Коралловый корабль

— Когда вы потерпели кораблекрушение?

— Несколько дней назад.

— Что было причиной кораблекрушения, буря или что-либо иное?

— Буря.

— Откуда у вас этот перстень?

— Нашел.

— Где?

— На острове.

— Подобрали его?

— Да.

— Где же?

— На берегу, — и Гаспар обратился к переводчику: — Скажите господину капитану, что я продам перстень в Сен-Пьере и заплачу, сколько будет нужно, за проезд. У меня в Сен-Пьере имеются друзья. Я желаю ехать на корабле в качестве пассажира. Мне нет надобности оплачивать свой проезд работой.

— Назовите кого-нибудь из ваших друзей в Сен-Пьере, — потребовал капитан.

— Господин Сеген, Поль Сеген.

Это имя, видимо, произвело впечатление на капитана Стока.

— Как назывался погибший корабль?

— «Красавица из Арля».

Лицо капитана совершенно преобразилось. От природы и так длинное, оно вытянулось еще больше. Он сделал несколько шагов вперед и схватил Гаспара за руку.

— «Красавица из Арля»?

— Совершенно верно.

— Владелец Пьер Сажесс?

— Да.

— Был Сажесс на борту? Ну, ты, проклятый португалец, поворачивайся живее! Спроси-ка его, был ли Пьер Сажесс на борту?

Диего задал требуемый вопрос.

— Да, — ответил Гаспар.

— Он погиб?

— Да.

— Это точно?

— Наверняка, клянусь честью. При мне он стал добычей крабов.

Сток был одной из многочисленных жертв Пьера Сажесса. Когда-то владевший китобойной флотилией, он попал в сети Сажесса и разорился. Словами нельзя было выразить той ненависти, которую испытывал Сток к Пьеру Сажессу. При известии о его смерти капитан, высоко вскинув подбородок, прищелкнул пальцами, как кастаньетами, и захохотал. Затем, вызвав наверх всех матросов, он приказал Скиннеру выдать каждому по чарке рома и свел Гаспара вниз. Там Сток остановился у двери одной из кают и сказал:

— Вы можете разместиться здесь, я ничего с вас не возьму. Достаточно с меня вашего сообщения, что Пьер Сажесс проследовал прямой дорогой в ад.

Прошло несколько дней. Удача сопутствовала Гаспару. Держался попутный ветер, небо было ясное, и «Анна-Мария» скоро вышла в Карибское море.

Но хороша была не только погода — на борту царило чудесное настроение.

Сток, не склонный делать поблажки матросам, узнав о смерти Сажесса, был так счастлив, что не обращал на команду никакого внимания.

Гаспар завтракал, обедал и ужинал в каюте. Его весьма скромные познания в английском тем не менее позволяли обходиться без помощи Диего.

День за днем, по мере приближения к Мартинике, Гаспар все чаще думал о Марии. Ждет ли она его?

Однажды вечером, когда провансалец стоял на палубе, любуясь, как фосфорицирует море, к нему подошел капитан Сток. Он облокотился о перила и закурил.

— Завтра, — сказал капитан, указывая на юг.

Гаспар вздрогнул.

— Мартиника? — спросил он.

— Да, — кивнул Сток.

Постояв немного, он ушел в каюту. Гаспар знал, что остров близко, но не подозревал, что уже завтра они прибудут к месту назначения. Завтра! Завтра он увидит Марию. Завтра он будет разгуливать по прелестным улицам Сен-Пьера. Ему вспомнилось, что улица Виктора Гюго полна лавок. О, чего он только не накупит в этих лавках для Марии! Он придет к ней и скажет: «Весь Сен-Пьер у твоих ног, выбирай, что хочешь». А мадам Фали, Поль Сеген, подруги Марии! Все они примут участие в торжестве по поводу его возвращения.

Гаспар спустился в свою каюту и улегся спать, полный самых радужных ожиданий.

Вскоре после восхода солнца его разбудил звон колокола. Этот звон был так громок, что Гаспар готов был поклясться: судно бросило якорь в гавани и кафедральный собор встречает их торжественным благовестом. Однако корабль вздрагивал от движения, и Гаспар понял, что ошибся.

Он протянул руку к изголовью койки, вытащил из-под матраца свои сокровища, положив узелок в карман. Туда же он отправил золотую змею, которая успела-таки натереть ему руку.

Когда провансалец вышел на палубу, небо было затянуто тучами, дождевые полосы скрывали горизонт.

Мартиника виднелась менее чем в десяти милях. Вершина Монтань-Пеле была окутана лохматыми облаками, окрашенными в грязно-серый цвет. Она походила на короля в лохмотьях. Но вот солнце выглянуло из-за туч, и вулкан окрасился в жемчужные тона.

Гаспар любовался величественным зрелищем. Тем временем «Анна-Мария» уже изменила курс, направляясь к гавани Сен-Пьера. Еще час-полтора, и город будет виден как на ладони.

Гаспар достал кисет и принялся набивать трубку, когда услышал у себя за спиной поспешные шаги. Это Скиннер торопился вниз.

Помощник капитана сбежал по трапу в каюту и почти тотчас же вновь появился на палубе с подзорной трубой в руках. Вслед за ним на палубу вышел капитан, вооруженный морским биноклем.

Американцы поспешили к носу судна. Гаспар, заинтересовавшись, последовал за ними. У гакаборта, чуть впереди фок-мачты, Скиннер приложился к окуляру трубы, которая была наведена на Мартинику. Сток вскинул бинокль. Как ни всматривался Гаспар в берег, он ничего не увидел. Вокруг Монтань-Пеле клубились облака, гавань Сен-Пьера была подернута сеткой дождя. Но тут сквозь просвет в тучах выглянуло солнце и залило светом Мартинику.

Гаспар вздрогнул. То, что он принял за облака над Монтань-Пеле, оказалось конусом дыма. Только теперь он окутывал вулкан от вершины до основания, распростерся над Сен-Пьером, заволок дома, пальмовые рощи, надвинулся на гавань.

— Что за ужас! — воскликнул Скиннер. Его рука с подзорной трубой тряслась.

Капитан Сток, не отрывая от глаз бинокля, что-то бормотал себе под нос. Гаспар не понимал, в чем дело, но смутно предчувствовал беду.

Он не знал, что Сен-Пьер стерт с лица земли. Больше не существовало зеленеющего лесами Монтань-Пеле, торжественно поднимавшегося над городом. Все покрывал толстый слой пепла. Под ним были погребены улицы, дома, набережная.

Сток выпустил из рук бинокль, сжал голову руками и застонал. Гаспар подхватил бинокль.

С трудом верилось, что всего несколько недель назад Монтань-Пеле укрывал ковер из зеленеющих лесов, в сапфировой бухте покачивались лодки, на улицах звенели смех и голоса. Сен-Пьер разделил участь древних Фив, гордой Ниневии, превратился в груду пепла, стал безмолвной пустыней.

Гаспар закачался. Скиннер подоспел к нему на помощь как раз вовремя, иначе провансалец, лишившийся чувств, упал бы за борт. Диего и еще один матрос отнесли его вниз и положили на койку.