Копия любви Фаберже
Шрифт:
Он заранее знал, что Полина хочет продать яйцо Фаберже. Возможно, именно Захаров даже уговорил ее выставить ювелирное изделие на аукцион. Так эффектнее! Ну как же – почти Вексельберг, такая же покупка до начала официальных торгов, столько внимания прессы! Он же использовал механизм выставления ювелирного изделия через посредников. Пользуясь отсутствием у Полины делового опыта, предложил посреднику заставить ее подписать договор с пунктом о возврате денежных средств покупателю в случае форс-мажорных обстоятельств. Да здесь он весь как на ладони – со своей мертвой хваткой, полной беспринципностью! Никто и никогда бы не узнал, кто именно выступает продавцом яйца Фаберже, аукционный дом таких сведений не разглашает. Посредник тоже заинтересован в том, чтобы держать язык за зубами: даже если
– Седов, Седов! – перебила Лика. Сделав глоток чая, она поморщилась: – Сладкий, я же просила без сахара! Володя, ты какой-то бред несешь! Откуда у Полины такая вещь?! Ко мне, знаешь, жизнь поблагосклоннее была: полный комплект родителей, высшее образование, успешная карьера. Но вот нет у меня яйца Фаберже. А у тебя есть? Есть, скажи? Тоже нет?! Ну так что ты тогда ерунду говоришь! Откуда такая вещь у девочки из детдома! Ни заработать, ни получить по наследству! Она его даже украсть не могла – не тот круг общения!
– Не заводись, мать, – Володя перебрал стопку бумаг, вытащил нужный листок. – Вот, посмотри. Конечно, это только предположение, надо будет проверять информацию. Но направление поиска задано.
Она отмахнулась:
– Потом. Я с вашей конторой уже имела удовольствие пообщаться. Извини, Володь, но у вас любой бред можно документально обосновать! Плавали, знаем. Мне даже какое-то там предупреждение вынесли за якобы сфальсифицированное интервью. А я следователю диктофонную запись предоставила! И что? Он пленку послушал. А потом все равно своего коллегу, который, перепив, допустил пару резких высказываний – а за это ему наверху по голове дали, – отмазал. У меня до сих пор дома где-то это постановление о вынесении предупреждения валяется. Там черным по белому: не было никакого интервью «Ведомостям», где такое-то должностное лицо власть ругает. Вронская все придумала, нарушила закон о СМИ! Да иди ты со своими бумажками!
Седов уже собирался выставить Лику вон. Пусть где угодно Санта-Барбару разводит, у него и так голова раскалывается. Но потом решил взять себя в руки. Жена, когда Саньку ждала, еще похлеще истерики закатывала. Придется терпеть, ничего не поделаешь. Природа, перепады гормонального фона, мать, святое…
– Захаров сам Полину пришил? Миллионер-киллер! – не унималась Вронская. – Может, мне пора бежать в редакцию, придумывать сенсационную статью?
– Я думаю, что он нанял отбывавшего наказание в местах лишения свободы Александра Волкова, – следователь очень старался не разораться. – По всей видимости, Волков планировал покушение на Захарова. Но Андрей об этом узнал и, угрожая снова отправить Волкова за решетку, вынудил бандита действовать в своих интересах. Я думаю, тебе не надо напоминать: Захаров – человек с нестандартным мышлением. И потом, риск при реализации такого сценария минимальный. Да, он мог бы озадачить убийством Калининой свою службу безопасности. Начальница ему предана, и, скорее всего, выделила бы пару мордоворотов. Но все концы наружу бы торчали! Чуть что не так – клубок распутывается элементарно. А тут – Волков, враг, желающий отомстить. Никакой веры его показаниям не будет, это же понятно… При обыске квартиры Волкова найдены вещественные доказательства. Экспертизы еще не готовы. Но обнаружен «макаров» с глушителем – из оружия этой же марки застрелили Полину. Средство бытовой химии, из которого можно получить яд. А еще – листок с номером сотового Андрея. Я думаю, Захарова погубила жадность. Возможно, он не заплатил Волкову столько, сколько обещал. Может, Волков его шантажировал. И тогда бандит решил с Андреем разобраться. Рассчитаться за все сразу – за прошлые обиды, за нынешнее кидалово.
Вронская, надутая и мрачная, вызывала жалость даже у Амнистии. Зеленая клякса плюхнулась Лике на плечо и попыталась ободряюще запеть. Сомнительная радость – попугаи чирикают так звонко, что наслаждаться этим невозможно, хочется уши заткнуть.
