Корабль, сокрытый в земле

(Томминокеры).

Но ведь и Бобби там. Неужто он прошагал весь этот путь, через грязь, дождь, усталость, чтобы убежать с порога? Плевать на весь этот бред! И Гард на цыпочках двинулся к дому.

Когда входная дверь открылась, сердце Гарда чуть не выскочило из груди; он подумал: это, должно быть, один из них, Томминокер; сейчас набросится на меня, втащит в дом и загрызет! Он чуть было не закричал.

Силуэт, появившийся в дверях, был слишком уж тонок, чтобы принадлежать Бобби Андерсон, которая никогда не была костлявой, она была вполне округлой, там, где это требовалось. Но дрожащий голос несомненно принадлежал Бобби… Гарденер слегка успокоился, потому что Бобби, казалось, была еще более напугана, чем он.

— Кто это? Кто здесь?

— Это я, Гард, Бобби. Долгая пауза. Недоверчиво:

— Гард? Это правда ты?

— Я, я, — он бросился к ней, спотыкаясь о гравий. Он задал вопрос, давно вертевшийся на языке, вопрос, из-за которого он не свел счеты с жизнью:

— Бобби, с тобой все в порядке?

У нее перехватило горло, и Гард не мог ее толком разглядеть (густая тень окутывала крыльцо). Ему бросилось в глаза отсутствие Питера.

— Более-менее, — отозвалась Бобби, несмотря на то, что она невероятно похудела и голос дрожал от страха.

Она сошла по ступенькам, и тут-то Гард смог рассмотреть ее. С первого взгляда было заметно, что она похудела буквально вдвое. Это потрясло Гарда; дурные предчувствия снова зашевелились в нем.

Стоящая перед ним Бобби была несомненно рада ему. Но… Джинсы и рубашка висели на ней, как на вешалке; лицо осунулось, появились темные тени вокруг глаз; лоб стал больше, кожа побледнела и потеряла упругость. Ее непокорные волосы уныло висели вдоль щек и липли к шее, как мокрые водоросли. Рубашка застегнута не на те пуговицы. Молния на джинсах разошлась наполовину. Похоже, она давно не мылась… словно, если бы с ней случился провал памяти, и она забывала делать самые привычные вещи.

Внезапно в памяти Гарда всплыл портрет Карин Карпентер, сделанный незадолго до ее смерти, вызванной нервным истощением. Похоже на женщину, которая должна была уже умереть, но все еще жива, женщину с широкой улыбкой и безумными глазами. Именно так Бобби и выглядела.

Кажется, она потеряла не менее двадцати фунтов — похоже, что больше ей терять нечего: она и так чудом держалась на ногах; впрочем, Гард предположил даже, что все тридцать фунтов, судя по тому, как она выглядит.

Она дошла до предельного истощения. Ее глаза, подобно глазам бедной потерянной женщины с магазинной обертки, стали огромными и блестящими, а ее улыбка казалась лишенной смысла.

— Замечательно, — произнес грязный, покачивающийся скелет;

Гард снова услышал дрожь в ее голосе — не от страха, а от истощения. Подумать только, ты приехал. Я рада!

— Бобби… Бобби, Боже милосердный, что с тобой… Бобби подала ему руку. Гард увидел тонкую, полупрозрачную, костлявую кисть, дрожащую на весу.

— Я значительно продвинулась вперед, — произнесла Бобби прерывающимся голосом. — Боже, как много я сделала, но пойдем туда, пойдем, ты посмотришь.

— Бобби в чем…

— Со мной все в порядке, — твердила Бобби, пока не рухнула Гарду на руки в полуобморочном состоянии. Она пыталась сказать что-то еще, но только беззвучно шевелила губами. Поддерживая ее, он заметил, какой плоской и дряблой стала ее грудь.

Гард взял ее на руки, удивляясь, до чего же она стала легкой. Да, она потеряла, по меньшей мере, тридцать фунтов. Невероятно, но, к сожалению, так оно и есть. В голове шевельнулась невероятная догадка: это вовсе не Бобби. Это я сам. Дошел до предела.

Неся ее на руках, он осторожно поднялся по ступенькам и вошел в дом.

Глава 8. МЕТАМОРФОЗЫ

1

Он уложил Бобби на кушетку и бросился к телефону. Он снял трубку, набрал ноль и попросил телефонистку соединить с ближайшим реанимационным отделением. Бобби нужно доставить в клинику Дерри, и прямо сейчас. Обморок, как предполагал Гарденер (хотя, по правде сказать, он был слишком утомлен и испуган, чтобы соображать). Что-то вроде нервного срыва. Кажется, Бобби не из тех, с кем это может случиться, но это так.

Бобби что-то проговорила. Сначала Гарденер не понял; ведь ее голос был не громче шепота.

— Что Бобби?

— Не надо звонить, — повторила Бобби. Она немного набралась сил за это время, но это маленькое усилие утомило ее. На бледном словно восковом лице горели, как в лихорадке, щеки, глаза стали яркими и блестящими, как драгоценные камни — голубые бриллианты или сапфиры. — Нет… Гард, никому!

Она снова рухнула на кушетку. Гарденер повесил трубку и подошел к ней, совсем сбитый с толку. Одно ясно — Бобби нужен врач, и Гард его вызовет… но, именно сейчас, ее возбуждение казалось ему наиболее важным.

— Я здесь, с тобой, — сказал он, беря ее за руку, — если это тебя волнует. Ты тоже со мной Бог знает сколько возилась. Андерсон покачала головой.

— Просто мне надо поспать, — прошептала она. — Поспать… и поесть завтра утром. Отоспаться. Не спала… три дня. Может, четыре…

Гарденер уставился на нее, не зная, что и думать. Он вспомнил как Бобби выглядит: нет повода сомневаться в ее словах.

— Что с тобой стряслось?

И почему? — добавил он про себя. — Снотворное? Колеса? Он отбросил это предположение. Несомненно, Бобби могла без колебаний воспользоваться ими, если бы сочла нужным, но Гарденер прикинул, что даже после трех-четырехдневного голодания человек не тощает на тридцать фунтов. Итак, в последний раз они виделись три недели назад…

— Нет-нет, — сказала Бобби, — никаких наркотиков. Глаза широко раскрыты и блестят. В уголке рта выступила слюна, и она судорожно глотнула. Внезапно Гарденеру показалось, что он уже где-то видел такое же выражение лица… Тоща оно слегка напугало его. Выражение лица точь-в-точь как у Энн. Состарившееся и беспомощное. Когда Бобби закрыла глаза, он отметил, как покраснели ее веки признак полного истощения. Затем она снова открыла глаза и стала прежней Бобби… только совершенно беспомощной.

— Я тут собирался вызвать врача, — сказал Гард, потянувшись к телефону. Ты ужасно выглядишь, Бо.

Тонкая, костлявая рука Бобби вцепилась в его запястье. Она сжала его руку с удивительной силой. Он присмотрелся к Бобби, и хотя она до сих пор выглядела ужасно истощенной и смертельно усталой, но лихорадочный блеск вернулся в ее глаза. Взгляд снова стал пристальным, ясным и разумным.

— Если ты позвонишь кому-нибудь, — проговорила она почти обычным, только слегка дрожащим голосом, — наша дружба на этом закончится, Гард. Я сдержу свое слово. Вызывай скорую помощь, клинику Дерри или хотя бы старого доктора Ворвика из города, и это будет концом наших отношений. Ты больше никогда не переступишь порог моего дома. Эта дверь закроется для тебя.