Коридор

— В конце концов, — заметил я, — Артур приходил к нам давно. Гарри наверняка забыл об этой истории.

— Так пусть теперь вспомнит! Ты в курсе, спрашиваю, что их отец — тухлоед? Что он вечно, будто цепной пес, вынюхивает, кто вредит его любимым маглам? И что ему даже не платят за рейды! Никто не хочет руки марать!

Я сделал глубокий вдох.

— И что Гарри на это?

— Сначала молчал, потом попросил не говорить так о семье его друзей… «Друзей»!

Она села на кровать и подперла голову руками.

— Ты же сама боялась, что Гарри будет плохо в Гриффиндоре, — не удержался я от укола. — Как видишь, ему там хорошо…

— Не до такой же степени! Руди, ты должен с ним поговорить. Объясни ему, уговори, запрети в конце концов!

Ну да, конечно. Чтобы он продолжал дружить с Уизли из чистого духа противоречия?

— Я так его ждала, — сказала вдруг Белла и всхлипнула. — Я так соскучилась. А вышло черт знает что… Поговори с ним, я тебя прошу…

Я бы скорей ожидал увидеть плачущую мантикору. Это было так странно и неожиданно, что я даже испугался. Подошел, обнял Беллу и похлопал по спине:

— Красотка, да что с тобой?! Конечно, я с ним поговорю… И в любом случае паниковать рано. Детская дружба легко начинается и так же легко заканчивается. Сегодня лучший приятель, а завтра заклятый враг.

Белла бросила на меня короткий взгляд и отвернулась. Потом вскочила и молча ушла в ванную.

М-да. Чудесно начинаются первые каникулы, что и говорить…

Глава 7

И тогда он решил применить хитрость.

После разговора с Беллой я полночи не мог заснуть от того, что полная луна светила в окно, а поднять палочку и задернуть гардины было лень. Снаружи поскрипывали под ветром ветви яблони, на коврике посапывал и вздыхал Спайк.

Зато утром едва удалось заставить себя встать. Рождество всегда вызывает блаженное чувство свободы и желание полентяйничать. В кои-то веки ничего не надо делать и можно никуда не спешить… За окном едва начинало светать, хотя было уже восемь с четвертью. Красотка еще спала. Я спустился в столовую, где Динки уже накрыла к завтраку, налил себе кофе и стал ждать Гарри, перелистывая “Пророк”.

В девять часов по радио начались новости. «Вчера министры магии восьми республик бывшего Советского Союза встретились в городе Zmiev, чтобы подписать договор о создании Евразийской магической конфедерации, — вещал диктор. — Подписан предварительный протокол так называемых Змиевских соглашений, которые окончательно закрепляют исчезновение СССР как субъекта международного магического права…».

Я сделал громче, но тут за спиной раздалось цоканье когтей по паркету. Явился Хаски — значит, и Гарри где-то недалеко. Повернув голову, я заметил его силуэт в проеме двери. При виде меня Гарри застыл на пороге, но потом, видно, решил, что нет смысла поворачивать обратно, раз уж пришел.

— Доброе утро, папа.

Он поцеловал мою руку, а я обнял его.

— Привет. Рад, что ты наконец дома.

Гарри только плечами пожал. Сел напротив и принялся накладывать себе на тарелку яичницу. Хаски улегся на полу рядом с его стулом.

За полгода Гарри подрос и выглядел гораздо взрослее. Руки были измазаны чернилами, давно не стриженые волосы торчали во все стороны. Поначалу он смотрел настороженно, но я молчал, углубившись в кроссворд в «Пророке».

Наконец Гарри не выдержал и решил пустить пробный шар:

— Спасибо за книги, пап.

— Не за что, — откликнулся я. — Тебе понравились?

— Ага. Особенно та, которая о Юнис Мюррей*. Хотя там сказано, что… Ну, помнишь случай, когда она жаловалась, что снитч на кубке Британии летает слишком медленно? Оказывается, это выдумка. Обидно. Но книга все равно хорошая.

— Ты много успел прочесть?

— До середины.

— Так ты уже давно встал?

Гарри смутился, что его застали врасплох.

— Ну да. Просто есть не хотелось…

Точнее, не хотелось никого видеть. Понятно.

— Кстати, ты написал тот реферат? — спросил я, складывая газету.

— Какой? — непонимающе ответил он и тут же спохватился: — А, про Николаса Фламеля? Ну… Пока нет, его только после каникул сдавать. А Фламель и вправду изобрел философский камень?

— Точнее, создал, — поправил я. — Способ получения камня известен давно, но только Фламелю удалось довести дело до конца. Во всяком случае, так считается. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, если хочешь, найду тебе что-нибудь почитать на этот счет. Насколько я помню, о Фламеле вообще ходит много легенд, и не разберешь, где правда, а где выдумка. Сам он живет затворником в Париже и никуда не выезжает. Это и понятно, ему ведь шестьсот с лишним лет…

— А ты с ним знаком? — наивно спросил Гарри. — Я бы хотел с ним поговорить… Пап, ну что смешного?!

— Да ничего, ничего. Я Фламеля никогда в глаза не видел. Он — живая легенда, а кто я такой?

— Жалко, — пробормотал Гарри.

Воцарилось молчание. Наконец Гарри вздохнул, решительно отодвинул тарелку с яичницей и заговорил медленно, словно обращался к слабоумному:

— Пап, слушай, я ведь знаю — мама тебе уже рассказала, что я дружу с братьями Уизли. Ну, так давай к делу, а то книжки, Фламель… Чего ходить вокруг да около?

— Давай — что?

— Ну, ты же собирался меня отругать, вот и начинай быстрее, чтобы не тратить полдня. Мне сегодня еще надо потренироваться.

— Делать мне нечего… Не собираюсь я тебя ругать.

Гарри опешил. Я слишком быстро сдался — а он-то, должно быть, полночи придумывал аргументы.

— Да? — растерянно ответил он. — Ну ладно.

— Расскажи мне об Уизли, — попросил я.

Он заметно напрягся.

— Ты же сказал, что не будешь!..

— Я просто хочу знать больше о твоих друзьях, вот и все.

Гарри с досадой фыркнул, сдувая падавшие на лоб пряди волос.

“В эфире новости спорта, — бодро сообщил диктор. — Все еще не решен вопрос об участии игроков из бывшего Советского Союза в предстоящем Кубке Европы по квиддичу. По всей вероятности, спортсмены из России, Украины и Казахстана выступят в составе общей сборной, тогда как квиддичисты Грузии и прибалтийских республик требуют допуска к жеребьевке в качестве самостоятельных команд…».

— Ну и что, все равно болгар никто не обыграет, — пробормотал Гарри.

— Давай потом о болгарах. Сделай потише, ладно?

Он покрутил ручку на приемнике и вернулся к отставленной было яичнице.

— Понимаешь, — принялся он объяснять, — на факультете меня поначалу не очень хорошо приняли. Косились, пальцем показывали, как на мантикору в зоопарке. Приставали с всякими дурацкими вопросами: мол, правда ли, что у нас дома есть камера пыток или что меня каждый день круциатят. Я говорю: конечно, даже два раза в день — вместо обеда и ужина. «А на завтрак?» — спрашивают. А на завтрак, говорю, мы едим гриффиндорцев!