрэт кивнул на сидевших за соседним столиком немцев.

– Вот те тоже «не наши». Чтобы в этом убедиться, тебе не надо же у них паспорта проверять? Акцент, хотя бы!

– А ты разговаривал с этим «не нашим»? – удивился я.

– Ну, не то чтобы разговаривал… Шерхан вышел с этим типом, а я стоял на перекрестке. Шерхан пожал ему руку и пошел вниз по Ленивке, а этот направился к перекрестку. Он подошел ко мне и спросил, где ближайшая станция метро. Точно иностранец!

– А какой акцент у него был? – спросил я.

– Точно не немецкий и не английский, – ответил Стилрэт. – Такой, как бы сказать… Во! Как у молдавских строителей! Из тех, что по-русски вообще не рубят, типа их там в Карпатах отловили и сюда работать отправили.

И тут меня словно молнией ударило. Словно мимо меня пронеслась тень самого валашского господаря Влада Третьего Дракулы. Я полез в карман, достал распечатки присланных мне Тавровым фотографий ученых-историков и разложил их перед Стилрэтом.

– Посмотри, нет ли здесь этого молдаванина? – тихо спросил я, боясь спугнуть удачу.

Но удача оказалась не из пугливых и на этот раз оправдала мои надежды.

– Вот он! – без колебаний ткнул пальцем Стилрэт в фотографию Георгеску и одобрительно добавил: – А ты, я смотрю, сам не промах! Похоже, этот тип действительно замешан в смерти Шерхана, раз у тебя его фотка есть. Если бы ты сразу спросил, я бы, может, и не вспомнил. А так, постепенно, во время разговора все и припомнилось.

Глава 5

Расставшись со Стилрэтом, я помчался в офис Таврова: делиться полученной информацией. Выслушав меня, Тавров развел руками:

– Ну, Слава! Либо у тебя сегодня на редкость удачный день, либо ты стремительно растешь как детектив. Честно говоря, я начинаю воспринимать тебя как полноценного партнера.

«Ага, а до этого я был неприятной нагрузкой», – подумал я, но говорить по этому поводу ничего не стал. Вместо этого я сказал:

– Я вот чего не пойму: то ли Георгеску водил за нос Причарда, то ли Причард водит за нос нас.