Корабль Иштар. Семь шагов к Сатане (сборник)
Шрифт:
– Но он… он не похож на раба, – девушка по–прежнему запиналась.
– Неужели? – ласково спросила Шарейн. – Что с твоей памятью, девушка? Каковы признаки раба?
Черноволосая девушка не ответила, низко склонилась над локонами госпожи.
– Цепь и следы кнута, – насмехалась Шарейн. – Вот признаки раба. И у этого нового раба они есть – во множестве.
Кентон по–прежнему молчал, не отвечал на насмешки, не двигался; он на самом деле едва слышал ее, упиваясь ее красотой.
– Ах, мне снился человек, который пришел ко мне с великими словами, носитель обещаний, надежда моего сердца, –
– Госпожа! О, госпожа! – прошептала Саталу.
Кентон хранил молчание, хотя насмешки начали жечь его.
Неожиданно она встала, просунула руки сквозь сверкающие пряди.
– Саталу, – прошептала она, – может ли мой вид разбудить раба? Может ли раб, особенно молодой и сильный, разорвать свои цепи – ради меня?
Она качнулась, обернулась; сквозь тонкую одежду сверкнули изящные розовые округлости грудей и бедер. Она широко раскинула сеть своих волос, посмотрела сквозь них на него шаловливым взглядом. Прихорашиваясь, выставила вперед розовую ногу, колено с ямочкой.
Он безрассудно поднял голову, кровь ударила ему в лицо.
– Цепи будут разорваны, Шарейн! – воскликнул он. – Я разорву их – не сомневайся. И потом…
– И потом, – повторила она, – потом мои девушки снова побьют тебя, как и раньше! – она усмехнулась и отвернулась.
Он следил, как она уходит, пульс бился в его висках, как барабан. Он заметил, что она остановилась и что–то шепнула Саталу. Черноволосая девушка обернулась и сделала ему предупреждающий жест. Он закрыл глаза и опустил голову на руки. И услышал шаги Зачеля, спускавшегося в яму. Прозвучал будящий свисток.
Но если она смеялась над ним, почему предупредила об опасности?
Шарейн снова смотрела на него с палубы.
С того первого раза прошло время, но как измерить его в этом заколдованном мире, Кентон не знал Как и корабль, он запутался в безвременной паутине.
Сон за сном лежал он на скамье, ожидая ее. Она не выходила из каюты. Или если и выходила, то не попадалась ему на глаза.
Он не рассказывал викингу, что сумел разорвать чары сна. Сигурду он верил душой и телом. Но он был уверен в хитрости северянина, не был уверен, что тот сумеет изобразить сон, как это делал Кентон. Он не мог рисковать.
И вот Шарейн стояла и смотрела на него с палубы возле изумрудной мачты. Рабы спали. На черной палубе никого не было. И в лице Шарейн не было насмешки. И когда она заговорила, слова ее нашли отклик в его сердце.
– Кто бы ты ни был, – шептала она, – две вещи ты можешь делать. Пересекать барьер. Оставаться бодрствовать, когда другие рабы спят. Ты сказал, что можешь разорвать цепи. Поскольку те две вещи ты можешь делать, я верю, что и третья может оказаться правдой. Если только…
Она помолчала; он прочел ее мысли.
– Если только я солгал тебе, как лгал и раньше, – спокойно сказал он. – Что ж, я тебе не лгал.
– Если ты разорвешь цепи, – сказала она, – ты убьешь Кланета?
Он сделал вид, что думает.
– Зачем
мне убивать Кланета? – спросил он наконец.– Зачем? Зачем? – в голосе ее звучало презрение. – Разве он не заковал тебя в цепи? Не высек тебя? не сделал тебя рабом?
– А разве Шарейн не прогнала меня копьями? – спросил он. Разве не Шарейн сыпала мне соль на раны своими насмешками? Своим смехом?
– Но… но ты лгал мне! – воскликнула она.
Снова он сделал вид, что раздумывает.
– И что же получит этот лжец, слабак и раб, если убьет ради тебя этого черного жреца? – спросил он.
– Получит? – повторила она, не понимая.
– Чем ты мне за это заплатишь? – сказал он.
– Заплатить тебе? Заплатить? – она жгла его своим презрением. – Тебе заплатят. Ты получишь свободу – любые из моих драгоценностей – все бери…
– Свободу я и так получу, убив Кланета, – ответил он. – Какая польза мне от драгоценностей на этом проклятом корабле?
– Ты не понимаешь, – сказала она. – Когда ты убьешь черного жреца, я смогу высадить тебя в любом месте, где захочешь, в этом мире. Тут везде ценятся драгоценности.
Она помолчала и добавила: «И разве они не ценятся в твоем мире, куда ты, кажется, можешь возвращаться, когда тебе грозит опасность?» Голос ее теперь был сладкий яд. Но Кентон только рассмеялся.
– Чего же еще ты хочешь? – спросила она. – Если этого недостаточно, чего же еще?
– Тебя!
– Меня? – выдохнула она. – Я, которая не отдавалась за плату никому. Я – должна отдаться тебе? Ты избитый пес. – Она бушевала. – Никогда!
До этого момента Кентон вел рассчитанную игру; теперь же он почувствовал гнев, такой же настоящий, как и ее.
– Нет! – воскликнул Кентон. – Нет! Ты не отдашь себя мне! Клянусь Богом, Шарейн, я возьму тебя!
Он протянул к ней сжатые в кулак закованные руки.
– Я буду хозяином корабля, и без всякой твоей помощи – ты назвала меня трусом и лжецом, а теперь готова бросить мне плату мясника. Я захвачу корабль своими руками. И теми же руками возьму – тебя!
– Ты угрожаешь мне! – лицо ее покраснело от гнева. – Ты!
Она прижала руку к груди, достала кинжал – бросила в него. Но он, как будто ударившись о невидимую стену, упал со звоном у ее ног, лезвие откололось от рукояти.
Она побледнела, съежилась.
– Ненавидь меня! – насмехался Кентон. – Ненавидь меня, Шарейн: что такое ненависть, как не очищающий пламень для чаши любви?
Она ушла и дверь каюты закрыла вовсе не бесшумно. А Кентон, мрачно усмехаясь, склонил голову на весло. Скоро он спал, как и его сосед северянин.
10. НА КОРАБЛЕ ПОД ПАРУСОМ
Он проснулся от шума и суматохи по всему кораблю. На белой и черной палубах стояли люди, они указывали, разговаривали, жестикулировали. Стая птиц, первая увиденная им в этом странном мире, пролетела над головой. Крылья у птиц были похожи на крылья больших бабочек. Оперение сияло как лакированное золотым и ярко–зеленым цветом. Из раскрытых клювов доносились крики, похожие на перезвон маленьких колоколов.
– Земля! – воскликнул викинг. – Мы входим в гавань. Должно быть, кончаются пища и вода.