Корабли на суше не живут

Я уже сказал, что он был испанцем и расплачивался за это. Всю жизнь его окружали зависть и недоброжелательство. Его товарищи по Армаде на дух его не переносили и не знали, как ему нагадить. А друзей у него, естественно, не было. Этому способствовала и его прямая натура и отсутствие склонности к подковерной возне. Он был мужчина резкий, не больно-то ученый – умел, впрочем, написать свое имя, и ладно, – с суровыми замашками, к тому же глухой как пень из-за орудийного грохота. Не был он и смазлив – через всю физиономию у него шел шрам от сабельного удара. Обычное дело в его профессии. Но моряки его обожали, дрались за него как звери и готовы были идти за ним буквально в самое пекло. Он завоевал славу и трофеи, победил врагов, изумил самого короля и командовал эскадрой до 75 лет. Под конец жизни уехал к себе на Мальорку, где и умер, окруженный всеобщим уважением. Испания – редчайший случай в нашей истории – не повела себя как неблагодарная мачеха и щедро наградила его за службу. Слава его была так велика, что о нем даже песни распевали.

А теперь представьте себе, как бы он веселился, увидев по телевизору наши пляски вокруг Сомали.

Об именах и кораблях

Корабли, особенно парусные, – живые существа. Джозеф Конрад когда-то уподобил их людям. И те и другие, сказал он, живут в ненадежной стихии, подвергаются разным неуловимым, но сильным влияниям и хотят, чтобы вы оценили их достоинства, а не занимались выявлением их недостатков. Я убежден, что нет слов справедливее. Есть корабли неуклюжие, медленные, шустрые, есть томные, капризные, лукавые, старательные, есть наивные и неуправляемые. Есть корабли счастливые и несчастные. Даже в том, как они покачиваются на воде, потягивая за якорную цепь, чувствуется их характер. Есть корабли слабые, безвольно ожидающие твердой человеческой руки, есть и настоящие личности, способные принять в трудную минуту решения, необходимые для спасения собственной обшивки и шкур тех, кто у них на борту. Я собственными глазами видел, как посреди чудовищного ливня и внезапного ветра убийственной силы – анемометр подавился стрелкой на пятидесяти одном узле, а ветер все крепчал, – капитан одного парусника, ослепший от хлещущего почти горизонтально дождя, замешкался и не сразу запустил двигатель, убрал паруса и бросился к штурвалу, и в эту жуткую минуту его благородный корабль сам выбрал верное положение и замер в ожидании дальнейших указаний своего человека. Хороший корабль может сам о себе позаботиться, а в хороших руках он способен вообще на что угодно – ну, разве разговаривать еще не научился. Впрочем, для тех, кто чутко прислушивается к звуку, с каким нос корабля рассекает воду, и к тому, как волна разбивается о борт, как потрескивает обшивка, как дрожит такелаж и полощутся паруса, корабли обладают и даром речи. Поэтому, когда погода портится и становится по-настоящему не до шуток, опытный моряк начинает сыпать проклятьями – а нет больших виртуозов, когда дело доходит до ругательств, чем моряки, – и обкладывает Бога (мать его в душу), и море, и свою собачью жизнь. Но никогда не ругает корабль.

