Коридор

Объявился в Хлебном переулке гомеопат Дебре – французский подданный. Очереди с рассвета стоят‚ по сто рублей платят‚ чудеса рассказывают. Похмыкал Семен Михайлович‚ похмыкал: пошел‚ записался на прием‚ заплатил сто рублей‚ наговорил Бог знает чего и воротился домой довольный-предовольный. Ничего не знает этот Дебре‚ хоть и французский подданный. "Очень милый человек‚ но‚ к сожалению‚ это еще не профессия..." И опять Семен Михайлович из аптечного окошка выглядывает‚ иронически улыбается‚ в гордом одиночестве по бульвару гуляет. Софья Ароновна не гуляет. Софья Ароновна от поликлиники устает. Полно пациентов‚ очередь‚ как в бакалее: за военные годы зубы у многих попортились‚ и некоторые деньги даже суют. До войны не совали‚ а теперь суют. Денег‚ видно‚ больше стало‚ или понятия переменились.

Бабушка Циля Абрамовна около окна сидит‚ на улицу не спускается: совсем плоха бабушка. На восьмом десятке перенесла войну‚ эвакуацию‚ арест сына Гриши. Пропал сын Гриша – ни привета‚ ни ответа‚ и семья его пропала. Жена Гриши с детьми-двойняшками поехала в отпуск‚ к родным под Житомир. Шестнадцатого июня из Ленинграда выехали. Так все втроем и исчезли. Только телеграмма осталась‚ стандартный бланк: "Доехали благополучно. Целую‚ Софа". После войны Софья Ароновна ездила туда‚ выспрашивала‚ по домам ходила: никто женщины с двойняшками не помнит. Всех‚ говорят‚ евреев немцы вывезли‚ с двойняшками и не с двойняшками. Тем и кончилось: отца тут извели‚ детей там. Сидит бабушка Циля Абрамовна весь день у окна‚ на улицу смотрит‚ дальше стекол не видит. Слеза в глазу постоянная‚ не от болезни слеза – от жизни. Капают бабушке полезные капли‚ а толку нету: ни молитвенник почитать‚ ни Манечку разглядеть.

Выросла Манечка‚ стала совсем взрослая. Учится в консерватории‚ на втором курсе. Как говорит профессор‚ таланта нет‚ но одаренность явная и работоспособность фантастическая. Скромное платье‚ черная коса‚ прямой взгляд – скромная Манечка и целомудренная. Приходит к ней кавалер – серьезный мальчик‚ студент‚ будущий инженер. Она его в музеи водит‚ на выставки‚ на концерты органной музыки: прививает культуру представителю технической интеллигенции. Если он первым в дверь проходит‚ она останавливается‚ замечание делает: "Натан‚ вернитесь!" Он возвращается‚ дорогу ей уступает. Странный какой-то кавалер‚ вся квартира ему удивляется. Придет в гости‚ сядет в углу‚ а Манечка на скрипке играет. После обеда наденет фартук‚ идет на кухню посуду в тазу мыть‚ а Манечка опять играет. А то наступит тишина подозрительная‚ в комнату войти неудобно. Чем это они занимаются? А они ничем не занимаются. Они книжки читают. Под вечер выйдут на бульвар и прогуливаются‚ и разговоры серьезные‚ и расстояние между ними – будто незнакомые. Ждет Софья Ароновна развития событий и не знает‚ радоваться или горевать. Подозрительный молодой человек‚ совсем без эмоций‚ и не волнуют его‚ вроде бы‚ Манечкины прелести. Бывали такие случаи‚ – знает Софья Ароновна‚ – распадались от этого семьи‚ и переживает она‚ ночи не спит‚ не знает‚ что делать‚ как выяснить‚ с кем посоветоваться...

