Коптский крест

– Скажите-ка на милость, юноша, с чего это вам пришло в голову гулять по Москве в форме царской гимназии? Смотри, Иван, даже ранец правильный. Можно вашу фуражку, молодой человек?

Николенька хотел возразить – а в чем ему, гимназисту, ходить по улицам? – но не смог выдавить из себя ни звука. Горло было забито пылью, он не понимал ровным счетом ничего из того, что творилось вокруг. Так что мальчик молча протянул любопытному господину смятую гимназическую фуражку. Тот взял ее, расправил и протянул своему юному спутнику.

– Вот это я понимаю – внимание к деталям. Видишь кокарду? Нашим бы реконструкторам такую дотошность…

Мальчик взял фуражку и с интересом повертел ее в руках. Над блестящим лаковым козырьком красовалась, как и положено, кокарда белого металла – две скрещенные веточки, увенчанные тремя острыми листиками. Между веточками чего-то не хватало; приглядевшись, можно было различить металлические заусенцы – как будто бы часть кокарды, крепившаяся между листиками, была безжалостно выломана.

– А чего такого тут, пап? Кокарда как кокарда… только поломана. Чего в ней особенного?

Николенька недоумевал. Поломана? Да кто он такой, этот мальчишка, что не знает самых простых вещей? Он вообще в Москве живет или где? Николенька совсем было собрался вставить свое слово, но доброжелательный господин успел первым:

– Так и бывает, когда учишь историю по популярным изданиям. Чтобы ты знал: в этой «поломанной» кокарде больше достоверности, чем в мундире иного кавалергарда из числа тех, что говорят по мобильникам, не слезая с седел. И не поломана кокарда, а приведена в соответствие с обычаем. Верно, молодой человек?

Николенька торопливо кивнул, а господин продолжил:

– Здесь вообще-то должен был быть номер гимназии – латинскими цифрами. Но любой уважающий себя гимназист этот номер выламывал. Мера предосторожности: случись что, по кокарде городовой или гимназический инспектор мог определить, из какой ты гимназии. Так что любой, сохранивший кокарду в целости, подставлялся сам и подводил своих товарищей. Помнишь «Кондуит» Кассиля? Так там, когда мальчик пришел в класс, у него тут же кокарду выломали.

Ваня кивнул, повертел фуражку в руках и вернул ее Николеньке.

– Круто ты прикинулся. В каком-нибудь клубе состоишь, или это вас в школе так ходить заставляют?

– Простите… прикинулся кем? И в каком клубе? – Наконец-то Николенька сумел выдавить из себя что-то связное. – Вы, наверное, меня не за того приняли. Меня зовут Николка, я…

– Ну да, как младшего Турбина. Отлично играете свою роль, юноша, только вот мы сейчас не на сцене, не так ли? Ну хорошо, мы-то люди привычные, а другие могут и не так понять. Впрочем, простите, мы не представились. – И господин слегка поклонился, приподняв шляпу: – Меня зовут Олег Иванович Семенов. А этот молодой человек – мой сын Ваня.

Николенька смог только выдавить из себя:

– Очень приятно, – и неловко поклонился в ответ и шаркнул ножкой. Что вызвало у вежливого господина улыбку, а у его юного спутника – ехидный смешок.

– А все же – откуда вы, если не секрет? – продолжил Олег Иванович.

– Я… это… тут, на Гороховской живу, рядом… заблудился, а потом такая, зеленая, с шипами…

– Хорошо хоть не бледная, с косой, – ответил Олег Иванович. Ваня же хихикнул, как будто отец сказал нечто необычайно смешное, а тот тем временем продолжил: – Гороховская, значит? Что-то я такой улицы не припомню, хотя вроде знаю здешние края…

– Да нет, это рядом совсем – надо идти от Земляного Вала до Гороховского переулка. Здесь рукой подать, мы на углу живем, – заторопился Николенька, но новый знакомый в очередной раз его прервал:

– То есть на Казакова? Так бы и говорили. Это и правда в двух шагах. Как вы тут заблудиться сумели?

