Коридоры кончаются стенкой

— И как распорядился сжечь партархив, — подлил масла в огонь начальник секретно-политического отдела. — Три тысячи сто двадцать семь дел с компрматериалами на троцкистов и других врагов партии.

— Ну, не все же три тысячи — враги.

— Нет! Я имею в виду — в том числе.

— Вот тебе папка — здесь все о нем. Отложи дела и подготовь подробнейшее донесение в крайком…

— Может, управимся сами? Спустят на тормозах.

— Нет, это их кадры, пусть управляются с ними сами. Здесь же не один Гутман. Все ключевые посты в городе в руках его ставленников. И в крае крепкие позиции, и в Союзе. Вон, как задружил с Метелевым да Ксенофонтовым! А приедет кто отдохнуть из ЦК — на руках носит. Сам. Никого к ним не подпускает.

— Заводит дружбу!

— Вот именно… Пусть займутся сами, а мы им крепко поможем. Для надежности копию донесения отошлем в НКВД.

Недели через две, после полуночи Малкину на квартиру позвонил начальник УНКВД.

— Ты какого по счету первого секретаря меняешь в Сочи? — спросил он строго после того, как обменялись приветствиями и двумя-тремя ничего не значащими фразами.

— Пока ни одного.

— Ну, как же? А Осокин?

— Его убрали без меня.

— Без тебя, но с твоей подачи?

— В пределах того, чем располагал, я руку приложил.

— Ну вот, а говоришь — без тебя. Я ж помню, как ты ему дули крутил… Что с Гутманом? Не вяжется?

— Он полностью игнорирует меня как начальника горотдела НКВД и жесточайшим образом подавляет всякую инициативу. Вообще отношение к органам у него более чем подозрительное.

— Например?

— Любое наше мероприятие подвергает сомнению, не разобравшись, встречает в штыки. Препятствует арестам членов ВКП (б) — явных троцкистов: целый список таких имеется. В то же время заваливает нас материалами на тех, кто ему лично несимпатичен, кто противоборствует с ним по принципиальным вопросам. Требует арестов.

— Тоже список имеется?

— Так точно!

— Все, что содержится в твоем донесении, — правда?

— Высшей пробы. От подтверждающих материалов сейф уже вздулся.

— Смотри, чтобы не шарахнул! — Рудь засмеялся, а Малкин обиделся. — Хорошо, разберемся. Теперь о главном: бюро крайкома поручило нам внести мотивированные предложения о немедленном выселении из Сочи всех бывших коммунистов, исключенных из партии в ходе проверки партдокументов. Как ты на это смотришь?

— Положительно. Однако прежде по многим надо провести дополнительную проверку. Я говорил, почему. Я за то, чтобы вообще исключенных из партии изгонять из Сочи как чуждый нам элемент. Озлобленные люди — от них всего можно ожидать. Было бы хорошо ограничить, а то и вовсе запретить въезд коммунистов в Сочи самотеком. Приезжают, уезжают — превратили парторганизацию города в проходной двор. Масса троцкистов… Не курорт, а осиное гнездо.

— Ты ставишь сложный вопрос, хотя я тебя понимаю. Может, придать Сочи статус режимного города?

— Это было бы очень правильно. Потоком «прибыл-убыл» надо управлять, и очень четко.

— Я пришлю тебе специалистов, пусть покумекают. А ты им помоги. Н-ну, ладно. А в отношении Гутмана внесем предложение.

— Спасибо, — обрадовался Малкин. — Но тут не только он. С ним кодло из Таганрога, Ростова-на-Дону… Весь Сочи в их руках. Я уже решения горкома достаю негласным путем.

— Почему негласным? — удивился начальник УНКВД. — Ты разве не член горкома?

— Нет, — у Малкина от обиды дрогнул голос и сперло дыхание.

— По-нят-но. Но ты не расстраивайся. Всему свое время.

— Возможны перемены?

— Думаю, что они не за горами. Кстати, у тебя под руками нет данных о результатах проверки партдокументов?

— Есть копия докладной Гутмана в крайком.

— Как оно там в цифрах?

— А вот: всего исключено девяносто два члена ВКП(б). Из них…

— Погоди, я буду записывать. Диктуй!

— Всего исключено девяносто два. Из них: пролезших в партию обманным путем — двадцать восемь; шпионов-диверсантов — два; троцкистов — пять; дезертиров — пятнадцать…

— Дезертиры — это кто?

— Это те, что в ходе проверки самовольно выехали из города, не снявшись с партучета, либо отказались от явки на проверку.

— Есть и такие?

— У Гутмана есть всякие. Я ж говорю, что здесь надо перепроверить.

— Ясно. Кто там еще?

— Жуликов — четверо; потерявших связь с партией и разложившихся — восемнадцать; подделавших документы — двое; отказавшихся представить партбилеты по мотивам их потери — пятеро, и по разным причинам — тринадцать. Такой расклад. На бюро крайкома утверждена проверка в отношении одной тысячи двадцати четырех коммунистов. По тринадцати отменена: поручено провести дополнительные мероприятия.

