Корабль в вечность

— Если бы они увлеклись, — выплюнул Дудочник, — Касс могла бы умереть. Понимаешь?

— Да, сэр, — опустив голову, промямлила Мира.

Я не знала, пытается ли она скрыть раскаяние или же его отсутствие.

Инспектор презрительно посмотрел на Зака.

— Я ненавижу его не меньше вашего, — сказал он солдатам. — Но он под нашей защитой. Любое нападение на него подвергает риску нашу провидицу, а она для нас очень важна.

Он обвел взглядом солдат, запоминая лицо каждого.

— Возвращайтесь в казармы, — велел он. — Но мы еще не закончили. Все вы будете наказаны.

Провинившиеся молча удалились. Я смотрела им в спины — красные и синие туники шли вместе. Нет, так не годится. Не годится, чтобы нашу разнородную армию объединяла только ненависть к Заку.

Дудочник схватил Зака за воротник и вздернул на ноги. Только когда лампа Инспектора осветила моего близнеца, я увидела, что с ним сделали.

Должно быть, они спланировали это заранее, потому что изготовили тавро. Оно валялось в грязи у стены — всего лишь наспех согнутый кусок железа, рядом с которым лежали кузнечные щипцы. Зак, должно быть, сопротивлялся, поскольку клеймо получилось кривым — покосившаяся буква «А» без перекладины. Неважно, что она почти не считывалась — послание и так было ясным. Одна сторона символа альф уже распухала, другая казалась красной зарубкой с черными краями. Я вспомнила свой сон про заклейменного Зака и наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть рану, но он отшатнулся.

— Соберись, тряпка, — велел ему Дудочник, отпуская. — Всего-то клеймо. Не больней того, что каждый омега получает еще в детстве.

Он проводил Зака в главный зал и усадил на стул.

Эльза на скрюченных ногах прихромала на холм следом за нами и теперь, с неприязнью поглядывая на Зака, принялась рыться в сумке с лекарствами в поисках мази.

— Нанеси бальзам на его ожог, и боль утихнет, — сказала она, протягивая мне баночку. — Твоя, я имею в виду. На него мне плевать.

Остальные тихо и напряженно переговаривались за столом в дальней части комнаты. Я стояла в углу над Заком, но он упорно не смотрел мне в глаза. Мазь пахла розмарином и была настолько густой, что мне пришлось растереть ее в ладонях, чтобы согреть и размягчить, и только потом нанести на рану Зака. Он весь взмок — лихорадочный пот, который обычно прошибает от страха, оставил круги под мышками на его рубашке.

Зак дернулся, стоило мне коснуться ожога кончиком смазанного бальзамом пальца.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказала я, глядя на него сверху вниз.

Мы оба помнили как советник Синедриона прижал к моему лбу раскаленное тавро. Зак вместе с родителями тогда стоял в другом конце комнаты и смотрел. И не удержался от всхлипа, почувствовав отголосок моей боли. Но теперь он испытал ее сполна.

— Я видела сон, в котором тебя заклеймили, — сказала я. — Пару недель назад. Но не поняла, что это было видение.

Взяв тряпочку, я стерла с пальцев остатки мази, оставившей на коже жирный след.

— Знай я, что вы собственных солдат держать в узде не можете, никогда бы сюда не пришел, — бросил Зак.

— Это был твой выбор, — пожала плечами я. — Хочешь уйти?

Я посмотрела на дверь. Даже распахнись она настежь, мы оба знали, что Зак не осмелится уйти. Если Воительница его поймает, клеймением она не ограничится. Напавшие на Зака солдаты — единственная сила, пока еще гарантировавшая нам обоим жизнь.

* *

Не только боль не давала мне уснуть той ночью. Дудочник остался в конторе мытарей охранять Зака лично, и хотя Зои была рядом, я не могла погрузиться в сон без сопения Дудочника на соседней кровати или его силуэта у выходящего во двор окна.