– Я… мне… а куда… – Николенька вновь запнулся. Беседа с Олегом Ивановичем и Ваней заставила его на минуту забыть о том, что с ним произошло. Но теперь все это – и незнакомо-знакомые улицы, полные рычащих четырехколесных монстров, и дворы, в которых шастают другие монстры, издали напоминающие людей, но с растущими из кожи стальными шипами; и повсюду – безграмотно написанные вывески с диким содержанием… все эти несчастья опять навалились на гимназиста. Он припомнил, что прошел уже час, а он все еще ничегошеньки не понял и, похоже, уже не поймет. Нервы у Николеньки не выдержали, и он, вцепившись в рукав нового знакомого, самозабвенно зарыдал.

Что было дальше, Николенька не сумел бы вспомнить ни за какие коврижки. Вроде он что-то взахлеб говорил; потом они втроем куда-то шли… в память врезался эпизод: они с Ваней и Олегом Ивановичем стоят рядом со странной прозрачной коробкой без боковых стенок и со скамейкой внутри. На стенке – яркая афиша: почти совсем раздетая девушка на фоне пальм и странного, стремительных обводов, парохода, а поверх всего этого надпись: «Курортный сезон 2014 года в Крыму».

Да, действительность оказалась страшнее зеленопатлатой девицы с шипами на лице. По словам новых знакомых, вокруг Николеньки была Москва две тысячи четырнадцатого года; а значит, с того момента, когда мальчик шагнул в коварную подворотню, прошло ни много ни мало – сто двадцать восемь лет! Поверить в это было невозможно. Но ничего другого мальчику не оставалось. А как иначе объяснить то, что творилось вокруг? Откуда взялись эти вроде знакомые, но ставшие в одночасье неузнаваемыми улицы, по которым катят разноцветные экипажи без всякого признака лошадей? А тяжелый смрад, разрывающий легкие? А люди в странных, порой вызывающих одеждах? Шум вокруг… а какие тут дома! Некоторые были невероятно высокими – таких Николенька не видел ни в Москве, ни в родном Севастополе.

Тем не менее мальчик уже успокоился. Выплакавшись и выговорившись, он почти взял себя в руки и попытался членораздельно отвечать на вопросы новых знакомых. И сразу осознал: ему не верят! Нет, вопросы Олега Ивановича были вежливыми и корректными, но в них явно сквозила ирония. Что до его сына – Ваня откровенно развлекался, давая понять, что Николенькины рассказы – не более чем розыгрыш. А ведь мальчик так старался, чтобы ему поверили! Он вдруг осознал, что отец и сын – его единственная надежда в этом страшном, чужом мире. И если Олег Иванович и его сын Ваня сейчас попрощаются и отправятся своей дорогой, Николеньке останется одно – пропадать.

Впрочем, новый знакомый, кажется, не собирался бросать мальчика. Наоборот, Олег Иванович, в который уже раз, терпеливо выслушивал сбивчивый Николенькин рассказ, как вдруг его прервала мелодичная трель.

Новый знакомый, жестом попросив мальчика подождать, полез в карман и извлек на свет божий маленькую плоскую коробочку. Она-то и издавала странные звуки. Олег Иванович сделал что-то с коробочкой, поднес к уху и, к удивлению Николеньки, заговорил, будто беседовал с невидимым собеседником.

– Да, Владимир Георгиевич, я. Нет, не отменяется. Простите, у меня тут образовался небольшой форс-мажор. Нет, буду минут через десять. Не стоит, я в ваших краях, как раз подхожу к редакции.

Олег Иванович отнял коробочку от уха, опять сделал с ней что-то, отчего она отчетливо пискнула, и вновь обратился к мальчикам:

– Так, молодые люди, у меня тут образовались срочные дела. Так что придется на время вас покинуть. Ваня, проводи нашего нового друга до дому. Адрес помнишь?

Ваня кивнул, и Олег Иванович уже обратился к Николеньке: