Корм вампира

— Они нам лгали? — Изумился ребенок, за какой-то месяц привыкший к совершенно другому поведению взрослых. — Лгали, только ради того, чтобы — управлять? Но ведь проще объяснить, научить…

Я помотал головой, не соглашаясь.

Учить это безумно тяжело, это адская работа, при которой на себя не остается сил. Именно потому самые лучшие за всю историю учителя, своих семей словно бы и не имели. Не имели и собственных детей.

Честно рассказав все пацану, "загрузил" его на добрый час. Да еще и оправил посуду мыть — под монотонное движение легче думается.

Минут через десять к нему присоединился волчонок, норовя облизать тарелку, вместо того, чтобы ее вымыть.

Пискнула рация, которую я, больше из принципа, чем от надежды, держал включенной.

В радиусе десяти километров появился некто…

Догадываюсь я, кто этот некто, под снегопадом шарохается.

— "Толстый" — "Тонкому", не нас ищешь? — Поинтересовался я, не надеясь на ответ.

Мало ли… Может уже успел выйти из радиуса, а может и вовсе не он.

Не дождавшись ответа, со вздохом, вновь вернул рацию на "ожидание".

Жаль.

Очередная возня двух молодых волков, играющих в старую, как мир игру — догонялки, развлекла и отвлекла меня от невеселых мыслей.

Как ни крути, а по Бену я скучал. Много пройдено, много сказано и много пережито.

Завернувшись в свой спальный мешок, пожелал всем спокойной ночи и уткнулся носом в согретую собственным дыханием, ткань.

Здравствуй, сон!

Во сне Менделеев увидел таблицу.

А я хочу увидеть сон… Не затейливый, обычный сон, каких мне не снится уже давно. Не хочу ни "порнухи", ни дикого и бессмысленного боевика. Хочу теплой, солнечной поляны. Нежного солнца хочу. И легкого ветра, что овевает, а не выстуживает насмерть. Я хочу того, что мне противопоказано.

Утро подарило чистое небо и звенящий от мороза, воздух.

Волки честно выполнили утренний моцион, вернувшись с добычей — заледеневшими тушками трех зайцев и десятком птичьего племени, от мороза закопавшегося не слишком глубоко.

Я даже представить себе не могу, как эта троица смогла дотащить все это богатство, видимо занимались "челночным бегом".

Пришлось расстараться, соображая, что повкуснее и сытнее, приготовить.

После обеда, оставив серую братию отмывать посуду, выбрался по дрова. Запас еще был, но маловат, маловат запасец!

Из принципа, срубил два небольших деревца и по очереди, волоком, дотащил до пещеры, демаскируя ее, ко всем, не к ночи будь помянутыми. Мороз уже прихватил верхний слой снега так, что тот вполне спокойно держал мой вес, лишь слегка проминаясь под ногой.

У самой пещеры, принялся обрубать ветви, засыпая снег пахучими, желтыми щепками, отлетающими от топора во все стороны.

Вродек и Франц сперва таскали сучья, а когда замерзли, отжали у меня топор и сами увлеклись этим не сложным, на первый взгляд, действием.

Волчонок бегал вокруг, то ныряя в сугробы, а то, замирая и принюхиваясь, словно штиль донес до его чуткого носа неведомый запах и теперь он решал, опасен ли этот запах или можно его игнорировать с чистой душой.

Пока, все приносимые запахи можно было игнорировать и просто играть, радуясь набитому животу, теплой пещере и холодному, чистому воздуху.

Деревца я специально подбирал не особо толстые, так что к ночи управились, полностью затащив все в пещеру и сложив вдоль стены — пусть сохнут.

— "Тонкий" — "Толстому". — Рация перешла из режима ожидания, испугав всех присутствующих своих хриплым писком и пением помех. — Ты куда запрятался, Олег?

— Пещера, недалеко от сосны, Бен! Совсем не далеко… — Хохотнул я.

— Ага. Скалы я пролетал. Ждите, скоро буду! — Морпех, судя по звуку, положил свою рацию на что-то мягкое.

— Идем встречать? — Вродек широко улыбался, предвкушая теплую встречу. — Подсветим?

— Иди. — Махнул я рукой, набирая в чайник, воду. — Я здесь побуду…

К моему удивлению, оба волчонка предпочли остаться в пещере, демонстрируя полнейшее пренебрежение церемониями. Тепло и уют пещеры намного больше для них значили, чем новые люди, гости или новости. Как знать, обладая их нюхом, слухом и видением мира, наверное, тоже больше интересовался набитым животом, чем странными двуногими, разрушающими все, к чему прикоснуться их верхние лапы.

Чайник на огонь, почесать затылок, чем угощать старого друга и полезть в кубышку, за вареньем. Вот не могу я без сладкого! Хоть шоколадка, но должна быть! Не факт, что я ее съем прямо сейчас, через день или неделю. Она может месяцами лежать в холодильнике! Но, вот когда ее там нет — все, изведусь, пока не пойду и не добуду это сильно вредное, сильно сладкое!

Что-то меня на философию потянуло! Видимо совсем скучно стало…

Или совсем дела плохие вокруг творятся!

Философский настрой сдуло ветром, рука привычно расстегнула кобуру с "Когтем", а ноги отнесли в сторону от входа, становясь под прикрытие горящего костра, слепящего входящих.

Первым в пещеру проскользнул Бен, а вот второму гостю я был совсем не рад.

Заворчал самый молодой из волчат, демонстрируя, что он тоже совершенно не счастлив видеть Картера Керпера…

Щелчок снимаемого с предохранителя "Глока" и оглушающий выстрел, совершенно отчетливо дали понять, что Франц "Оклахоме" не рад совсем.

— Не… Ну, он мне тоже давно не нравился… — Обалдевший Вродек лупал глазами оттираясь от крови и серого вещества, разлетевшегося во все стороны, после встречи 9-ти миллиметровой пули, с черепом. — Но так экспрессивно выражать свои чувства!

Бен только тяжело сглотнул, наблюдая, как пистолет в руках пацана развернулся в его сторону и поднял руки.

— Этот чистый. — Франц убрал оружие в кобуру. — А Тот… На нем печать Хозяина.

— Кто дал ребенку оружие?! — Возмутился морпех.

— Что за печать и кто — Хозяин? — Вродек насторожился, в отличии от Бена, ухватив самую суть.

— Старший может поставить свою печать на любого смертного. — Франц шмыгнул носом. — Почти. Например, на Олега, печать поставить нельзя. А с… Него — пацан ткнул пальцем в "Стекло", — печать сняли.

— И, что можно сделать с помощью печати? — Насторожился я, готовясь к неприятностям. — Управлять человеком?

— Да, если "Печать" поставлена добровольно, как этому… Если "помечают" тайно, то могут только подсмотреть или подслушать, и то, если человек находится в нервном возбуждении. — Язык Франца совершенно перестал напоминать язык маленького существа, только-только познающего мир, не добавляя мне спокойствия.