Корабль ночи

– Запомните, – сказал Бонифаций, глядя в глаза Муру. – Держитесь подальше от этой лодки.

– Бога ради, что все это значит? – снова спросил Мур, однако его преподобие, не проронив больше ни слова, пошел прочь той же дорогой, которой пришел, – через быстро пустеющую Площадь в сторону песчаной ленты Фронт-стрит.

– ДА ЧТО ЖЕ ЭТО? – в сердцах крикнул Мур, но Бонифаций не остановился и вскоре исчез среди дощатых домов.

Теперь Мур понял, кто здесь хозяин; он видел в толпе и мэра Рейнарда, и еще дюжину своих знакомых, неподвижно застывших под пронзительным взглядом Бонифация. Никто из них не шелохнулся, никто не издал ни звука, зато голос священника свободно летел над площадью, упрашивая, приказывая, умоляя. И никто из его паствы не осмелился ослушаться.

Через несколько секунд Мур остался на Площади один – только пара тощих собак бродила в поисках объедков. Муру почудилось, что сквозь их злобное глухое ворчание он расслышал какой-то очень далекий и неопределенный звук. Едва слышное жужжание, как будто у него над головой кружила муха; жужжание постепенно превратилось в стрекот сверчка, а затем в гудение пчелы. Мур запрокинул голову и, загораживая глаза от солнца, обшарил взглядом небо. И нашел источник звука – огромная крылатая тень, вздымая песчаные вихри, прошла над самыми крышами деревни.

Стивен Кип ехал по узкой, изрытой козьими копытами тропе через темно-зеленые, почти черные джунгли; под шипованными шинами оказывались то камни, то останки вырванных с корнем деревьев, джип подпрыгивал и дребезжал. На перекрестке Кип затормозил, чтобы сообразить, куда ехать дальше: в этой части Кокины он бывал всего дважды. В один из этих двух раз он безнадежно заблудился на дороге, которая вилась и петляла, пока не оборвалась у моря. Он вытер лоб рукавом. Воздух здесь был густой, влажный, сырость проникала под одежду и испариной оседала на коже. Густой шатер лиан и ветвей подпирали золотистые прозрачные колонны света, но местами тень была непроницаемой, плотной, как океанское дно. В тесно переплетенных кронах деревьев порой раздавались тревожные крики и на миг вспархивало что-то алое, синее или желтое – это птицы взмывали ввысь в поисках безопасности.

Кип выбрал правое ответвление тропы и свернул. Под колесами захлюпала дождевая вода – он ехал через большую, круглую стоячую лужу. Над самой землей колыхались волокна тумана, они обвивались вокруг темных древесных стволов и ускользали в высокую траву. Еще минут через десять (Кип все гадал, не сбился ли он с пути и в этот раз) дорогу перегородило поваленное дерево. Кип остановил джип вплотную к нему: дерево еще жило, когда его свалили, – на стволе виднелись отметины от топоров. Значит, он все-таки ехал правильно.

Кип вылез из джипа, перешагнул через дерево и дальше пошел пешком. Когда мотор смолк, крики птиц стали как будто бы громче, одни – пронзительные и надменные, другие – грустно-нежные. Чуть дальше Кип заметил лицо, нарисованное золой на стволе дерева: круглые неподвижные глаза, разинутый зубастый рот. Предостережение, подумал Кип. Знак, отгоняющий любопытных – а может быть, и нечто большее, чем явная ссылка на каннибальское прошлое карибов. Миновав рисунок, констебль услышал в джунглях топот бегущих босых ног, сминающих листву. Звук быстро затих вдали. Кип понял: его увидели.

Меньше чем в ста ярдах впереди начиналась вырубка; он увидел индейскую деревню – два десятка убогих лачуг из некрашеных досок, за много лет выгоревших на солнце и отмытых дождями. Посреди деревни стояла захудалая лавчонка с полупровалившейся крышей; местами черепицы не было вовсе и просвечивали доски. Жестяные щиты рекламировали «КОКА-КОЛУ» и «ТАБАК ПРИНЦ АЛЬБЕРТ». Сразу за деревней, на выходящем в синий простор Карибского моря мысе Кариб-Пойнт, темнела приземистая башня заброшенного маяка; она уже начала рассыпаться от времени, подножие ее заросло зелеными лозами, а стекла на площадке давно разбились. Между домами были натянуты веревки, на них сохло застиранное ветхое белье, кое-где на маленьких квадратных участках земли росли тощий маис и бобы.

