Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

Ещё бы не соглашаться. Дорогой подарок от бывшей партизанки Сергей Иванович непременно возьмёт, и не надо будет врать, откуда он взялся.

– Нет, - ответил Владимир.

– Почему? – удивилась Травиата Адамовна, решив, что он не хочет её участия в подарке. – Одному тебе не осилить.

– У меня есть десять тысяч, - уполовинил он на всякий случай свой капитал.

– Ого! – ещё больше удивилась отвергнутая испольщица. – Богач! – Она помолчала, что-то соображая, потом решила: - Это меняет дело. Тогда ты отдаёшь пять, а я – полторы тысячи, больше своих не соберу, а занимать с долгой отдачей не люблю, да и нечего отдавать, пока муж не при деле. Идёт? Если учесть, что сделку нашла и совершила я, то можно сказать, что мы в фактической половинной доле. Принимаешь?

– Безусловно, - согласился Владимир, - всё по-честному.

Он вынул из рюкзака толстую пачку сотенных купюр, отсчитал шесть тысяч и протянул деловитой партнёрше. Та взяла деньги, отслюнила тысячу обратно, хлопнула ею по лбу неделового партнёра, всунула в его руки и, прокричав подругам:

– Пока! Дело есть, - ушла в сторону складов.

– Счастливого пути, - пожелали женщины, а та, что в рыжину и в барашек, добавила:

– Не обижай Владимира, - и, повернувшись к нему, посоветовала: - если что, приходи, пожалеем.

Все засмеялись и пошли в опостылевшую контору, а Владимир, довольный всем, пообещал, простив обидные смотрины:

– Обязательно.

Потом залез в кузов, всунул длинный шланг в бочку с бензином и дозаправил баки. Только начал проверять рессоры и колёса, как из-за длинного среднего склада показалась экспедиторша и позвала:

– Володя!

Он, торопясь, подошёл к ней, поняв, что сделка состоялась, и нужен носильщик.

Травиата Адамовна стояла одна у платформы склада, на которой лежал фанерный ящик, прочно и часто обвязанный верёвкой. Продавца не было, он предусмотрительно исчез, опасаясь иметь лишних свидетелей.

– Давай вместе, - предложила экспедиторша, - тяжёлый, чёрт.

Владимир поднял ящик за верёвки на грудь – он и впрямь оказался тяжёлым, что только порадовало, обещая хорошее качество радиоприёмника – и, откинувшись назад, понёс, осторожно переступая с ноги на ногу, к машине. Там он поставил ценное приобретение на землю, собираясь как-нибудь загрузить в кузов, но подельница остановила:

– Зачем нам его трясти туда и обратно? Оставим на проходной, а на обратном пути возьмём – целее будет.

«И то», - мысленно согласился с разумным предложением Владимир. Теперь он не отказался от помощи, и они вдвоём дотащили ящик до проходной.

– Пускай постоит у тебя до вечера, - попросила Травиата Адамовна вахтёршу. – В нём бумага и бланки разные. Не возражаешь? Вот, возьми, - она протянула ей целую пачку «Беломора».

– Пускай, - коротко разрешила вахтёрша, взяв папиросы.

– 5 –

Из города выбирались тоже по указке Травиаты Адамовны. Хорошо, обошлось без дорожных происшествий и встречи с очередным братом, и скоро разбитая грунтовая дорога побежала в дальние поля, перемежаемые небольшими светлыми рощами и низкими перелесками, окаймлёнными буйным кустарником. Попалась встречная колонна студебеккеров с солдатами с грязными, запылёнными лицами и воспалёнными усталыми глазами. Ведущий колонны поприветствовал уволенного в запас железного сородича, и вся колонна прокатила мимо, оставив такой плотный шлейф пыли, что пришлось наглухо закрыть окна, но всё равно запах её проникал в кабину и свербил в носу. Когда крутящуюся пыль отнесло в сторону, снова показались чёрные, серые, зелёные, жёлтые, пустые и со стожками жёлтой соломы поля, невзрачные рощи и редкие молодые сосёнки и ели, выбежавшие на светлое место, а вдали по всему горизонту – всё тот же могучий бор, пугающий величием и загадочной темнотой. До чего же велика и пустынна русская земля! От дороги то и дело ответвлялись узкие просёлки и убегали в дальние леса, заканчиваясь на хуторах, спрятавшихся от чужих глаз среди могучих сосен. Пропылила, будто танк времён первой мировой войны, русская чудо-пятитонка с тупым носом, деревянной кабиной и деревянным расшатанным кузовом, вся словно вытесанная топором, и снова всё тот же поднадоевший однообразный равнинный пейзаж. Война, очевидно, не задержалась здесь, прокатившись на скорости туда и обратно, потому что не оставила больших следов в виде разбитой техники и разрытой земли, как под Минском, но воронки от бомб вдоль дороги хорошо угадывались по кучным и буйным зарослям травы во впадинах. Какая-то женщина с детьми остановилась передохнуть на обочине, поставив у ног корзины с оранжевыми, коричневыми, жёлтыми и белыми шляпками грибов. Они приветливо помахали руками и остались позади.

