Корни гор

– Я уже думал об этом. – Торбранд конунг кивнул. Такое совпадение мыслей у него и у Гримкеля, не славного боевым духом, удивило, но не насторожило. Наверное, Гримкель просто понял, что ему некуда бежать. – Но нам придется оставить людей для охраны раненых.

– Конечно, конечно. Но ведь и им тоже. У них много раненых! Как же еще… Правда, ваши «троллиные мечи» не оставляли ран, так ведь? – Гримкель беспокойно хихикнул. – Все, кто с ними встретился, теперь хвастаются своим подвигами у Одина… Но я надеюсь, что убитые этими мечами попадают сразу в Хель.

Торбранд конунг кивнул и послал хирдманов поднимать войско. В рог не трубили, чтобы не выдать врагам своих замыслов. К рассвету полторы тысячи человек, считая легкораненых, снова приготовились испытать свое боевое счастье. Неспособных к битве оставили на попечение Хьёрлейва Изморози с сотней человек на всякий случай. Как и в прошлый раз, на ближайшем побережье он припас два корабля на всякий случай.

Как оказалось, Гримкель конунг не стал за ночь храбрее. Предложение он высказал смелое, но когда дошло до дела, предпочел остаться со своими людьми позади.

– Я буду охранять перевал, – заявил он. – Я уже справился с этим вчера, и мне можно доверять. Ты можешь на меня положиться, как на родного брата! Клянусь Волчьим Камнем!

– Что-то он многовато клянется, – пробормотал Эрнольв ярл, беспокойно поправляя повязку на шее.

– Его клятвы не стоят соленой селедки! – ответил ему Асвальд, осторожно моргая подбитым глазом, который к утру начал смутно отличать свет от тьмы. – Вот он и сыплет ими направо-налево.

Дружина фьяллей без помех миновала перевал и втянулась в злополучную долину. Мертвые тела все еще лежали тут, и видно было, что за ночь над ними потрудились волки. Фьялли содрогались, видя изуродованные, совершенно неузнаваемые тела, похожие на груды в беспорядке набросанной одежды, так что и не поймешь, где у лежащих руки, а где ноги. Все они казались слитыми с землей, потому что ушли из живого мира невозвратно. Страшно было видеть, настолько меньше стало живых. Фьялли даже не приглядывались, чтобы случайно не узнать знакомое лицо.

Только Торбранд конунг смотрел по-всегдашнему зорко, точно должен был передать кому-то важному точный рассказ о происходящем.

– От того, насколько успешно мы сразимся, будет зависеть, насколько достойно мы сумеем их похоронить! – громко сказал он. – Важно оставить поле битвы за собой. Помните об этом.

Всю долину впереди заливал густой белесый туман. Небо постепенно светлело, но долина казалась молочной рекой, и спускаться в нее было страшновато: захлебнешься. Утренний ветер шевелил ветви деревьев в тумане, точно там двигались великаны. Но фьялли, подавленные видом мертвых, только ёжились от холода и не думали ни о чем. Никогда мир не бывает таким будничным, как на сером рассвете, когда тьма уползла вместе со своими тайнами, а все привлекающее взгляд днем еще дремлет, зябко свернувшись.

Вигмар Лисица ждал за валуном и тоже зябко поеживался, позевывал в кулак: сказывалась бессонная ночь. Его разговор с Ингвидом еще не решил всего дела: услышав о новых замыслах, дружина в один голос потребовала, чтобы именно он, Вигмар, при всех подтвердил свое согласие. Связываться с предателем Гримкелем никому не хотелось. И Вигмар, взобравшись, на валун, произнес целую речь: что сначала надо разделаться с фьяллями, а потом уж с предателями. При этом он свирепо хмурился и призывал к мести захватчикам. И только когда никто их не слышал, он подошел к Гримкелю и сказал, глядя ему прямо в глаза: «Учти, тролль бородатый! Если ты хоть в мысли опять предашь, я убью тебя своими руками. Я вернусь для этого даже из Хель, и ты ни в небе, ни под землей от меня не скроешься. Ты уже должен знать – я все это могу». Из его острых желтых глаз на потрясенного такой прямотой Гримкеля глянула Грюла, лисица-великан, воплощение огненной гибели.