Дядя Паша и тетя Шура‚ Нинкины родители‚ после войны пошли на повышение. Тетя Шура – на родной фабрике председатель фабкома. Дядя Паша – директор клуба. Тетя Шура в бостоновом синем костюме‚ ватные плечи‚ как эполеты‚ туфли на широком каблуке‚ часы циферблатом вниз: деловая женщина‚ бабий атаман. Раньше была бригада – десять баб‚ теперь фабрика – четыреста. И на свадьбе у них гуляет‚ и на поминках плачет‚ и с трибуны может‚ и резолюцию. Всего попробовала. От этих заседаний-совещаний появилась у тети Шуры интеллигентная бледность‚ да новый бостоновый костюм залоснился сзади: хоть перелицовывай через год. Горит тетя Шура‚ разрывается на части‚ неуемную свою энергию отдает общему делу‚ и коллектив – четыреста баб – очень ее поддерживает. Приглашали тетю Шуру на радио‚ брали интервью. "Нам бы ясли и детский сад‚ – сказала она в микрофон. – Матерям детей оставлять не с кем. Матеря на работе‚ а сердце болит..." – "Это‚ наверно‚ межведомственные разногласия?" – спросил корреспондент. "А кто ж его знает... Нам‚ главное‚ ясли и детский сад. Матеря на работе‚ а дети без присмотру шаландаются..." Потом она расстелила генеральный план фабрики‚ объясняла с гордостью: "Здесь будет цех и здесь цех. А здесь детский сад и ясли. И еще детский сад... И еще ясли..." Через неделю на фабрике включили радио‚ слушали своего атамана. "Мы стоим у генерального плана фабрики‚ – бойко начал корреспондент. – Что вы собираетесь строить‚ товарищ председатель?" – "Здесь будет цех и здесь цех‚ – на всю страну гордо сказала тетя Шура. – А здесь детский сад и ясли. И еще детский сад... И еще ясли..." Всё сказала‚ что будет‚ а чего нету – ни полсловечка. Будто всё у них есть – завались и с избытком. Всем матерям понравилось выступление: не подвела‚ не уронила‚ не посрамила – прославила на весь мир. А дети‚ что ж дети? На то и сердце у матери‚ чтоб за детей болело.

Расцвела тетя Шура за эти годы‚ стала видная‚ вальяжная‚ интеллигентная издали‚ – в президиуме сидит‚ все оглядывают‚ – и увиваются вокруг нее ответственные общественные работники‚ руку по-мужски жмут‚ в глаза вопрошающе заглядывают. Но тетя Шура как была непреклонной‚ так непреклонной и осталась. Придет домой‚ картошки нажарит‚ киселя наварит‚ разденется догола‚ привалится‚ прижмет дядю Пашу к стенке: та самая тетя Шура‚ что до первого льда в речку лазила‚ после бани в снег ложилась – силу свою укрощала. Только выросла Нинка‚ всё стала понимать‚ и опасаются они ее больше‚ да и дядя Паша‚ хилый мужичишка‚ вечно увиливает от своих мужских обязанностей по причине хронического ослабления организма. Раньше просто увиливал‚ теперь с оправданием: работа умственная‚ ответственная‚ на износ. Утром встанет‚ картошки навернет‚ киселя нахлебается‚ портфель в руки – и на работу. Ходит дядя Паша по вверенному ему клубу‚ на плечах френч‚ галифе с хромовыми сапожками‚ и уборщицами командует‚ кассиром‚ киномехаником‚ планы кружков утверждает: хорового‚ баяно-аккордеонного‚ драматического. На репетициях любит присутствовать‚ особенно на танцевальных. Девки молодые‚ горячие: закружатся – всё видать. Всё бы хорошо‚ да обидно‚ что обошла его тетя Шура по должности‚ да и страшно иной раз‚ как бы из клуба не выгнали. Уволят – куда пойдешь? На крышу не полезешь. Отвык от крыши‚ ноги дрожат‚ да и не солидно ему на крышу: не та теперь квалификация‚ не та номенклатура. Приходил к нему старый друг‚ дорогой гость‚ и тогда и теперь кровельщик‚ с которым водку вместе пили‚ в шашки играли‚ которого он на дружбу всячески испытывал‚ и обошелся с ним дядя Паша холодно‚ с соблюдением дистанции‚ а когда тот выказал обиды-претензии‚ рассердился дядя Паша‚ спустил дорогого гостя с лестницы.

Теперь дядя Паша ответственный по квартире. Вывешивает счета за электричество и за газ‚ красным карандашом вычеркивает тех‚ кто заплатил‚ строго предупреждает опоздавших. По вечерам ходит в домоуправление‚ где всё тот же стол под кумачом‚ всегда готовый для заседаний‚ и стенгазета в стихах с орфографическими ошибками. Сидит дядя Паша за красным кумачом‚ курит папиросу в резном мундштуке‚ прикидывает в уме‚ как бы уязвить председателя домового комитета‚ а если попросят закурить‚ лезет с недовольством в карман‚ долго там копошится‚ вытаскивает наружу ломаную папиросу. Мечтает ныне дядя Паша‚ тщеславный мужичишка‚ самому стать председателем‚ сидеть во главе стола‚ а не в общем ряду с простыми общественниками. Не недолюбливает его управдом товарищ Красиков‚ от которого многое зависит‚ да и теперешний председатель домового комитета – авторитетный товарищ‚ еще до войны награжденный значком "Отличный административный работник": сверху красный флаг‚ по бокам желтая металлическая бахрома‚ а в середине серп и молот‚ звезда‚ французский ключ‚ молоток и разные там зигзаги на белом эмалевом фоне. Большой‚ редкий знак отличия‚ который выдавали далеко не каждому.