И неудивительно, что у каждого корабля свое имя. Одно из любимых моих развлечений – читать надписи на борту и на корме. Если имя привлекает мое внимание, я его записываю. Некоторые имена связаны с неприятными воспоминаниями. Помню, как скверно мне пришлось из-за одного танкера между Миноркой и Сардинией, и точно никогда не забуду рыбацкий баркас из Санта-Полы – я шел под парусом, а сукин сын капитан торопился в порт и подрезал меня с бакборта буквально в метре от моего носа, на всю жизнь оставив у меня привкус бессильной ярости. Что касается спортивных судов, их имена, как правило, отражают характер, устремления или чувство юмора их владельцев. Есть имена непритязательные, скажем, «Скорлупка», есть музыкальные – «Сиртаки» моего кума Луиса Саласа, есть смешные – «Глумливый» и «Забавник». Нет недостатка в именах хищных – «Барракуда», «Акула»; нежных с претензией на изящество – «Мечта моя»; капитаны, не верящие ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай, бесстрашно называют корабль «Бурей» или «Грозой»; те, что любят показывать зубы, – «Пираньей», а те, что считают себя лучше всех, – Love Machine. Встречаются плавучие памятники давно ушедшим временам, скажем, «Виера-и-Клавихо» [67] моего свойственника капитана Сисо. Владельцы, не желающие усложнять себе жизнь и называющие корабли «Лола», «Кармен», «Маноло» или «Энкарни», вызывают у меня почти что умиление, и такое же чувство я испытываю, когда вижу иностранные корабли, у чьих владельцев в момент крещения смешались в кучу языки и пейзажи: «Кароши витер», «Цыганка-мавританка», «Гишпанская фиеста». Есть в моем списке имен киноман Ventury Fox и нерешительный «Зависит».

67

Виера-и-Клавихо (Viera y Clavijo) – человек и пароход: Хосе де Виера-и-Клавихо (1731–1813) – католический священник, историк, биолог и писатель; «Виера-и-Клавихо» – одноименный пароход.

А самая занятная история, связанная с именами кораблей, произошла со мною лет десять-двенадцать назад, когда я поймал по радио сигналы бедствия: «Восстань, Испания [68] . Мэйдей, мэйдей. Широта такая-то, долгота такая-то. Мэйдей. Восстань, Испания». Пока я торопился к месту бедствия, собираясь оказать посильную помощь, я всерьез думал, что это резвятся призраки Гражданской войны и, подойдя, я увижу, как в мертвенном свете прожекторов «Бореаса» и «Кемпельфельта» уходит на дно тень «Балеареса». Вместо этого я обнаружил восьмиметровое суденышко с намалеванным на нем испанским флагом, а на корме полоскалось на ветру огромное франкистское знамя с курицей за щитом. На борту находился худой смуглый тип послеполуденных лет в капитанской фуражке. Я не верил самому себе, отводил бинокль, протирал глаза, снова смотрел – судно и впрямь звалось «Восстань, Испания», имя было написано четкими жирными буквами. Позже я узнал, что владелец был членом близлежащего морского клуба и большим фашистом, чем всем известная мамаша. У него заглох мотор, и он дрейфовал себе вдоль берега без руля и без ветрил. Я бросил ему буксирный трос, потом за ним явились спасатели, и он убрался прочь со своим кораблем и своими флагами. «Это чтобы позлить краснопузых, – сказал он напоследок. – Всякому, кто вызывает меня по радио, приходится говорить: "Восстань, Испания!"»

68

Восстань, Испания! (Arriba, Espana!) – лозунг испанских фалангистов.

Генеральша Песканова [69]

Мое сердце принадлежит госпоже министру обороны. Я тоже считаю, что нечего делать нашим солдатикам на борту рыболовецких судов – вот еще, от пиратов их защищать. Да, другие страны позволяют себе, Франция, например, но все же знают, что французы как были фашистами, так и остались, их хлебом не корми – дай пострелять, будто они так до сих пор и не вылезли из Дьенбьенфу. Не то что трезвомыслящие и спокойные испанцы. К тому же среди лягушатников полно блондинов, неудивительно, что они презирают цветных среднеафриканских афроамериканцев – как сказала по радио одна добрая, вконец запутавшаяся женщина, – и совершенно не стесняются их убивать направо и налево: взять хоть тот раз, когда они наехали на бедных сомалийцев – а ведь известно, что несчастные стреляют и захватывают заложников, только чтобы прокормиться! – и вместо того чтобы по-доброму, по-человечески заплатить им выкуп, как это делаем мы, вломили им по первое число – и прощай, крошка, не горюй. Нет и нет, это не наш путь. Не для того мы держим армию. Армия нам нужна, чтобы сражаться по шесть часов под непрерывным огнем в Афганистане, а потом госпожа министр, глядя тебе в глаза, заявит с военной прямотой, что это не военная операция, а гуманитарная акция, в ходе которой приходится время от времени давать резкий отпор. Врагов там называют не врагами, а неконтролируемым элементом. Максимум – это если новости начинаются с выступления министра – шаловливыми бесенятами и проказливыми плутами. И достаточно одной щепотки западной демократии, чтобы маленькие своенравные талибанчики превратились в добропорядочных граждан с банковским счетом и воскресными шашлыками. Правда вот солдат, что изо дня в день патрулируют там границы, называют совсем по-другому. «Сукины дети» – самое мягкое из всего набора. Но когда это происходит, министр не встревает. Не будем ее винить. Она же тут, а не там – она не слышит.