Но сейчас, на рассвете, в Вигмаре не осталось ничего от его могучего духа-покровителя. Сейчас ему хотелось спать, а до захватчиков и предателей не было особого дела. Но Вигмар знал, что это равнодушие – только сейчас.

Строй фьяллей в молчании лился по дну долины, а квитты так же молчаливо появились на склонах с двух сторон и потекли вниз, на врагов. Битва в тумане началась как бы сама собой: без приказов и боевых кличей, без «копья против вражеской рати» [18] . Две человеческие волны столкнулись так же молчаливо, как сливаются воды двух рек. Без ярости и ненависти, сгоревших еще вчера, фьялли и квитты сшибали друг с другом клинки, желая одного: покончить с этим гадким делом раз и навсегда. Вот только для этого требовалось покончить с неприятелем.

18

«Старшая Эдда». Пер. С. Свириденко. Имеется в виду строчка «Один бросил копье против вражеской рати; То было во дни первой в мире войны…» как намек на обычай, по которому предводитель начинает битву броском копья в сторону вражеского строя.

Битва быстро развалилась на множество отдельных очагов: в тумане и мелком лесу, который поднимался по пологим склонам гор вокруг долины, вожди не видели своих людей и не могли ими управлять. Каждая дружина сначала держалась возле своего вожака, но вскоре и дружины, преследуя противника или отбиваясь, стали распадаться на кучки, на десятки, на пары… Здесь и там, покончив с двумя-тремя противниками, стряхнув кровь с мечей, бойцы оглядывались и устремлялись на шум ближайшей схватки, чтобы начать все сначала. Никто даже не знал, за кем остается верх в этой призрачной битве среди тумана.

Асвальд дрался с каким-то квиттинским силачом, а вокруг него оставалось еще целых полтора десятка хирдманов из его дружины. Меж стволами зашевелились люди; Асвальд предостерегающе крикнул, не поняв, свои это или чужие. Мелькнуло смутно знакомое лицо, и Асвальд вспомнил человека из квиттов Гримкеля. Откуда? Почему здесь? Они же должны охранять перевал! Асвальд не успел додумать мысль до конца, как все ему стало ясно. Тот самый, со знакомым лицом, ударил копьем в спину Торгуду Торопыге, потом стряхнул тело с клинка. Он не ошибся в тумане.

– Квитты сзади! – заорал Асвальд. – Предатели! Гримкель… Предатель! Бей всех квиттов! Всех!

Гримкель не усидел на перевале до конца: побоялся, что победа будет одержана без него и Ингвид не поверит в его дружбу. Поэтому он повел свою дружину вслед за фьяллями и приказал нападать со спины. Впрочем, фьялли очень скоро разобрались: им не пришлось долго убеждать себя в том, что их предали. Внутренне каждый уже к этому приготовился. Затрубил рог, призывая фьяллей к отступлению. Туман рассеивался, дорога к перевалу хорошо просматривалась. Фьялли стали отходить.

Эрнольв Одноглазый шел одним из последних. Возле него осталось три человека, а у самой тропы через долину им встретился десяток квиттов – то ли люди Ингвида, то ли Гримкеля, сейчас было некогда разбирать. Квитты окружили их, и им осталось лишь отбиваться, стоя спинами друг к другу. Эрнольв рубил, сжимая меч обеими руками, но сердце его заливало холодное отчаяние. Два поражения подряд – слишком много даже для стойких фьяллей. Ему не вернуться домой, как не вернется Арнвид Сосновая Игла и Модольв Золотая Пряжка… Он навсегда останется в этих пологих горах, на туманных склонах с мелкими елками, где даже не к чему прислониться спиной… Больше не увидит ни Свангерду, ни мальчиков…

Эрнольв работал клинком безостановочно и бездумно, а в мыслях отрывочно мелькало: хорошо, что двое сыновей. Род не угаснет. Свангерда… А про него им расскажут… Кто-нибудь расскажет… Кто-нибудь же уцелеет. Где конунг?

Один из его хирдманов справа коротко вскрикнул и упал; квитт выдернул копье и тут же, с каплями крови на острие, устремил его к Эрнольву. Так… Теперь один на пятерых… Все… Отходить было некуда, и Эрнольв всей кожей ощущал, как отлетают последние мгновения его жизни – с этими елками и мельканием клинков перед глазами…