Но не унывает дядя Паша‚ сам уже не простой кровельщик. Время работает на него. Стаж‚ то есть. Одного боится: как бы не опозорила Нинка своих ответственных родителей‚ как бы не припаяли ей моральное разложение‚ тлетворное влияние‚ политическое недомыслие. Уже в седьмом классе свистели под окнами и стучали по водосточной трубе – весь дом знал‚ что пришли мальчики‚ вызывают Нинку на улицу. А в девятом даже мать руки опустила. Одни отсвистятся‚ другие приходят. Эти отстучат свое‚ а там уже следующие на очереди. Отец выпороть хотел‚ да разве ее теперь выпорешь? Она сама кого хошь выпорет. Нинка из черноземного района‚ горячих кровей. Ей бы в табунчике с гармонистом‚ а не "а + в = с". Что ей эта алгебра? Сухость одна. Недаром кличка ей по школе – "Исключение": "Уж‚ замуж‚ невтерпеж". Нинку во всех окрестных школах знают‚ отплясывает Нинка на вечерах все танцы подряд. Где танцы‚ там и она. Кто не танцует‚ тот не человек. "Ноль внимания‚ фунт презрения". Доставляет Нинка своим родителям сплошные беспокойства‚ каждый месяц в положенные сроки с тревогой ожидает тетя Шура результатов – будет или не будет‚ – а Нинка только хитро улыбается‚ да отплясывает на вечерах‚ да увиливает от ловких рук‚ от заманчивых предложений‚ от неожиданных‚ врасплох‚ нападений. У Нинки в руках сила матери. Ни черта она не боится‚ охотно‚ до ночи‚ идет в любую компанию‚ и оттого многие вокруг уверены‚ что давно уже произошло с ней то‚ чего они от нее добиваются‚ и потому добиваются этого с большей настойчивостью‚ обижаясь при отказе‚ не понимая причин. Очень беспокоится тетя Шура‚ кричит-выговаривает ежедневно‚ но когда подходит их очередь убирать квартиру‚ дружно разуются‚ подоткнут подолы‚ – ноги крепкие‚ пятки красные‚ – и в четыре руки мигом всё вымоют и вычистят. А кто не хочет сам квартиру убирать‚ за того тетя Мотя старается.

Была тетя Мотя уборщица‚ теперь повысили – стала лаборантом‚ получает денег побольше. А ей много не надо‚ она их всё одно в церковь относит. Свечи ставит‚ в кружку кидает‚ нищих на паперти оделяет. Нет‚ говорят‚ у нас нищих‚ перевелись в связи с общим прогрессом жизни‚ даже "Крокодил" перестал над ними смеяться‚ – глупо смеяться над тем‚ чего нету‚ – а для тети Моти кто руку протянул‚ тот и нищий. Ты протяни – она и тебе подаст. А сама ходит вечерами на Палашовский рынок‚ подбирает непроданные остатки: картошку‚ которую покупатели с весов скинули‚ вялую морковку‚ забытый пучок лука. Что у кого в квартире пригорит‚ прокиснет‚ просто останется‚ ей на стол ставят. "Кладите‚ – говорит. – Всё кладите. Люблю горелое‚ люблю и пересоленное". Живет тетя Мотя в пустой почти комнате. Лежанка‚ стол да две табуретки. Всю мебель дяди Пуда в войну истопила. Хорошая была мебель‚ сухая. Другие жильцы давно уж стены побелили‚ полы натерли‚ а у нее потолок серый‚ закопченный‚ где печка стояла – пятно на паркете‚ а около форточки‚ куда труба выходила‚ черным-черно. Зато икон много: блестят – переливаются в лампадном свете‚ свои иконы и дареные. Блаженная тетя Мотя‚ кликуша. У нее явления всякие‚ весь приход наслышан‚ умиляется. То‚ вроде‚ затемнится где-то‚ то засветится‚ то стук пойдет... Из церкви придет‚ соседские остатки в одну кастрюлю сольет‚ разогреет‚ поест‚ Богу помолится‚ на лежанку завалится. Спит тетя Мотя без задних ног. И сны ей снятся всякую ночь: божественные сны‚ с подробностями. Она их жене Лопатина Николая Васильевича рассказывает: про ангелов летающих‚ про пение райское‚ про святых апостолов. А та заберется с ногами на тахту‚ глазами жгучими уставится – слушает. Той интересно. Есть у квартиры такое подозрение‚ что она эти сны записывает. Иначе с чего бы стала подробности выпытывать? "На хрена мне ее записи нужны? – удивляется дядя Паша‚ Нинкин отец. – Ежели надо‚ я и сам Мотю послушаю".