69

«Песканова» – компания, занимающаяся добычей, переработкой и продажей рыбы и морепродуктов.

Что до рыболовецких судов, то госпожа министр обороны – надо бы как-нибудь проверить, кого именно это министерство теперь, при Пепе, обороняет, – заявила владельцам, что если они беспокоятся за безопасность своих судов, пусть те выходят на лов группами и пасутся в одном месте. Из этого можно было бы заключить, что министр просто не представляет себе, что такое траловый лов, но это никак не меняет высказанной ею идеи. А идея такова: если семнадцать испанских траулеров будут покачиваться на волнах вместе, борт о борт, они будут куда целей, чем если нарушат чудный, специально для их пользы и безопасности придуманный порядок и разбредутся по морю, положившись на милость божию. Что уж они там поймают – или не поймают, – дело десятое, потому что безопасность превыше всего. А если они пришвартуются друг к другу да сунут в центр фрегат «Канариас», будет вообще красота. Безопасней некуда. И пусть пираты только попробуют выдернуть из этой связки хоть одно судно. Потом они дружно вернутся в порт с пустыми трюмами, зато защищенными по уши. Так что сами видите – нам нужно больше конструктивных идей и меньше демагогии.

Я страшно уважаю тех, кто о нас заботится. Вот госпожа министр очень правильно отрезала, что нечего солдатам делать на рыболовецких судах. Если судовладельцам так уж нужно, пускай отправляют в море частных охранников. С дубинками и наручниками. Тихонько. Без шума и пыли. Но судовладельцы – тоже фашисты хреновы – подняли бучу, и в министерстве сказали: ну, ла-адно, черт с вами. Пойдем разок вам навстречу. И теперь охрана может брать с собою винтовки. Дальнобойные, заявил кто-то, как будто они бывают близкобойными. Правда, вооруженным автоматами и гранатометами пиратушкам-плутишкам это как слону дробинка. Для таких заварушек нужен тот, кто разбирается в теме. Скажем, морская пехота, которая занимается этим со времен «Лепанто», – им одной антипиратской операцией больше, одной меньше… Впрочем, ладно. Ситуация такова, какова она есть. Раз силовики не в состоянии ничего сделать, а рыболовам все равно придется выкладывать деньги на охрану, пусть они хотя бы наймут профессионалов с опытом ведения войны, как это сделал Буш в Ираке, – и все отлично устроится. А если нет, пусть корабли сменят гражданство и плавают под французским флагом. Госпожа министр имеет право спать спокойно, не вздрагивая от мысли, что испанский солдат обидит недокормленного, но хорошо прожаренного негра – пусть бы и с базукой на плече. Вы сами представьте – а вдруг чернокожего ранят? До крови? Что скажут журналисты и правозащитники, когда выяснится, что солдат Атауальпа Фернандес, уроженец Лимы, и капрал Ванеса Перес из Сан-Фернандо, военнослужащие морской пехоты испанского королевского флота, направленные для несения службы на траулер «Хосу Тернера», разрядили два магазина HK калибра 5,56 в худого анемичного сомалийца, из-за собачьей жизни и ради горячего приварка вынужденного стрелять из гранатомета в капитанский мостик траулера! Бедное создание.

