Корм

Игры с мертвецами чуть прибыльнее. Но Шон (во всяком случае, пока) не может обеспечить нас обоих, а от родителей не хочет съезжать без меня. Мы всю жизнь провели вместе, рассчитывая в основном друг на друга. В далеком прошлом, еще до Пробуждения, нам бы поставили диагноз «созависимость» и насмерть замучили бы психотерапией: конечно, приемные брат и сестра зациклились друг на дружке.

К счастью (или к несчастью — думайте как хотите), в нашем мире дела обстояли иначе. Здесь и сейчас держаться поближе к близким — самый надежный способ остаться в живых. Шон не съедет от родителей без меня, и, куда бы мы ни отправились, мы будем вместе.

Телефон все звонил, а я в это время успела откопать в шкафу темно-серую твидовую юбку — мало того, что нужного размера, так еще и приличного вида. Теперь бы раздобыть подходящий верх. Наконец Баффи соизволила снять трубку и мрачно проворчала:

— Я писала, между прочим.

— А ты всегда пишешь, или читаешь, или копаешься в железе, или мастурбируешь. Ты хоть одета?

— На данный момент — да, — озадаченно отозвалась девушка. — Джорджия, это ты?

— Ну не Шон же. — Я застегнула пуговицы на белой рубашке и заправила ее в юбку. — Мы тебя подхватим через пятнадцать минут. Мы — это я, Шон и родичи. Тащат всю честную компанию ужинать. На самом деле пытаются примазаться к нашей славе и приподнять себе рейтинг, но на данный момент мне плевать.

Баффи все схватывает на лету, хоть иногда по виду и не скажешь.

— Получилось? — спросила она запинающимся от волнения голосом.

— Получилось.

Оглушительный восторженный вопль заставил меня вздрогнуть, хотя телефонная система автоматически убавила звук. Улыбаясь, я вытащила из ящика мятый черный пиджак и взяла из стопки на комоде новую пару солнечных очков.

— Итак, через пятнадцать минут. Договорились?

— Да! Да-да-да! Аллилуйя! Конечно, договорились! — зачастила Баффи. — Нужно переодеться. И сказать соседям по комнате! Переодеться! Увидимся! Пока!

Послышался щелчок, и механический голос объявил:

— Звонок прервался. Вы хотите еще раз набрать номер?

— Нет уж, мне хватило.

— Звонок прервался. Вы хотите…

— Нет, — вздохнула я. — Спасибо, отсоедините.

Телефон пискнул и выключился. Такой прогресс в последнее время с программами по опознаванию речи, а научить систему понимать разговорный английский не могут. Ну да ладно, не все сразу.

Я сбежала по лестнице в гостиную, где уже ждали мама, папа и Шон, по пути пристегивая к поясу портативный МР3-диктофон. Еще один, запасной, встроен в мои наручные часы, но в нем только тридцать мегабайт: для хорошего интервью маловато. Зато в портативный влезает пять терабайт. Если мне столько понадобится за один раз — это уже будет заявка на Пулитцеровскую премию.

Мама надела лучшее платье (зеленое, она его всегда надевает для важных снимков), папа — обычный рабочий наряд: твидовый пиджак, белую рубашку и брюки цвета хаки. Добавьте сюда Шона — тоже в рубашке и любимых штанах с большими карманами — и получите в точности последнее семейное фото из новостей. У мамы даже сумочка была та же, под завязку набитая пистолетами. Уму непостижимо, что она вытворяет со своей блогерской лицензией А-5. Но они там в правительстве сами виноваты — нечего было давать журналистам класса А-7 и выше право проносить оружие (хоть и не в открытую) в любую зону, где за последние десять лет случались вспышки вируса. Мама, по крайней мере, ведет себя ответственно и ставит пистолеты на предохранитель, если собирается в ресторан.

— Баффи будет готова через пятнадцать минут, — сообщила я, поправляя очки.

Теперь стали выпускать новую модель с магнитными креплениями вместо привычных дужек: с носа не падают, их можно только специально снять. Я бы купила такие, но ужасно дорого — их не утилизуешь, придется каждый раз подвергать санобработке.

— Уже почти сумерки, ты бы могла и линзы надеть, — в голосе отца слышалось смешливое удивление.

