Король холопов

Опустив голову, он продолжал:

— Неурожай, голод… Скот пропал, хата сгорела… Мне ничего другого не осталось, как пойти в свет и искать хлеба. Никто меня не пожалел, и я уже боялся, что умру где-нибудь под забором, но вдруг раздался твой призыв к работе. Я взялся за заступ и, благодаря твоей милости, нашел работу и кусок хлеба. Да вознаградит тебя за это Господь! Если бы ты не сжалился над нами, то не я один, а тысячи людей погибли бы от голода…

Король молча и в задумчивости выслушал эту краткую повесть исстрадавшегося человека.

— Напрасно ты не обратился ко мне, — сказал Казимир. — Я ел хлеб твоего отца и отблагодарил бы сына…

Мужик покачал головой. Язык у него был такой же острый, как и у отца…

— При всем вашем желании, — проговорил он с грустной улыбкой, — вы не могли бы помочь всем и облегчить все бедствия… Не я один остался без куска хлеба. Ты окружен рыцарями и придворными панами, а бедному трудно было бы попасть к тебе.

— Но ведь у меня для всех дверь открыта! — воскликнул король.

— Так-то оно так, — ответил мужик, — но при всех дверях стоит стража и в разорванной свитке не пропускает.

— А что же сталось с твоей землей и имуществом? — спросил Казимир.

— Все сгорело, а землю Неоржа отдал кому-то из своих.

Тряхнув головой, селянин продолжал:

— Да и я туда уж возвратиться не мог бы. Все напоминало бы об умерших и о хорошем прошлом, и я не выдержал бы от боли.

Казимир повернулся в сторону чиновника, стоявшего позади него и, сделав ему знак записать его слова, проговорил:

— Я прикажу отвести тебе другую землю, и из королевской сокровищницы тебе выдадут вспомоществование. Не надо поддаваться отчаянию, ты еще не стар, сумеешь работать и стать на ноги.

Указав ему на приблизившегося чиновника, Казимир прибавил:

— Обратись к нему, и он тебе устроит, согласно моему приказанию. У тебя впереди еще достаточно времени, чтобы свить себе гнездо, пока не наступила старость.

Сын Вядуха молча склонился к ногам короля, поцеловал их и удалился. Подобные разговоры и благодеяния со стороны Казимира часто бывали, и почти ежедневно он награждал бездомных землей и выдавал им деньги на обзаведение хозяйством.

Рыцари и дворяне, бывшие свидетелями таких поступков Казимира, вместо того, чтобы проникнуться уважением к нему, начинали его ненавидеть. Наказание Борковича, о преступлениях которого забыли, а помнили лишь о его жестокой смерти, тоже способствовало усилению их нерасположения к королю. Восстановление привилегий евреям, некогда пожалованным им королем Болеславом, возвышение Вержинека, который собрал на службе короля несметные богатства, о которых рассказывали чудеса, — все это подтверждало сложившееся у шляхты убеждение, что Казимир задался целью уничтожить сословие, занимавшее до сих пор почетное положение.

Король чувствовал, что восстанавливает против себя дворян и рыцарей и своими поступками вызывает их ропот, но он никогда не обращал внимания на то, что о нем говорят.

Шляхта утешала себя надеждой, что король сойдет в могилу, не оставив после себя наследника, а Людовик, король венгерский, к которому перейдет престол, обещал увеличить привилегии дворянского сословия. Мать будущего наследника и он сам усердно поддерживали сношения с более влиятельными в стране людьми, привлекая их на свою сторону разными заманчивыми обещаниями.

Надежды на появление наследника от нового брака тоже не оправдались: королева Ядвига дала ему только дочерей. У Казимира были сыновья от Рокичаны и Эсфири, но они никаких прав на престол не имели, и Казимир, отказавшись от всякой надежды передать трон законному наследнику Пястов, настойчиво преследовал цель оставить о себе память в потомстве, возвысив свою страну. Он укреплял города, заселял их, прокладывал дороги, наблюдал за порядком, заводил торговые сношения, обогащал государственную казну и следил за исполнением введенных им законов.

Так как за просвещением приходилось ездить за границу и учиться у чужих, он решил открыть в стране свои школы, и ему первому принадлежала мысль устроить в Кракове высшую школу, которая впоследствии послужила источником просвещения для всей страны.

— Я теперь могу спокойно умереть, — сказал он, обращаясь к Сухвильку с ласковой улыбкой и с гордостью человека, достигшего своей цели. Стране моей нечего опасаться ни невежества, ни темноты, ни беззакония, никакой враг ей не страшен. Страна обойдется собственными судами и школами, и ей не придется искать правосудия и науки у чужих. Зерна брошены; Господь поможет, и они взойдут…

— Милостивый король, — ответил Сухвильк, — вы многое совершили, но вам еще нужно долго жить и охранять посеянное вами, чтобы оно выросло, окрепло и не было сломлено первой бурей, которая над ним может разразиться.

В конце сентября 1360 года случилось страшное несчастье.

В один из последних дней сентября вечером Вержинек спокойно сидел и беседовал с одним из королевских чиновников, стоявшим в почтительной позе перед человеком, бывшим на дружеской ноге с королем. Вместе с процветанием и усилением королевства вырос и Вержинек и стал одним из самых могущественных людей во время правления Казимира.

Вдруг во время спокойной беседы Вержинек услышал, что кто-то подъехал к воротам его дома и остановился. Хоть в этом не было ничего необыкновенного, однако он вздрогнул, как будто охваченный каким-то предчувствием, и, сделав рукой знак своему собеседнику, замолчал и начал внимательно прислушиваться, устремив глаза на входную дверь. Удивленный чиновник, заслонявший собой дверь, отодвинулся.

Вскоре послышались поспешные шаги приближавшегося человека. Встревоженный Вержинек быстро поднялся со скамьи. В этот момент дверь раскрылась, и на пороге появился Кохан Рава, одетый по-дорожному, в плаще и забрызганных грязью сапогах. Он сопровождал Казимира в его путешествии, и Вержинек с радостной улыбкой протянул ему руку, но взглянув на печальное, горем искаженное лицо вошедшего, не проговорил ни одного приветственного слова, а только с тревогой смотрел на Кохана.

— Король возвращается? — спросил наконец хозяин еле державшегося на ногах гостя.

— Вы еще до сих пор ничего не знаете? — произнес Рава.

— Ради Бога, скажите в чем дело! Говорите… Были какие-то печальные слухи, — проговорил Вержинек.

— Вскоре это уж ни для кого не будет тайной, — с тяжелым вздохом воскликнул Кохан, — случилось несчастье! Возможно, что Господь еще нас убережет от самого страшного…

— Король еще жив? — ломая руки, спросил Вержинек.

— Слава Богу, жив… — лишь страшно мучается.

Кохан, все время стоявший, бросил шапку на стол и в изнеможении опустился на скамью, находившуюся поблизости; от волнения он весь дрожал. — Говорите же, ради Бога, что же случилось с нашим повелителем! — воскликнул ошеломленный Вержинек. — Его постигло несчастье? Он заболел? Скажите мне… Мы не верили слухам…

Кохан, низко склонив голову, проговорил:

— Мы на обратном пути остановились в Пжедборе. Это было как раз в праздничный день, в Рождество Пресвятой Богородицы. Король и не думал об охоте, но его уговорили. Несчастный день и несчастный час… Лучше бы он остался дома. Капеллан не советовал в такой торжественный день, да и у него особенного желания не было, но нашлись добрые люди, которые настаивали, соблазнили оленями, в громадном количестве наполнявшими леса… День был прекрасный, лошади стояли наготове, охотники торопили…