О пиратах и корсарах

Из-за нападений на корабли в Индийском океане и других испанских морских похождений пресса пестрит словами «пираты», «буканьеры», «флибустьеры» и «корсары». Не всегда, надо сказать, по делу. Похоже, в головах у журналистов образовалась некоторая путаница, простительная, быть может, когда речь идет о юнце, торопливо сочиняющем репортаж с места событий, но ведь в солидных изданиях есть редакторы отделов, есть выпускающие редакторы, есть еще какие-то люди, предположительно читавшие что-нибудь по теме – хотя бы в силу возраста или профессионализма. Люди, способные поднять зад и преодолеть несколько метров, отделяющих рабочий стол от книжных полок, где стоит – ну, то есть должна стоять – справочная литература, или просто напечатать в адресной строке «сезам-откройся-точка-ком» – это несложно, двадцать миллионов человек по всему миру ежемесячно делают это! – и заглянуть на сайт словаря Испанской королевской академии.

Проделав же все это, они обнаружат, что «пираты», если отбросить романтические измышления, – это просто-напросто ублюдки, сброд, нападающий на корабли исключительно ради поживы. С седой древности и до наших дней эта деятельность сопровождается убийствами, изнасилованиями, пытками и требованием выкупа. Поэтому пиратов всегда считали отбросами, морской сволочью без чести и совести, и во времена более суровые, чем наши, попавши в руки закона, пираты кончали свои дни на виселице, как это произошло с Бенито Сото, казненным в Гибралтаре в 1832 году, – я как-то рассказывал о нем здесь.

Флибустьерами и буканьерами называли пиратов Карибского моря времен испанского владычества. Местный, так сказать, колорит. Флибустьеры – предполагается, что это имя произошло от старинного слова «freebooter», то есть «мародер», – не имели иных занятий, кроме убийств и грабежа. Буканьеры были потомками французских колонистов, осевших на Карибских островах. Они коптили мясо на решетках под названием «букан», но оставили это дело ради сулившего большие прибыли морского разбоя и душегубства. Укрывшись за спиной англичан, двуличных и беспринципных, как всегда, когда появлялась возможность ущемить испанские интересы в Америке, они превратили в пиратское гнездо вначале Тортугу, а потом и Ямайку, и так продолжалось до тех пор, пока гаденыши не начали нападать на своих. Тут-то Лондон задергался, и все бросились подписывать международные соглашения, разворачивать антипиратские кампании и задали наконец работы виселицам. Британия в своем обычном репертуаре.

Напротив, «корсар» – звание, если можно так выразиться, достойное. И непростое. С одной стороны, так называли любой корабль, который во время войны нападал на вражеские торговые суда. Немецкий тяжелый крейсер «Адмирал граф Шпее» был корсаром, и корсаром же был «Атлантис» в фильме «Под десятью флагами» – два немецких военных корабля, с той лишь разницей, что второй маскировался под торговое судно нейтральной державы. Но это уже в современной, так сказать, модификации. Другое дело – настоящее, классическое корсарское судно. Его владелец, частное лицо, получал во время войны разрешение от своего правительства атаковать и захватывать вражеские корабли – как правило, торговые, – а заодно и пиратов. Так что корсары были вроде как гражданскими помощниками военного флота, а в награду получали часть прибыли от захваченного судна и его груза. Право на охоту давала специальная разрешительная грамота от властей – корсарский патент, – но она же и ограничивала возможную добычу кораблями страны-неприятеля или кораблями, стоящими вне закона. Выражение «корсарский патент» вошло в разговорную речь, и сегодня его используют, когда говорят о человеке, которому почему-то дозволено действовать по ту сторону правил и законов.