— Понятно. Спасибо. Ну, будь здоров.

20

В апреле над Гутманом разразилась гроза, от которой стало муторно на душе, а в сердце поселилась смутная тревога. «Сочинская Правда» опубликовала заметку, в которой деятельность горкома подверглась уничтожающей критике. Прочитав заметку, Гутман взъярился:

— Кто посмел? По какому праву? Почему без нашего ведома? С каких это пор газета стала поучать горком? — возмущался он, подозрительно глядя на своего заместителя. — Я им этого не прощу! Никогда! В порошок сотру, заставлю нюхать парашу!

— Не лезь в бутылку, — успокаивал его рассудительный зам. — Все их претензии аргументированы — не опровергнешь. Моли бога, чтобы этим закончилось и не расползлось дальше.

— Куда дальше? Куда дальше?! — пылал гневом Гутман. — Засранцы! За все доброе, что я для них делал, смешали с говном!

— То ли еще будет! Говорил тебе: не дави Малкина!

— Ты думаешь, он?

— А ты думаешь, нет? Смирись. Собери бюро и покайся. — Гутман молчал. — Ты думаешь, кто добился смены руководства газеты? Коммунисты города? Беспартийные большевики? Сочувствующие? Как бы не так! Малкин! Он же понимал, что газета ручная, — вот и добился. А новый состав под его влиянием.

— Надо подготовиться. Ты прав — надо каяться. Соберемся через пару дней. Но только члены бюро. Никаких Малкиных, никаких Побегущевых.

— Кандидатов надо пригласить.

— Да. Их тоже.

На бюро было жарко. Присутствующие — все свои в доску — сидели с похоронными лицами. По всему было видно: пришло отчуждение. Значит, что же? Конец всему? Решили сдать его, чтобы самим остаться на плаву? На пленуме тоже молчали, только он — Гутман — драл глотку. Зря, наверное, лез в бутылку, надо было каяться, не было бы этого бюро. Да. Пленум. С него все началось. На том очередном пленуме горкома партии Гутман неожиданно подвергся массированной критике, безоглядной и нелицеприятной. Выступающие дружно обвиняли его и бюро в протаскивании канцелярско-бюрократических методов работы, в поощрении подхалимажа, в оказёнивании партийной учебы, замазывании сигналов о вредительской деятельности неразоблаченных троцкистов, зажиме самокритики, в подборе кадров на основе личной преданности, фактическом отстранении горсовета и многих хозяйственных руководителей от решения вопросов, входящих в их компетенцию, и взятии на себя несвойственных парторганизации функций. Обвинения показались Гутману столь чудовищными, что он потребовал от своих критиков немедленно объяснить свое неуважительное отношение к руководству горкома, обвинил их в групповщине и пригрозил партийным расследованием. Его резкость вызвала смех в зале, который перенесся на страницы местной газеты. Разгоревшийся конфликт получил широкую огласку. И вот содержание статьи обсуждается на бюро. Все отмежевываются от его ответного выступления на пленуме, обвиняют в несдержанности, непартийном подходе к критике, по существу — ее зажиме. Пришлось признать выступление газеты правильным, критику обоснованной и своевременной. Гутман понимал, что это конец, но воспрепятствовать принятию такого решения не мог.

26 ноября Гутман собрал внеочередной пленум горкома. Докладчиком объявил себя. Говорил сидя, с несвойственной ему медлительностью, тяжело ворочая языком, словно после перенесенного инсульта. Вскользь упомянув об ошибках и промахах, допущенных бюро в процессе своей деятельности, подробно остановился на изложении трудностей, с которыми ему почти в одиночку пришлось бороться, разбирая завалы оргработы, доставшиеся от прежнего руководства.

— Мы были подобны Гераклу, перед которым стояла многотрудная задача очистки Авгиевых конюшен, с которой он успешно справился благодаря живости ума и героической воле. Считаю, что, выполнив черновую работу и выведя организацию на столбовую дорогу, мы тоже справились со своей задачей. Можно сколько угодно говорить о наших промахах, но факт есть факт: парторганизация уже, не та, что была раньше. Теперь очередь за другими. Нужны свежие силы, чтобы так же стремительно идти вперед, разрушая преграды, воздвигаемые врагами всех мастей. Крайком партии, обсудив положение в партийной организации города Сочи, решил укрепить ее новым товарищем, которого многие из вас хорошо знают. Товарищ Лапидус — бывший завсовторготделом крайкома, очень подготовленный и работоспособный, рвется в бой, не боясь, трудностей. Но будь он хоть семи пядей во лбу, без крепкой поддержки снизу ему не обойтись. Крайком надеется, что укрепление руководства организации даст улучшение работы в ближайшее время. Для этого нам нужно по-большевистски сплотиться. Только вместе мы сумеем направить работу по нужному руслу.