– Ну, как, ты доволен? – вдруг спросила молчавшая до сих пор спутница, смотревшая, не видя, на скудную природу.

Владимир повернул к ней лицо, улыбнулся, довольный, что она ищет разговора.

– Ещё как! – подтвердил, имея в виду, в первую очередь, удачные розыски агента. – Спасибо вам.

Она тоже ответно улыбнулась, достала папиросу, привычно и ловко закурила, пуская дым в приоткрытое окно, но он упрямо залетал в кабину.

– Наконец-то, дождалась благодарности, - шутливо попеняла, - да и то напросилась сама.

Владимир покраснел.

– Извините, - повинился он, вспомнив, что на самом деле не поблагодарил толком складскую доставалу. – Вы не представляете… - правда, он тоже не представлял - … как будет рад Сергей Иванович.

Она довольно усмехнулась и напросилась не то в шутку, не то всерьёз:

– Может быть, и меня на день рождения пригласите?

– Непременно! Убеждён, что ваше появление будет для Сергея Ивановича двойной радостью, - с жаром ответил за хозяина постоялец. – А я обязательно за вами зайду, вы и подарок вручите.

– Вот, на тебе! Сама и на благодарность напросилась, сама и приглашение выпросила, - засмеялась бывшая партизанка, - вот как нам, женщинам, приходится.

Она вдруг нервно скомкала потухший окурок, щелчком вышвырнула за окно, глубоко, чуть ли не в голос, вздохнула и умолкла, неожиданно схваченная ноющей тоской. Хмель уходил, а с ним и временное радостное восприятие жизни.

Погода тоже явно портилась. Набежали тёмно-серые тучи, низко нависли, переполненные влагой, и, освобождаясь от тяжести, высыпали на землю мелкий, но частый нудный дождь, холодящий и навевающий невесёлые размышления. Зато не стало пыли, и колёса студебеккера захлюпали по мелким лужам, далеко разбрызгивая пока ещё светлую грязь. Больше всего не понравился дождь «дворникам», они отчаянно трудились, сметая со стёкол морось, капли, туман и оставляя частые полукружья амбразур на запотевших стёклах, сквозь которые видны были потемневшие мокрые и зябкие деревья, почерневшие поля, над которыми зависла чёрная пелена дождя и тумана.

Травиата Адамовна поёжилась и надела телогрейку, зябко передёрнув плечами.

– Прохладно стало.

Владимир кивнул, не отвлекаясь от плохой, сплошь в выбоинах, залитых водой, дороги. Встречные ЗИСы были забрызганы грязью по самые окна, и даже на окнах виднелись текущие капли грязи.

– Что-то в сон потянуло, - зевнула напарница, прикрыв рот ладошкой. – Можно, я прилягу, а ноги к тебе за спину вытяну?

– Попробуйте, - разрешил Владимир, максимально придвинувшись к рулевому колесу.

Сидеть так и управлять машиной было неудобно, и он облегчённо вздохнул, когда она, поворочавшись под накинутой телогрейкой, потолкавшись ему в спину ногами в шерстяных носках и с трудом удерживаясь, чтобы не свалиться на пол, чертыхнулась и села, поправляя разлохмаченные волосы.

– Не могу, - и, помолчав, сердито добавила: - Господи, сама не знаю, чего хочется.

А дождь всё лил. Владимир посмотрел на неё, ожидая продолжения, но его не последовало. Вытянув ноги, засунув руки в карманы вновь надетой телогрейки и плотно прижавшись мёрзнувшей спиной к сиденью, она улыбалась своей неизменной мягкой улыбкой, потихоньку начиная злиться на шофёра.

– Ты не можешь не трясти?

– Дорога, - односложно ответил он, заметив её падающее настроение и боясь вызвать неосторожными словами неожиданный и всегда необъяснимый взрыв женской ярости.

Боясь разрюмиться, Травиата Адамовна крепко сжала зубы и горько спрашивала себя, не находя ответа: зачем, как оглашённая, носилась по базе, выпытывая у кого только можно про приёмник, зачем умасливала жирного кота-кладовщика, поедавшего её похотливыми глазами и поминутно подбиравшего мокрыми губами текущие от сладострастия слюни, зачем? Не для комиссара же она старалась? Но и не для этого, что сидит рядом и молчит, редко отговариваясь скупыми фразами. Она даже фыркнула, не сдерживаясь, от нелепой мысли, а Владимир осторожно покосился, надеясь, что хандра её проходит.