Корабли времени

— Бомбу. Совершенно нового типа — и немыслимой мощности. Говорят, это бомба из каролиния.

Я тут же вспомнил, что мне рассказывал Уоллис о достоинствах нового химического элемента.

— И само собой, второе — это их техника пространственно-временных перемещений. Говорят, у них целые моторизованные бригады машин времени.

Так что, сами понимаете, война неизбежна. И даже если бы мы хотели остановиться, теперь это уже не зависит от нас. Если оставить германцам монополию на такое оружие, они завоюют мир. И страшно себе представить, что будет дальше, потому что после завоевания мира все равно останется оружие.

В голосе Хилари прорезалось холодное отчаяние. — Поэтому наше правительство так суетится с созданием новых реакторов на каролинии, на производстве платтнерита…

— А вы не подумали о том, что германцы могут обогнать вас в другом?

— То есть?

— Очень просто. Перепрыгнуть вас.

— Что вы имеете в виду?

— Обогнать во времени. Что, если их временной скачок был продолжительнее вашего — и они вас опередили в прошлом?

— Немцы не опередили нас, — с какой-то странной улыбкой сказала она. — Потому что они тоже ищут вас. Они знают, с кого все началось, и будут выслеживать.

— Постойте, но как же вы меня…

— Очень просто. На месте развалин наши ученые провели археологические раскопки.

— Архе… — я захлебнулся этим словом, пораженный догадкой.

— Их труды вознаградились успехом. Они нашли два окаменевших скелета.

— Мой и Нево, — кивнул я.

— Второй был мало похож на человеческий. Нечто среднее между кошкой и обезьяной, с явными человеческими атавизмами «гомо сапиенса». Судя по слою, в котором они лежали — кости были на пятьдесят миллионов лет старше любых человеческих останков. Да, и оба черепа имели следы повреждений.

— Пристикампус, — прошептал я как будто из другого мира.

Да, это он. Догнал нас обоих в том другом альтернативном мире. Счастье Хилари, что она не знала о Квантовой механике (а, может, и знала?) и об этой множественности миров, которая начинала сводить меня с ума. Итак, еще один виток Истории, в которую не вмешался Гибсон.

Несмотря на яркое Солнце, мне стало холодно. Лед растекся по моей коже, обволакивая, отделяя от остального мира — и все же оставаясь безжалостно прозрачным — и сквозь него я видел беспощадный свет времени.

— Значит, по останкам и следам платтнерита вы отыскали нас, — продолжал я разговор через некоторое время, — И наверное, готовы были отбивать меня у орды воинственных пруссов? А вам не кажется, что в этом есть определенный парадокс?

И, так как она молчала, лишь вопросительно-недоуменно поглядев на меня, я продолжал:

— Вы ведь прихватили с собой бронетехнику на случай серьезного столкновения с противником, не так ли? Германцы могли явиться сюда тоже не с пустыми руками. Очень хорошо. Славный денек. Но вот представьте, что ситуация развивается симметрично: германцы, в свою очередь, зная, чего от вас можно ожидать, воспользуются правом первого удара. И вы, опять же… Ситуация будет прогрессировать, как и та затяжная и никчемная война.

— Все может быть, — вздохнула Бонд. — Но мы только солдаты. Наше дело остановить врага.

Вот мы одолели последние футы песка, и моих ног коснулась вода палеоцена. Я протянул руки по сторонам, ощущая ладонями воздух, и заговорил:

— Вы только представьте себе, капитан Бонд, — пятьдесят миллионов лет до Рождества Христова! Что значит эта война между Англией и Германией, если посмотреть на нее отсюда?

— Мы не должны расслабляться, — отчеканила она. — Следует быть начеку. Разве вы не понимаете? Мы должны их остановить, если потребуется — даже на заре Сотворения мира.

— И где же тогда остановится война? Вам что, нужна вся Вечность, чтобы разобраться друг с другом? Или — вперед, до победного КОНЦА, пока не останется два последних человека, всего двое, и тогда последний из оставшихся в живых раскроит своему соседу череп? Так, что ли?

Бонд отвернулась — и море волшебно осветило черты ее лица своим волшебным блеском — и не ответила ничего.

Этот период спокойствия, со времени нашей встречи с Гибсоном, тянулся всего пять дней.

10. Видение

Был полдень безоблачного великолепного дня, и все утро я посвятил, как обычно, медицине, помогая доктору-гхурка. Так что к полудню я охотно принял приглашение Хилари Бонд прогуляться по пляжу.

Знакомой тропой мы быстро прошли джунгли — теперь здесь было несколько удобных просек, сделанных солдатами — и, скинув башмаки, я устремился к морю, шлепая босиком по сырому песку. Хилари тоже сбросила свои несколько более изящные туфли и поставила рядом винтовку. Закатав штаны — я заметил следы ожога на ее левой ноге — она бросилась следом за мной в пенный прибой.

— Вижу, вам по душе эта дикая жизнь, — с улыбкой воскликнула Хилари.

— Еще бы. Я стараюсь, как могу, чтобы приносить хоть какую-то пользу экспедиции. Но к десяти утра моя голова так забита хлороформом и прочими антисептическими жидкостями, что я просто перестаю что-либо соображать.

— Понимаю, — рассмеялась она. — И, когда вы перестаете что-либо соображать, вы идете со мной.

— Да, Хилари, с вами, с вами…

Она подняла руку, останавливая меня:

— Я все поняла.

Со смехом мы выбежали на берег, мокрые, разгоряченные. Я досуха растерся рубашкой. Хилари взяла винтовку, но ботинки оставила на песке. Пройдя несколько десятков ярдов, я заметил отпечатки, выдававшие присутствие «корбикула» — зарывающихся в песок двустворчатых моллюсков, населявших этот пляж несметным числом. Через несколько минут мы заполучили добычу: прямо перед нами, на нашем пути грелась на солнышке целая куча моллюсков.

С детским восторгом Хилари собрала полные ладони. Мы были совершенно одни на пляже. И я вдруг с новой силой почувствовал этот идиллический мир палеоцена, и каждую песчинку под ногой, и каждую каплю пота на уже начинающей лысеть голове — и животное тепло, исходившее от женщины рядом со мной. И вся стройная квантовая система Множественности Миров слилась для меня в два понятия — Здесь и Сейчас.

И мне тут же захотелось обсудить кое-что с Хилари.

— Ты знаешь…

Но она выпрямилась, оборачиваясь к морю.

— Послушай.

Я смущенно завертел головой, прислушиваясь к шуму леса, шелесту морских волн и величественной пустоте неба. Единственными звуками были тонкое шевеление бриза в лесу да шлепанье воды по прибрежной кромке.

— Что такое?

Но ее лицо уже изменилось: это было лицо солдата, проницательное и настороженное одновременно.

— Одномоторный, — проговорила она. — Это двенадцатицилиндровый «Даймлер-Бенц».

Вскочив на ноги, Хилари приложила ладони ко лбу, вглядываясь в небо. Тут и до моего слуха донеслись незнакомые звуки. Казалось, где-то гудит насекомое, приближаясь со стороны моря…