Сколько себя помнила, я всегда чего-то боялась. Пока мы росли, боялась, что Зак меня раскроет, мне поставят на лоб клеймо и отошлют. В поселении боялась, что Зак придет за мной. А когда он пришел и поместил меня в камеру сохранения, боялась, что никогда оттуда не выйду и больше никогда не увижу небо. Полгода после побега тоже породили множество страхов: погони, голода, тюремного заключения, нападения.

Долгое время после смерти Кипа меня мало волновала собственная жизнь, как и все остальное. Но теперь, сражаясь, я нашла в мире то, чего хочу, в чем нахожу смысл и удовольствие. Поэтому, увидев скорчившегося на земле Зака и почувствовав его боль на своей коже, я осознала свой новый страх: я не хочу умирать. Не хочу, чтобы Зак, его враги и предательство отняли у меня жизнь, которую я только-только заново научилась ценить.

* *

На следующий день заклеймивших Зака солдат должны были высечь. Дудочник предупредил меня об этом ранним утром, когда вернулся в приют.

— Это правда необходимо? — спросила я. — Большинство из них омеги. Они присоединились к Сопротивлению, потому что хотели сражаться с Синедрионом, а сейчас им приходится выполнять приказы Инспектора, да тут еще и Зак нарисовался. Конечно, им тяжело.

— Если мы не в силах добиться подчинения от собственных бойцов, победить Синедрион надежды нет, — ответил Дудочник.

Не поспоришь. Я знала, что от управляемости нашей объединенной армии зависят не только наши с Заком жизни. Но все эти долгие утренние часы, пока я помогала Эльзе на кухне, стараясь игнорировать все еще пульсирующее на лбу клеймо Зака, небо заволакивали серые тучи, а по городу расползались новости о порке.

Я отказалась присутствовать на экзекуции. Палома тоже неодобрительно поморщилась в ответ на вопрос Зои, хочет ли она пойти посмотреть, поэтому подруги остались в приюте, а я отправилась в контору мытарей проверить, как дела у Зака.

Когда мы с Эльзой проходили мимо площади, там как раз устанавливали позорный столб. Несколько месяцев назад мы с Кипом видели, как на этой же площади солдаты Синедриона исхлестали кнутом мужчину. Стоявший там тогда помост давно разобрали на дрова. А сейчас двое солдат-омег вбивали толстый столб прямо в землю. С каждым ударом молота поднимался фонтанчик пыли. Я зашагала быстрее, увлекая Эльзу за собой, пока она не засмотрелась. Свободным от дежурства солдатам велели собраться на рыночной площади. Они уже стекались туда, и толпа стала настолько плотной, что через нее приходилось продираться.

В главном зале нас ждали Дудочник, Саймон и, к моему удивлению, Зак.

Едва мы вошли, Инспектор тут же встал.

— Я оставлю его здесь с тобой, — сказал он мне. — Мы с Дудочником нужны на площади, а я хочу обеспечить вас надежной охраной.

Я знала, что Инспектор меня защищает, да и кандалов на меня не надевали, но все равно посмотрела на Дудочника, ожидая от него подтверждения.

Он кивнул:

— С вами неотлучно будет Саймон. А у дверей останутся дежурить трое достойных доверия солдат. — Дудочник указал на дверь, у которой ждали стражники. Двое из них были людьми Инспектора, но в третьем я с облегчением узнала Криспина.

Поначалу после ухода Дудочника и Инспектора до нас доносился только ровный гул голосов с площади за выходившим на север окном с закрытыми ставнями. Но в полдень тот гул резко стих. Выкрики торговцев тоже смолкли. И даже сквозь закрытые ставни послышались удары кнута. По десять плетей каждому из четверых напавших на Зака и по пять Мире и второму охранявшему Зака солдату за то, что не справились со своей обязанностью.

Саймон сидел у двери. Он привалился к стене и скрестил две руки на груди, но третьей держался за рукоять топора и не сводил глаз с Зака.