Коридор

— Спасибо, матушка, — я так резко встал, что чуть не уронил стул. — Я подумаю над вашими словами… А теперь, с вашего позволения, пойду, только возьму пару снимков. Потом верну.

Она молча кивнула. Я взял две колдографии: первую, с которой Том Риддл улыбался мне ясной победной улыбкой, — и последнюю, где он отрешенно и безучастно смотрел в серое небо. Спрятав снимки в карман, я вышел в коридор, мимо наяды с кувшином. Стоило мне сделать пару шагов, как вход в тайник исчез из виду — вместо него опять были окно, и лужайка, и беззаботный солнечный свет снаружи.

***

Настроение после беседы с матерью было хуже некуда, а ведь надо было еще поговорить с Гарри. Дольше тянуть было нельзя. Но повидаться наедине нам удалось только вечером.

Я нашел Гарри в парке, когда уже смеркалось. Устроившись в беседке недалеко от дома, он зачищал мелкие царапины на метле. Рядом на скамейке были расставлены баночки и склянки, валялись испачканные тряпки, сильно пахло полировкой.

Услышав шаги, Гарри сказал, не оборачиваясь:

— Ральф, я сейчас. Слушай, банки с лаком нет в кладовке! Ты не знаешь, куда…

Тут он поднял голову и фыркнул, сдувая челку с глаз. Потом медленно поднялся, но стоял молча и холодно смотрел на меня.

— Я пришел перед тобой извиниться,— начал я.

— Да ну? — саркастически спросил Гарри. — За что бы это?

Мне тут же захотелось его оборвать, чтоб не разговаривал со мной в таком тоне. Но я сдержался и ответил:

— За то, что я тебе наговорил в лазарете.

Потом сдвинул банки на край скамейки и уселся. Гарри остался стоять, опираясь о резную стену беседки и скрестив руки на груди. В такой взрослой позе он выглядел ужасно смешно.

— Ну, что вы, сэр… Все в порядке, никаких обид.

— Я был не прав, — продолжал я гнуть свою линию.

— Пап, чего ты хочешь? — перебил Гарри.

— Помириться, — ответил я с обезоруживающей улыбкой.

— А я не хочу, — буркнул он и потянулся к метле, неудачно задев при этом одну из банок. Та грохнулась на пол, на досках расплылось вонючее озерцо полировки. Гарри раздраженно схватил тряпку и попытался вытереть лужу, но только сильнее размазал.

— Давай помогу, — я вытащил палочку.

— Не надо, — огрызнулся он, отбросил тряпку и сел прямо на пол, обхватив колени руками.

“Все меня достали, видеть никого не хочу”, — говорила его поза.

Я наклонился и стал чарами отчищать пятно.

— Я и вправду тогда хватил лишку, — продолжил я, обращаясь к спине Гарри. — Слишком нервничал. Вдобавок ты сказал то, чего я не желал слышать, вот и…

Гарри ответил хриплым от обиды голосом:

— Да, у вас, взрослых, все так легко! Прости, погорячился, и так далее. Пап, вот если бы я тебе что-то не то сказал… Ты бы меня заставил триста раз извиняться, и то бы со мной месяц не разговаривал! А я, значит, должен…

— Ничего ты не должен, — ответил я. — Желаешь месяц молчать — имеешь полное право.

— Не желаю, — проворчал он, опустив голову. — Я вообще ничего не хочу… Ладно, проехали. Давай и правда помиримся, мне уже надоело злиться.

Он опять шумно выдохнул, чтобы сдуть челку — надо его постричь, а то ведь не видит ничего, — и, обернувшись, протянул мне руку. Твердые пальцы с обкусанными ногтями были липкими от полировки. На мгновение Гарри ткнулся лбом мне в плечо, но тут же, засмущавшись, отодвинулся и стал собирать свои склянки.

— Ты по-прежнему считаешь, что я вру, будто в подземелье был Лорд? — спросил он, не оборачиваясь.

В беседке было уже почти совсем темно, и его рубашка белела смутным пятном.

— Не знаю, — честно сказал я. — Я с этим не согласен, но и тебя переубеждать не стану. Если ты твердо веришь, что это был он, — пускай так. Каждый имеет право на свою веру.

Куда бы она ни привела…

Над нашими головами с шипением вспыхнула лампа, привешенная к крюку под потолком. Желтое сияние было таким ярким, что я зажмурился. Прилетевшие на свет мошки стали виться вокруг стекла. Толком не оттертое уродливое пятно полировки теперь казалось выжженной дырой в полу.

Я достал сигареты и закурил. Гарри, сидя на полу, сосредоточенно завинчивал крышку на банке.

— Пап, — сказал он вдруг, очень тихо, так что я еле расслышал, — знаешь, я хотел тебе сказать… Я убил человека.

Его перепачканные пальцы замерли, сжимая крышку. Я от неожиданности чуть не выронил сигарету.

— В смысле? Кого?!

— Квиррелла…

Лица Гарри я не видел — только затылок с торчащими вихрами.

— Я же не знал, что так выйдет, — сказал Гарри. — Я не хотел. Пытался просто его оттолкнуть, а он… сгорел.

Мерлин великий! Так вот что он имел в виду… А я-то уже перепугался.

— Послушай, — сказал я. — Ты не мог предвидеть, что так получится. Это была стихийная магия.

— Какая разница! Вот что мне теперь делать?!

В его голосе было такое отчаяние, что мне стало не по себе. Я потушил сигарету, потянул Гарри за руку, заставляя сесть рядом со мной на скамью, и хотел обнять его, но он только досадливо дернул плечом. Ему нужно было поговорить, а не чтоб его жалели, как маленького.

— Пап, а ты убивал людей? — спросил он.

— Да.

— Много?

— Не знаю. Кто же это считает… С десяток, наверное.

— И… как оно? — спросил Гарри со странной интонацией.

— Страшно, — честно признался я. — В первый раз особенно.

— Угу, — глухо ответил он и сгорбился, уткнувшись лицом в колени.

Я молчал и не трогал его.

Через несколько минут он поднял голову.

— Вы с мамой больше не будете никого убивать?

— Как придется, — ответил я, пожав плечами.

— Не надо…

— Это не всегда от нас зависит.

— Я не хочу, — сказал он. — Пожалуйста.

— Мы постараемся, — ответил я, чтобы закрыть тему.

— Я вот думаю, — голос Гарри теперь звучал так, словно у него болело горло, — а ведь профессор Дамблдор — фоновый легилимент, так?

— Да.

— То есть, он знал, что с Квирреллом что-то не то?

— Может быть.

— А почему ничего не сделал?

— Думаю, хотел посмотреть, что из этого выйдет, вот и не стал вмешиваться.