Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

– Спасибо вам, - не мог не поблагодарить Владимир.

– Оставь, ты мне тоже понравился.

Лестница под ним поскрипела недолго, и всё затихло. «Что дальше?» - подумал Владимир и заснул, перегруженный и переутомлённый событиями, сгустившимися в одной ночи.

– 9 –

Спал, однако, недолго. Разбудил узкий луч солнца, настойчиво сверливший висок, пробиваясь в сенник сквозь выпавший сучок в доске крыши. Сначала Владимир в полусне уклонялся от него, но настырный вестник хорошего утра домогался своего настойчиво и, в конце концов, когда добрался до неплотно закрытого глаза, заставил его владельца сесть, ослеплённого и сдавшегося, не сразу сообразившего, где он, и уж совсем не помнящего коренных перемен, происшедших в его жизни накануне. Постепенно включившийся мозг, не желавший сразу расстаться с необходимым отдыхом, стал пропускать в уши жизнерадостную птичью какофонию и особенно громкое и противное однотонное верещание какого-то отвергнутого воробья, а ещё – громкий разговор или спор Марлена с сестрой, что-то не поделивших во вчерашних воспоминаниях. Тогда и Владимир вспомнил всё своё, сон отстал, а организм ожил, готовый к так и не запланированным действиям.

Снулый, позеленевший от муторных позывов отравленного желудка и блевотины, Марлен ничего не хотел: ни ехать, ни оставаться, ни жить, ни вообще что-либо делать или решать. Пришлось подстегнуть его застланное алкоголем воображение неизвестным ему подвисшим приговором зятю, и это немедленно сработало. Марлен привычно засуетился и заторопился с отъездом от опального родственника. Владимир тут же вспомнил об опостылевшем громоздком чемодане, прихваченном у исчезнувшего во тьме открытой вагонной двери капитана, и решил от него избавиться во что бы то ни стало. Да и опасен он был как улика, хорошо видимая и памятная. Пришлось вслух предположить, что их не забыли, ищут по дороге и, вполне вероятно, ждут на той станции, куда они собираются, а это значит, что надо избавиться от всего уличающего, тем более – от хорошо заметного чемодана. Сработало. Слушавший сначала вполуха Марлен при упоминании чемодана встрепенулся и тут же предложил вскрыть его и посмотреть, что же они тащили. Он-то уж до того напрягался, что даже забыл про ношу, к которой не притронулся ни разу. Не медля, со свойственным ему вспыхнувшим азартом, он с трудом выволок чемодан на середину комнаты, нетерпеливо взломал замки перочинным ножом, откинул перевязные ремни и распахнул крышку. Сверху они увидели плотные пачки женских шёлковых чулок, строй сверкающих никелем и жёлтым металлом зажигалок, кожаные перчатки, тонкое женское бельё и ещё невесть что. И это только сверху. А под ними? Марлен даже вспотел, глаза его блуждали, а руки не решались дотронуться до невероятного богатства. Прерывающимся голосом он предложил немедленно всё поделить поровну и только хотел приступить к выкладке добычи по паям, как к Владимиру пришло иное решение. Он опять почему-то вспомнил дорогу сюда, навязчивую колбасу, напряжённо-отсутствующее выражение лица Варвары и предложил Марлену:

– Я отдаю тебе свою долю при двух условиях.

Тот вначале не осознал жертвы, опешил, потом быстро согласился и только тогда поинтересовался:

– Каких таких условий?

– Ты отдаёшь мне взамен всю имеющуюся у тебя колбасу, - предложил Владимир, - и оставляешь чемодан здесь. Вернёшься за ним позже, когда станет ясно, что от нас отстали. Согласен?

Марлену до слёз было жалко расставаться даже на время с вдруг привалившим богатством, он не мог так просто согласиться со вторым условием и попросил с мольбой:

– Можно что-нибудь взять? Я спрячу. В подарок своим.

Но Владимир был неумолим:

– А если тебя обыщут?

Огорчённый друг вынужден был согласиться:

– Ладно, будь по-твоему.

Владимир, не надеясь на быстрое согласие народившегося собственника чужого добра, которое, появившись нежданно, становится дороже собственного, облегчённо вздохнул. Чемодан, таким образом - гора с плеч. Теперь не мешало бы избавиться от того, что он сам присвоил, вытряхнув из маленького чемоданчика капитана к себе в мешок. Для этого вполне сгодится тайник Варвары. Владимир ещё там, на чердаке дома, когда Варя упомянула о деньгах, решил, что и его присвоенным деньгам лучшее место там.