Голый малыш снаряжал в плавание по грязноватой луже выструганную из куска дерева лодочку; он поднял на Кипа удивленные глаза. Целая стайка детей при виде нагрянувшего в Карибвиль констебля кинулась наутек, их желтый гладкошерстный пес побежал следом, остановился, зарычал и облаял Кипа. Перед магазинчиком собралась небольшая толпа – зоркие блестящие глаза, черты резче и суровее, чем у жителей Кокины, золотисто-смуглая кожа. Красивая женщина с длинными черными волосами несла на голове корзину; завидев Кипа, она остановилась как вкопанная, потом опомнилась и удалилась в сторону одной из хижин. За его шествием по деревне украдкой следили из окон, из-за дверей-ширм. Он чувствовал враждебность карибвильцев. Они так и не признали его лицом, облеченным властью, представителем закона на острове, и вообще не любили тех, кто своим происхождением был связан с англичанами.

Когда Кип приблизился к магазину, толпа расступилась и рассеялась так быстро, что он не успел с ними заговорить. Он стоял у порога и осматривал деревню. Единственная дорога спускалась с холма к полукружью песчаного берега. У верфи в Карибской бухте стояли на приколе несколько старых ржавых баркасов, Кип даже разглядел на палубах людей. Еще дальше на пляже стояла бетонная громада недостроенного отеля: стальной каркас и голые стены. Когда-то англичане решили построить здесь гостиницу с видом на море, эспланадой вдоль берега и пристанью для яхт, но проект провалился, и теперь остов этого сооружения высился здесь безмолвным стражем остановленного прогресса: джунгли вернулись и заключили его в свои зеленые объятия, а ящерицы и пауки провозгласили укрытием от зноя.

– Что вам нужно? – спросил кто-то, немилосердно коверкая слова и мешая английский с испанским.

Кип оглянулся. За дверью-ширмой стоял подбоченясь грузный мужчина в футболке. Очень короткую стрижку искупали темные, блестящие, чрезвычайно пышные баки. Горящие угольки глаз под густыми черными бровями разглядывали констебля с любопытством и недоверием.

– Я хочу видеть вождя, – сказал Кип.

Индеец помолчал и смерил его взглядом.

– Зачем?

– По долгу службы.

– Да? Что ж, тогда можете переговорить со мной: я деверь Чейна.

Кип отрицательно покачал головой:

– Так не пойдет. Чейн здесь или нет?

– Нет, – ответил мужчина. – Он ушел утром в море на своей лодке.

Кип не поверил. В стороне он увидел еще двоих индейцев, крепких и плечистых. Привалясь к разрушенной кирпичной стене, они наблюдали за ним. Один делал вид, что чистит ногти ножом.

– Мне нужен Чейн, – сказал он, пристально глядя на них. – В Кокине случилась беда. Погиб человек, и я хочу знать…

– Мы слышали про это, – перебил Чейнов деверь. – Про все. Так вы, значит, прикатили сюда выпытывать как да что – не наша ли это работа ненароком? Уходите, констебль. Вас здесь не больно-то жалуют.

– Спасибо за помощь, – язвительно поблагодарил Кип, краем глаза следя за парочкой у стены. – Я знаю, где живет Чейн. Я сам его найду. – Он пошел прочь. Мужчина крикнул ему вслед: «Поаккуратней, констебль! Тут вам не какая-нибудь сраная розовенькая Кокина!» Послышался смех, кто-то выругался и сплюнул, но Кип не обратил на это внимания. У дверей дома в конце ряда ветхих лачуг он постучал. Подождал и постучал снова. Дверь приоткрылась, осторожно выглянуло хорошенькое, гладкое женское личико.