Чик-чик-чик! –
гневно возмутилась птица, когда зазвонил телефон.Усмехнувшись – оскорбленная Любовь Казарновская, а не вредная попугаиха, – Володя снял трубку.
Звонили из СИЗО.
Александр Волков застрелен при попытке к бегству.
Вырвался из камеры, ранил контролера…
– Ну что?! – торжествующе воскликнула Вронская, догадавшаяся о новости по уточняющим вопросам. – Как кстати решил подельник Захарова сделать ноги! Ты его только в камеру закатал – а он как побежит, как побежит. Седов, тебе не смешно? Что с тобой происходит? Мне кажется, у тебя одна цель – закончить это дело поскорее. А что там в действительности произошло, кто виновен, кто не виновен – тебе до голубой звезды!
– Последний срок Волкова – пятнадцать лет. До этого еще две судимости, он в колонии для несовершеннолетних наказание отбывал…
Вронская закусила губу. И наконец замолчала. Крыть ей было нечем. Сама в тюрьмах и колониях была, видела все своими собственными глазами.
Предварительное заключение – это ад. Тесная камера, пара метров прогулочного дворика, вонь, сырость. После суда, если отправляют на зону, а не оставляют отбывать наказание в СИЗО, чуть легче: больше воздуха, пространства, работа, на которую зэки идут, как на праздник, потому что это хоть какое-то событие, развлечение. Пройтись, шить рукавицы или собирать розетки, выполнять план – все эти обычные действия, которые в обычной жизни доведены до автоматизма и не осознаются, на зоне становятся событиями вселенского масштаба… Вряд ли Волков действительно рассчитывал убежать. Он слишком хорошо знал, что такое зона. И сделал свой выбор.
– Все равно я не верю, Седов, – Лика шмыгнула носом, хлебнула чаю, поморщилась. – Я не верю, что это Захаров! А почему ты Паничева не подозреваешь?! Тем более если он компанию захватил! Может, это подстава?
Следователь хотел сказать, что компаньон Захарова считал нецелесообразным покупку яйца Фаберже. И что оплата проводилась через личный счет Захарова – а это значит, что Паничев не получил бы ничего от переведенных, а затем вернувшихся денег. Но внезапно появившееся предположение стало более любопытной темой для разговора. Седову показалось, что все, происходящее теперь в кабинете, он уже видел раньше. Дежавю…
Глава 11
Кожа на лбу Андрея, наверное, влажная и прохладная: испарина. Щеки – колючие. Бежать пришлось быстро, не до сборов, какие бритвенные принадлежности.
Скоро милый превратится в бородача. Перестанет озабоченно хмуриться. Увидит снег, услышит, как тинькают синицы, почувствует тепло дома и ледяное дыхание мороза.
От нежности Свете хочется плакать…
Можно сидеть у спящего мужа на коленях. Долго-долго, он никуда не будет спешить.
Можно – сколько захочется! – целовать влажный лоб, и колючие щеки, и мягкие губы.
И засунуть ладошку в его громадную лапу или купать пальцы в длинных, уже заметно седых волосах. И прижиматься спиной к его груди. Так, чтобы руки Андрея были на ее животике, а затылок щекотало дыхание.
Смеяться. Разговаривать. Молчать. Есть. Смотреть. Спать.
Господи, господи! Сколько всего сейчас можно! Настоящего, ценного, важного…
…Та машина, вдруг выскочившая на пешеходный переход. Бампер в сантиметре от золотистых туфелек Alexander McQueen. И шаровая молния мысли: «Как жаль! Лучше бы сбила!»
Извинившись, давно уехал водитель. Бомж два раза прошел возле скамейки, где сидела Света, выглядывал пустые бутылки.
Москва постепенно наполнялась прозрачными сиреневыми сумерками. Теплый ветер ерошил волосы: «Я ласковый, я свежий!»
«Как же мне хорошо! – думала Света, восхищенно рассматривая красно-бело-желтую косу цветов на узкой длинной клумбе. – Как красива жизнь! А я только что хотела умереть. Проблемы, работа, пробежаться по магазинам, сделать массаж, успеть, пробиться. Сил нет до такой степени, что хочется сдохнуть, чем так дальше мучиться. Когда бежишь – по сторонам не смотришь, все расплывается, смазывается. Но ведь можно не бежать. Кто сказал, что надо бежать, что вся жизнь должна превращаться в движение вперед? Горизонт бесконечен. Одна высота сменяется другой. Всегда…»