Это его коронная интонация, еще с былых времен. Именно так он разговаривал по громкой связи, когда использовал веб-камеры на кампусе, чтобы пасти своих студентов-биологов: караулил их по всему Беркли и напоминал про домашнее задание. А потом по этой же самой громкой связи и с помощью тех же камер координировал группки уцелевших, направлял их в безопасные места, сообщая о перемещении шаек зомби. Его профессиональный, дружелюбный голос спас жизнь очень многим. После того как улеглись первоначальные страсти, его бы с радостью взяли в качестве диктора в любую медиакомпанию. Но папа решил остаться в Беркли и стал одним из пионеров зарождавшегося блогерского движения.

— Можно и вилку воткнуть себе в глаз, а смысл? — ответила я с натянутой улыбкой.

Брат придирчиво изучил твидовую юбку и показал мне два поднятых больших пальца. Испытание пройдено. Штаны у Шона, конечно, ужасные, но в моде он разбирается гораздо лучше меня.

— Я позвонила в «Бронсона» и зарезервировала столик на террасе. — Мама прямо лучилась благодушием. — Прекрасный вечер, весь город будет как на ладони.

— Мы позволили маме выбрать ресторан, — прошептал брат.

— Да уж вижу, — ухмыльнулась я в ответ.

«У Бронсона» — единственный во всем Беркли ресторан с открытой террасой. И единственное место во всем округе Сан-Франциско, где можно поужинать, сидя под открытым небом на холме среди деревьев. Думаю, именно так люди раньше и проводили свободное время, пока постоянная угроза заражения не вынудила всех запереться в четырех стенах. Заведение классифицируется как зона уровня 6. Без стандартной полевой лицензии туда даже не войдешь, а при выходе нужно сдавать анализ крови. На самом деле особой опасности нет: территория обнесена высокой электроизгородью под напряжением (оленю через такую не перескочить), а среди деревьев установлены мощные прожектора, которые реагируют на движение любого большого животного. Единственное, что может случиться, — какой-нибудь необычайно крупный зараженный енот (пока свежий и с хорошей координацией) успеет забраться на ветку и запрыгнуть внутрь. Подобных прецедентов еще не было.

Но мама, тем не менее, надеется там оказаться, когда это произойдет (что почти неизбежно). Она один из первых настоящих ирвинов, а от старых привычек избавиться трудно, если вообще возможно. Мать поправила сумочку и неодобрительно на меня посмотрела:

— Ты бы причесалась хоть для приличия. А то как дикобраз.

— Так и было задумано, — не растерялась я.

Маме повезло, у нее послушные гладкие пепельные волосы (когда нам с Шоном исполнилось по десять, они начали элегантно седеть). У папы волос почти не осталось, а раньше были рыжеватые — сказывается ирландская кровь. А вот мои густые темно-каштановые космы либо запутываются вконец, если их отращивать, либо выглядят нечесаными, если их коротко подстригать. Предпочитаю второй вариант.

У Шона оттенок посветлее, и волосы, в отличие от моих, прямые и не вьются. Но если он коротко стрижется, то разница почти незаметна. Поэтому мы обычно говорим всем, что двойняшки — так гораздо проще и не надо пускаться в долгие и сложные объяснения.

Мама печально вздохнула:

— Наверняка кто-нибудь уже прознал про ваше назначение, за вами будут толпы бегать. Вы же понимаете?

— Хм-м-м, — промычала я.

Этот «кто-нибудь» наверняка получил звонок от мамы или папы (а то и от обоих сразу) и теперь поджидал в ресторане. Все наше детство прошло в погоне за рейтингами.

— Жду не дождусь. — У Шона гораздо лучше получается избегать конфликтов с родителями. — Чем больше сайтов сегодня опубликуют мое фото, тем больше сексапильных дамочек по всей стране на меня западет.

— Вот свинья. — Я ткнула брата локтем.

— Хрю-хрю. Да ладно, мы правила знаем. Я улыбаюсь в камеру и демонстрирую свои шрамы, Джордж и папа активно делают умный вид. Мы все позируем и старательно избегаем серьезных вопросов.

— А я надвигаю на глаза черные очки, ни в коем случае не улыбаюсь и вовсю расписываю, какими едкими и критичными должны быть все наши репортажи, — сухо добавила я. — А Баффи лепечет о том, как это поэтично — разъезжать по стране с кучкой политиканов, которые держат нас за идиотов.