Король бродяг
Шрифт:
– То есть как тёмная деревенщина, – пояснил Элизе Джек. – Сперва сообщник якобы настроен скептичнее всех в толпе: задает трудные вопросы, зубоскалит, а под конец, будто бы уверовав, первым покупает то, что продаёт мошенник.
– В данном случае Kuxen? – спросила Элиза. Доктор:
– Да. А публика в данном случае будет состоять из Хакльгеберов, богатых майнцских купцов, лионских банкиров, амстердамских игроков на денежном рынке – короче, богатых и модных особ со всего христианского мира.
Джек мысленно взял на заметку выяснить, кто такие игроки на денежном рынке, и, поймав Элизин взгляд, понял, что она думает о том же. Однако тут доктор отвлёк её следующей фразой:
– Чтобы вы слились с толпой, Элиза, надо лишь
– Ой, доктор! – воскликнула Элиза. – Почему мужчины, которые влекутся к женщинам, не умеют говорить таких слов?
– Ты видишь таких мужчин только в своём присутствии, – сказал Джек. – Как они могут говорить красивые слова, когда у них рты елдаками заткнуты?
Доктор загоготал примерно как в первый раз.
– Что в таком случае извиняет тебя, Джек? – спросила Элиза. У доктора приключилось что-то вроде горлового спазма.
Слёзы радости выступили у Джека на глазах.
– Слава Богу, что женщины не умеют самостоятельно избавляться от жёлтой желчи! – объявил он.
В этой же гостинице к ним присоединился караван из маленьких, но прочных телег с товаром, который доктор закупил в Лейпциге и выслал вперёд с поручением его дожидаться. Некоторые были нагружены индийской селитрой, другие – серой из Рудных гор [18] , третьи, хоть и везли всего несколько ящиков, проседали и стонали, как неверные на дыбе. Заглянув сквозь щели в один из ящиков, Джек увидел переложенные соломой маленькие глиняные сосуды. Он спросил возчика, что это. «Quecksilber» [19] , – был ответ.
18
Которую они узнали по торговой марке – не чьей иной, как самого герра Гейделя.
19
Ртуть (нем.).
20
Перевод Арк. Штейнберга.
Караван, состоящий теперь из двадцати с лишним повозок, проехал Галле и другие города дальше к западу. Над каждыми городскими воротами высились островерхие каменные башни, чтобы бюргеры заранее увидели приближение бродяжьих полчищ и успели принять меры. В нескольких днях пути от Галле дорога пошла вверх и принялась петлять, заставляя (подобно философским книгам, о которых говорил доктор) сворачивать туда, куда им не особо хотелось. Перемены происходили исподволь, но вот однажды утром они проснулись в определённо межгорной долине, самой красивой, какую Джек видел в жизни, светло-зелёной от первой апрельской поросли и усыпанной сильно уменьшившимися за зиму стогами. Склоны полого уходили вверх, постепенно превращаясь в нечто более хладное и скалистое – укрепления, воздвигнутые исполинами на подступах
к ещё более загадочным высям. Кряжи были усеяны чёрными точками, по большей части деревьями; впрочем, попадались и сторожевые башни. Джек поневоле задумался, кого они стерегут. А может, в них по ночам зажигают огни, чтобы передавать странную информацию над головами спящих селян?.. В этой же долине они проехали мимо озера, в которое сползали развалины бурого замка; вода от ветра шла мурашками, дробя отражение.Элиза и доктор по большей части ехали в карете. Она перешивала платья в соответствии с тем, что, по его словам, было модно; он писал письма или читал плутовские романы. Доктор сказал, что София-Шарлотта, дочь Софии, выходит в этом году за курфюрста Бранденбургского, и приданое выписали прямиком из Парижа, что дало повод для бесконечной беседы о туалетах. В хорошую погоду Элиза иногда ехала на верху кареты, придавая жизни возчиков новый смысл. Временами Джек, чтобы дать отдых Турку, шёл пешком или ехал в карете – внутри либо наверху.
Доктор постоянно что-нибудь делал – рисовал схемы фантастических машин, писал письма, составлял пирамиды из нулей и единиц по ему одному ведомым правилам.
– Что вы делаете, док? – спросил как-то Джек, просто чтоб потрепаться.
– Усовершенствую свою теорию вещества, – отрешенно ответил доктор и замолчал часа на три, по прошествии которых крикнул кучеру, что ему надо справить нужду.
Джек пытался болтать с Элизой. После разговора в гостинице она была явно не в духе.
– Почему ты готова выполнять сложные действия с одного моего конца и не хочешь целовать другой? – спросил он как-то вечером, когда в ответ на его нежности она только закатила глаза.
– Чего ты хочешь? Я теряю кровь – гумор страсти.
– В обычном женском смысле или…
– В этом месяце больше обычного. И потом, я целую только тех, кто меня любит.
– С чего ты взяла, будто я тебя не люблю?
– Ты почти ничего обо мне не знаешь, так что твои чувства продиктованы исключительно похотью.
– А кто в этом виноват? Я несколько месяцев назад просил тебя рассказать, как ты попала из Берберии в Вену.
– Неужто? Не помню.
– Может, у меня размягчение мозгов от французской хвори, девонька, но я отчётливо помню: несколько дней ты сосредоточенно думала, а потом сказала: «Не хочу об этом говорить».
– Ты не спрашивал в последнее время.
– Элиза, как ты попала из Берберии в Вену?
– Часть истории так печальна, что неприятно вспоминать, часть – настолько скучна, что ты сам не захочешь слушать. Довольно сказать, что когда я настолько повзрослела, чтобы считаться взрослой на вкус любвеобильного мавра, то стала в их глазах дивидендом – процентами, набежавшими на прежнюю стоимость моей матери. Меня пустили в расчёт.
– Что?!
– Передали константинопольскому визирю в ходе сделки, мало отличной от тех, что заключаются в Лейпциге. Как видишь, человека тоже можно свести к нескольким каплям ртути и влить в международный поток.
– И сколько визирь за тебя заплатил? Просто любопытно.
– Два года назад цена за одну меня на средиземноморском рынке равнялась одному жеребцу, чуть постройнее и порезвее того, на котором ты только что ехал.
– По мне… ну, разумеется, любая цена была бы слишком низкой, и всё же…
– Однако ты забываешь, что Турок – не обычный конь. Он, может, чуть староват, но, что главное, способен произвести потомство.
– А, так в уплату за тебя пошёл кровный жеребец.
– Необычного вида арабский скакун. Я видела его в порту. Он был совершенно белый, за исключением, разумеется, копыт, и с красными глазами.
– Берберы разводят скаковых лошадей?
– Через Общество британских невольников я узнала, что скакун направляется во Францию. Кто-то там связан с берберийскими пиратами – полагаю, тот, кто обратил нас с матушкой в рабство. Из-за этого человека я никогда не увижу матушку: когда я покидала Берберию, у неё был рак. Когда-нибудь я разыщу и убью мерзавца.