Король Алчности

— Не волнуйся. Я пришел с миром, — он поднял руки, его тон был полунасмешливым, полуискренним. — Сотри подозрительное выражение со своего лица. Разве я не могу нанести дружеский визит своему брату на праздники?

— Дружественный визит подразумевает стук в дверь, а не взлом и проникновение.

— Когда я зашел, никого не было дома, так что стук ничего не дал бы, не так ли?

— Не говори мне чушь, — я пересек комнату, зная и о кинжале в его руках, и о пистолете, который я спрятал в каминной полке.

— Ты исчез после Le Boudoir, и тебя бы здесь не было, если бы ты чего-нибудь не захотел.

Роман застыл, и кинжал замер в левой руке.

— Как я уже сказал, сейчас праздники. Они вызывают у меня ностальгию.

— У нас были дерьмовые праздники, — наша приемная семья не особо любила подарки и рождественское веселье. Единственным подарком, который я получил от них, была пара поношенных носков.

Роман пожал плечами.

— Верно, но у них были свои моменты. Помнишь, когда мы впервые напились и разгромили садовых гномов миссис Пельтцер? Ее крики можно было услышать на другой улице.

— Мы оказали ей услугу. Эти гномы были ужасны.

— Так и есть, — тени заплясали на его лице. — После твоего отъезда мне не с кем было праздновать Рождество. В колонии для несовершеннолетних был ад. И когда я вышел, у меня не было ни друзей, ни семьи, ни денег.

Вина давила со всех сторон. Пока я общался с однокурсниками и профессорами в Тайере, Роман страдал в одиночестве. Он сделал свой выбор и столкнулся с последствиями, но это не облегчило горькую тяжесть в моем горле.

Тем не менее, теперь он был взрослым, опасным, и я был бы дураком, если бы позволил сентиментальности ослабить самосохранение.

— Кажется, сейчас у тебя все хорошо, — я остановился возле камина, мои глаза были устремлены на Романа, а чувства были в состоянии повышенной готовности к любым неожиданностям, которые могут выскочить из тени.

— Похоже на то, — он прижал кончик лезвия к пальцу. Вытекла крошечная капля крови. — Некоторое время я скитался после колонии, пока не встретил Джона. Он был ветераном Второй мировой войны и чертовски язвительным, но он дал мне постоянную работу в своем магазине и жилье. Если бы не он, я бы не был там, где нахожусь сегодня, — тени еще больше потемнели. — Он умер в прошлом году.

— Мне жаль, — я имел в виду это.

Я не знал этого человека, но в моей жизни была похожая картина, и смерть Эрлиха расстроила меня больше, чем что-либо еще до этого момента.

— Знаешь, я рассказал ему о тебе, — тихо сказал Роман. — Как мы были близки. Как ты предал меня, и как сильно я тебя ненавидел. Эта ненависть сохранила мне жизнь, Дом, потому что я отказался умирать, пока ты получаешь все, что хочешь.

Горечь нарастала. Вокруг моей талии была привязана сотня валунов, которые тянули меня вниз, пока я не утонул под их тяжестью.

— Я бы помог тебе. Если бы ты попросил меня о чем-нибудь еще, кроме алиби, я бы это сделал.

— Ну и кто теперь врет? — Роман поднялся со своего места, и возмущение пробивалось сквозь его безразличие, пока оно не ушло. — Ты бы ничего не сделал, потому что Доминик Дэвенпорт заботится только о себе. Сколько раз я прикрывал тебя, когда мы были моложе? Десятки. Сколько раз я просил тебя о помощи? Один.

Пламя разочарования лизнуло мою вину.

— Есть разница между ложью о пьянстве несовершеннолетних и чертовым поджогом!

— Ты хочешь, чтобы я поверил, что тебе не плевать на закон? — его гнев отразился от мрамора с грохотом зубов. — Не говори мне, что ты не совершал никаких теневых сделок с тех пор, как я видел тебя в последний раз. Ты делаешь это, чтобы обогатиться, но не для того, чтобы помочь кому-то еще, — в его глазах пылала враждебность. — Дело было не в алиби. Речь шла о лояльности. Ты даже не пытался остаться. Ты увидел, как моя беда поставила под угрозу твой драгоценный план разбогатеть, и отвернулся от единственной семьи, которая у тебя когда-либо была.

Гул вернулся с удвоенной силой. Это было оглушительно, смесь шума, которую я не мог заглушить, как бы ни старался.

— Похоже, это повторяющаяся картина, — выражение лица Романа смягчилось после его убийственного выстрела. — Где твоя жена, Дом? Ей надоело твое дерьмо, и она наконец ушла?

Тугой, крепкий узел, который складывался внутри меня с той ночи, когда я пришел домой и обнаружил, что Алессандра ушла, наконец взорвался.

Рычание пронзило воздух, когда я бросился вперед. Кулак встретился с костью, вызвав резкое шипение. Роман был застигнут врасплох лишь на секунду, прежде чем он швырнул кинжал в сторону и ответил на мой удар с такой силой, что у меня перехватило дыхание.

Ваза разбилась о землю, когда мы напали друг на друга так, как это могли делать только братья, с враждебностью, еще более сильной из-за нашего общего прошлого. Я не пошел за своим пистолетом; он не потянулся за своим клинком. С момента нашего конфликта прошло пятнадцать лет, и мы не собирались смягчать удары оружием.

Это было чертовски личное.

Пот и ярость пропитали воздух. Кожа раскалывалась, и ручейки крови стекали по нашим лицам. В глазах у меня потемнело, и рот наполнился привкусом меди. Где-то хрустнула кость.

Это был не первый раз, когда мы с Романом дрались физически. Будучи подростками, мы быстро впадали в гнев и часто дрались до порезов и синяков. Однако годы усилили нашу способность к жестокости, и мы могли бы оба умереть той ночью, если бы не цеплялись так яростно за свои причины для жизни.

Для меня это была Алессандра, для Романа — нечто неизвестное, чем он никогда не поделится.

Наконец, в какой-то момент между ворчанием и ударами наша энергия иссякла. Мы рухнули на пол, в синяках и изнеможении, наша грудь вздымалась от последствий урагана.

— Блядь, — я выплюнул полный рот крови. Он испачкал край ковра за двадцать тысяч долларов, который я купил в Турции, но в этом и была хорошая сторона богатства. Все было заменяемо. Почти все. — Ты больше не тощий маленький засранец.

— И ты наконец-то научился драться, не жульничая.

— Драться умнее, а не сильнее — это не мошенничество.

Роман фыркнул. На его лице уже образовались темно-фиолетовые пятна, а засохшая кровь оставляла ржавые полосы на коже. Один глаз опух.