Жена Лопатина осталась в войну вдвоем с Лялей‚ работать пошла. Хоть и боярского она роду‚ а есть-пить надо. До сих пор работает: сворачивает фунтики из пергаментной бумаги‚ заполняет краской‚ галстуки разрисовывает. Или ковры из одеял по трафарету делает. Очень бойко идут в магазинах ковры из байковых одеял‚ только запах от краски – не продохнешь. А вечером‚ когда все с работы приходят‚ запирается жена Лопатина в своем кабинете‚ и чего она там делает – неизвестно. Раньше стихи мужу читала – теперь не читает. Раньше гулять с ним выходила – теперь не выходит. Слова лишнего не скажет‚ голоса не повысит‚ лишь глаза часто жмурит‚ когда нервничает. Только раз‚ этой весной‚ в самое вишневое цветение попросила она мужа отвезти ее за город‚ в лес. Им попалась дальняя электричка‚ битком набитая мужиками с мешками‚ молочницами с пустыми‚ гремящими бидонами. Их стиснули при посадке‚ отшвырнули в разные стороны‚ приплюснули‚ и всё бы ничего – можно стерпеть‚ но попался‚ как на грех‚ пьяненький дядечка‚ который звонко‚ по-поросячьи‚ икал в свое удовольствие‚ и придирался он почему-то к ее шляпке. Долго она терпела обидные замечания вперемежку с нутряными звуками‚ но дядечка оказался изобретательным‚ и когда от одной особо удачной остроты заржало полвагона‚ она скривилась‚ выкрикнула горлом и‚ работая локтями‚ отпихивая потные тела‚ полезла на всеобщую потеху к выходу‚ по мешкам и бидонам. Теперь она из дома почти не выходит‚ а Лопатин Николай Васильевич сидит по вечерам на кухне‚ жарит любимые картофельные оладьи‚ слушает‚ как около помойного ведра шуршат тараканы. По воскресеньям заходит к Хоботковым‚ с Верой Гавриловной беседует: он жалуется‚ она утешает‚ и наверно‚ неравнодушен к ней‚ потому что всякий человек тянется к женской ласке и доброте. Тоскливо человеку. Тоскливо и неуютно. А если дома неуютно‚ где тогда уютно?

Дочка Лопатина Ляля вышла замуж. Муж – офицер. Веня Вдовых. Золотая голова‚ золотые руки. Всем поможет‚ всё починит: горя теперь не знает квартира с водопроводчиками‚ слесарями‚ электриками. Этим летом демобилизовался Веня‚ пришел первый раз в кепке – и вроде‚ короче стал. Предлагали ему в охрану перейти: хорошие деньги‚ и обмундирование‚ и паек‚ – да он не захотел. А у самого образования никакого‚ девяти классов нету. Пришел на завод‚ освоился‚ так начал вкалывать – рабочие останавливали: "Эй‚ малый... Из–за тебя расценки снизят". Днем вкалывает‚ после смены обольется в душе‚ вытрется серой‚ жесткой‚ со стружками‚ бумагой‚ – здоровенный‚ в три обхвата‚ рулон в раздевалке стоит‚ подходи – отматывай‚ – и в школу. Веня по вечерам учится‚ а жена его Ляля лениво ходит по квартире в длинном‚ шитом золотом халате без рукавов‚ кружевное белье наружу выглядывает‚ полные белые руки нехотя двигаются‚ пук волос небрежно заколот‚ грудь вольно лежит под кружевами. Видная‚ крупная‚ в теле‚ глаза сонные – никакие‚ а Веня Вдовых рядом с ней‚ будто из концлагеря: запавший живот‚ обтянутые скулы‚ красные от недосыпания глаза и шапка золотых волос.

После работы ходит Ляля в кино‚ любит фильмы с пением‚ с танцами‚ с участием Дины Дурбин. А когда возвращается домой‚ обязательно пристают мужчины‚ – не могут они позволить такой женщине пройти мимо‚ – доводят до дома‚ пытаются заговорить‚ развить знакомство в интересующем их направлении‚ а она никак не реагирует. Не поощряет и не отталкивает. Самый обидный для мужчины вариант. Когда они поженились‚ переживал Лопатин Николай Васильевич‚ что мешает им‚ потому что спит тут же‚ на старом диване‚ и Веня очень стеснялся‚ шелохнуться не смел на брачном ложе. Веня и теперь стесняется‚ а Ляля – нет. Ко всему безразличная‚ ко всему равнодушная. Что в постели‚ что на работе. Лениво бродит по коридору – все прелести напоказ‚ мужчин в соблазн вводит.