Корабль в вечность

За ней пришли ночью. Когда солдаты подтащили ее к двери, она заколебалась на пороге, словно не знала, как его переступить — так долго просидела взаперти.

— Выходи, — велел тюремщик и сунул ей мешок. — У нас приказ. Ты должна отсюда уйти, и побыстрее.

Женщина прищурилась. Я помнила, какую боль испытала, освободившись после четырех лет в камере сохранения. Мои глаза тосковали по свету, но вначале болели с непривычки.

— Иди! — крикнул тюремщик и подтолкнул ее в спину.

Шел дождь. Спотыкаясь, она вышла на улицу. Я чувствовала капли на ее лице, потому что была ею, когда она запрокинула голову и позволила дождю омыть ее веки, мои веки.

— Беги! — торопил ее тюремщик. — И не останавливайся. Никому не говори, где ты была и кто ты такая.

Женщина послушно зашагала прочь. Она была мною и Кипом много месяцев назад, когда мы вышли из пещеры после побега из Уиндхема. Она была профессором Хитоном, пытавшимся сбежать из Ковчега, но потерпевшим неудачу. Она была всеми людьми в Шестом убежище, которых вынимали из резервуаров и возвращали к жизни. Всеми людьми, одинаково задиравшими голову, чтобы посмотреть в небо. И прежде всего она была собой, с теплыми каплями дождя на лице и вспоминающим мир телом.

* *

Ветер с севера утих. Весна закончилась, трава на равнинах уже начала выгорать на солнце. Палома ходила на новом протезе все более уверенно, а в самые жаркие часы усаживалась во дворе с веревкой и тренировалась вязать морские узлы девятью скрюченными пальцами. Пришло время отправлять корабли в Далекий край.

Чуть раньше Зои сказала мне, что не собирается разлучаться с Паломой.

— Мы ждали, сколько могли. Возможно, даже дольше, чем следовало, но Палома знает северные моря, так что, наверное, сможем доплыть быстро. В Далеком краю предстоит много работы, чтобы договориться о помощи, которую они могут нам предложить. Дудочнику нужен представитель от нас, которому он может доверять. С нами также отправятся четыре советника из нового Синедриона.

Услышав о планах Зои, я не удивилась, но вспомнила ее сны о безжалостном море и как она цеплялась за румпель до белых костяшек на смуглых руках, пока мы плыли от Затонувшего берега.

— Это же месяцы плавания, — сказала я.

Мы обе знали, насколько опасна эта экспедиция, и дело не только в штормах и рифах, но и в торосах льда на севере и в пиратах на отдаленных островах родины Паломы.

— Да, я боюсь снова подняться на корабль, но еще страшнее представить, как Палома уплывает без меня.

Я никогда раньше не слышала, чтобы Зои признавала свой страх. Наверное, она не в силах забыть, как проводила в плавание Лючию, чтобы больше никогда не увидеть. А ведь Зои уже не в первый раз оставляет все позади и начинает новую жизнь. Она сделала это в десять лет, отказавшись от сытой жизни альфы ради Дудочника, которого заклеймили и отослали прочь.

Мы обе наблюдали, как Палома ходит по двору, разнашивая протез.

— Она самая храбрая из всех, кого я знаю, — сказала Зои, — но ей все равно нужна моя помощь.

Я несколько секунд смотрела на нее.

— Вторая по храбрости.

Зои улыбнулась, и мы еще немного помолчали.

— Дудочнику уже сказала? — наконец спросила я.

— Да, — кивнула она. — Но я делаю это не ради него, а для себя.

* *

— Нельзя откладывать это вечно, — сказал мне тем вечером Дудочник, когда мы сидели вдвоем на кухне. — Пора решить, что делать с Заком.

Я посмотрела в коридор, где за одной из закрытых дверей сидел в кандалах Зак, и почувствовала, как на меня накатывает усталость. Всю свою жизнь я то и дело слышала: «А что с Заком?». Каждое решение диктовалось им.

— Ты знаешь, отпускать его нельзя, — напирал Дудочник.

— Я и не хочу, — сказала я.

Зак не заслуживал свободы — он не заслуживал ничего.

— Многие требуют его смерти. Половина местных представителей нового Синедриона и большинство людей на улицах. Поговаривают о публичной виселице или хотя бы порке.

Перед глазами появились тела утонувших детей и лица жителей Нью-Хобарта, высыпавших посмотреть на процессию спасенных из резервуаров после нашего возвращения из Шестого убежища. Трудно спорить с теми, кто желает Заку смерти, — я и сама чертовски на него зла. Воительницу отправили умирать на дне моря. Неужели Зак заслуживает милосердия? А я?

— Ты знаешь, я не допущу, чтобы тебе навредили или убили тебя, — сказал Дудочник. — Но нельзя оставить его здесь насовсем. Нам нужно поскорее перебираться в Уиндхем — не хочу, чтобы Инспектор успел утвердиться в роли единственного решающего голоса в новом Синедрионе. И нужно обеспечить Заку безопасность. У него еще больше врагов, чем ты думаешь.

Легко представить. Кому можно доверить охрану Зака на долгие годы?

— В Уиндхеме... — Дудочник помолчал и поднял на меня глаза, зная, что мне его слова не понравятся. — Там есть камеры, прямо под палатами Синедриона. В камере он будет в безопасности, и тебя мы таким образом убережем.

Я снова вспомнила, как годами томилась в камере сохранения.

— Зак там с ума сойдет, — сказала я.

Не жаловалась — просто констатировала факт. Но мысль о заключении брата в четырех стенах потревожила мое собственное дремлющее безумие.

— Больше, чем уже сошел? — спросил Дудочник.

Я не стала отвечать, думая не только о камерах сохранения, но и о Ковчеге. О всех тех людях, запертых под землей и один за другим теряющих разум. О замурованных в секции Е. Еще я подумала о близнеце Инспектора в ее камере и о близнеце Воительницы в каморке под ее палатами. Все та же древняя история продолжалась поколениями: Ковчег, резервуары, камеры сохранения. Настало время придумать новую.

— Не запирай его в клетке под землей, — попросила я.

— Думаешь, он заслуживает лучшего?

— А разве все получают то, что заслуживают? Получил ли Кип? А Ксандер?

— То есть, ты его освободишь? — поинтересовался Дудочник.

— Нет. — Я повернулась к нему. — Есть у меня одна задумка.

Глава 34

Отправляясь на побережье, чтобы сопроводить Зои и Палому, я попрощалась с Эльзой.

— Останешься в приюте? — спросила я.

— Конечно, — кивнула она.

Я не была уверена, что она так скажет — ведь в этом здании произошло столько всего ужасного. Сколько же раз ей нужно оттирать кровь с дощатого пола да чинить сорванные двери и разбитые ставни, чтобы наконец решить, что с нее хватит.

— Без меня здесь не обойтись, — сказала Эльза и мотнула головой в сторону окна во двор, где сидели Рона и еще несколько бывших узников резервуаров. — Однажды ты мне сказала, что детей в приюте больше не будет.

Я это помнила: ляпнула сгоряча в разгромленной кухне после освобождения Нью-Хобарта. Тогда я словно швырнула в Эльзу эти слова, позволила им разбиться об пол, как тарелке, подразумевая, что в приюте не появятся новые дети, пока мы воюем, а город в осаде.