Взяв свой вещмешок целиком, он ушёл к Варваре. Та копошилась в огороде и, уже забыв, наверное, о просьбе воспользоваться тайником, как о маловажной детали их сговора, смотрела на Владимира и приветливо, и пытливо: не передумал ли? Он объяснил свой приход, она махнула рукой в направлении чердака, посмотрела, как он полез наверх, и снова занялась своим делом. У открытого тайника Владимир сложил, не считая, все деньги по неравным пачкам, как пришлось, завернул в бумагу, перевязал шпагатом и тесно уложил на дно ящика. Под них спрятал драгоценности в двух запасных тонких носках. Тщательно укрыл тайник заново и выбрался наружу. Спустившись по лестнице, позвал:

– Варя, иди сюда.

Она разогнулась, придерживая поясницу, медленно, словно оттягивая встречу, подошла к нему, смущённо улыбаясь в ожидании конца сказки. Но нет, сказка продолжалась.

– Закрой глаза и не подглядывай, - приказал Владимир.

Варя с готовностью подчинилась приказу, а он, подвесив оба добытых меной круга колбасы на ладонь, поднёс к её лицу и спросил:

– Отгадай, что я принёс?

Она, не открывая глаз, не сдержавшись, шагнула к нему, обхватила за шею, нечаянно роняя колбасу на землю, и крепко обняла его, уже по-свойски.

– Володя! – всхлипнула от нежности. – Ты принёс мне себя, и больше мне ничего не надо.

Его немножко покоробило от начинающейся мелодрамы, он осторожно освободился от её удушающих собственнических объятий, сразу поймав себя на ощущении, что они стали немного стесняющими, и вся эта громоздкая любвеобильная русская женщина на свету уже не так привлекательна и совсем не в его вкусе. И чем назойливее и навязчивей она становилась, тем больше. Чтобы несколько сгладить собственное впечатление и почувствованную ею его холодность, деланно засмеялся, посетовал:

– Ну вот! Я-то думал – обрадую.

Варя тоже рассмеялась в ответ, хотя и сжала её сердце тревога от сбывающегося ожидания конца сказки.

– Ещё как! – подтвердила она. – Запах-то от неё какой! На всю улицу. Смотри, соседи сбегутся, расхватают на дольки. Спасибо. – Посмотрела пытливо. – Заметил в дороге, да? Всё-то ты примечаешь, как Виктор бывалоча.

Опять резануло по сердцу упоминание здесь, в русской глуши, друга, у которого он всю жизнь в долгу, а потому мелочную привередливость – долой, он необходим Варе Кранц и их сыну.

А вот и он сам, лёгок на помине, с отчаянным криком «Мама!» бежит, смешно заплетаясь неокрепшими босыми ногами, чтобы защитить мать от незнакомого дяди. Подбежал, ухватился за мать и уставился насторожённо ярко-синими васильковыми глазами, ещё не начавшими выцветать от неурядиц жизни, на дядю, подняв головёнку, прижатую щекой к защитительному бедру. Внимательный и остерегающий взгляд так остро напомнил взгляд отца в ту последнюю памятную ночь, что у Владимира опять сжало сердце. Он присел перед мальчуганом.

– Ну, что? Давай знакомиться, сынок, - протянул ему ладонь. – Меня зовут папа Володя.

Вверху судорожно всхлипнула Варя, бережно отстранила сына, мягко подвигая его к названому отцу, но не отнимая рук, как бы не отдавая совсем. Когда же сын перестал сопротивляться её подвижкам, она оставила их друг перед другом, занявшись упавшей колбасой, стряхивая с неё пыль и оттирая от грязи, одновременно жадно и вкусно принюхиваясь.

Малыш, застеснявшись и совсем не воспринимая по молодости чувств и лет свалившегося вдруг на него близкого родства с незнакомым дядей в красивой военной форме с блестящими погонами и наградами на груди, склонил голову набок и боком же протянул свою совсем ещё бескостную ладошку. Она вмиг обожгла ладонь Владимира, искрой отправила тепло в сердце.

– Пойдём на речку, - предложил отец.

У маленького Вити сразу же загорелись глазёнки, и он тут же потянул Владимира за руку, увлекая туда, куда удавалось попадать так редко с вечно занятой мамой. Рядышком они вышли за калитку, провожаемые почему-то тоскливо-слезливым взглядом матери, так и не уверовавшей пока в свалившееся в одночасье семейное счастье. Сердце-вещун замирало от предчувствия беды, охлаждало грёзы, не давало отстраниться от привычного ожидания худших времён.

– 10 –