Король холопов

— Каким же образом? — спросила она. — Ведь всем известно, что у вас жена?

— Но ведь и всем известно, что я пятнадцать лет с ней не живу и даже не вижусь с ней, — произнес Казимир. — Я просил ее отца взять ее обратно, и он на это согласился. Брак этот недействителен, папа согласится его расторгнуть, а епископ нас обвенчает.

Рокичана к этому не была подготовлена; и эти слова до того ее удивили, что она некоторое время сидела, как немая, не будучи в состоянии произнести ни слова. Она чувствовала на челе холодное прикосновение королевской короны, ей казалось, что на плечах ее пурпурная мантия, и она сидит на золотом троне, выше всей этой завидующей черни — словом, она воображала себя королевой.

Но она скоро очнулась от этого призрачного видения.

— Государь, — воскликнула она, — не обманывайте меня! Этого быть не может!

— Мое королевское слово служит вам в том порукой, — ответил король с достоинством. — Ведь я вам не давал никаких обещаний и ничего не говорил об этом, пока не удостоверился, что все это возможно. Теперь я все предусмотрел и уверен в том, что нас обвенчают.

Вдова опустила голову, зажала губы, не находя никаких возражений. Казавшееся столь невозможным, было близко к осуществлению — Рокичана королева! Она взглянула на того, который хотел быть ее мужем, впервые видя его так близко перед собой при дневном свете.

Его благородные черты лица и лоб, покрытый морщинами, носили на себе отпечаток прожитых лет и многих страданий; молодости уже не было на этом мужественном лице, но оно все еще было красиво, дышало добротой, и отпечаток грусти придавал ему особенную прелесть. Красивый мужчина в цвете лет, с темными длинными волосами, спускавшимися на плечи, в которых кое-где пробивалась седина, не спускал восхищенного взора с Рокичаны и с нетерпением ждал ее ответа.

Но вдова от волнения вся дрожала и не могла собраться с мыслями, и Казимир, не дождавшись ее ответа, продолжал:

— У меня нет наследника; вы знаете, что Бог отказал мне в нем, и корона уже обещана моему племяннику. Но я еще не потерял надежды, и вы, может быть, будете матерью этого желанного…

— Ваше величество! — перебила взволнованная Рокичана. — Умоляю вас! Скажите, это несомненно? Неужели это правда? Это не сон?

— Я говорил вам: нас обещали обвенчать… Я протягиваю вам руку… Клянусь…

При этих словах он на минуту приостановился.

— Конечно, все это так, как я вам говорю, — прибавил он, — но так как я уже несколько лет на ножах с королевским епископом, то венчать нас будет другой. До тех пор тайна должна быть сохранена для того, чтобы нам не помешали. Князь-отец берет Аделаиду к себе, а я введу вас в замок. Рокичана молчала; все это казалось ей до того неправдоподобным, что она не могла придти в себя.

Судорожно сдавливая виски руками, она воскликнула:

— Ваше величество, вы сами знаете, могла ли бы я отказаться от короны и от такой чести для меня и для моего потомства? Но мне все это кажется чудным сном. Дайте мне собраться с мыслями и успокоить взволнованное сердце. Я не знаю, что думать, что говорить, не знаю, что делать!

Казимир воспользовался этой минутой ее растерянности и прикоснулся губами к ее белому челу, ее рука очутилась в его руках, но она этому не сопротивлялась и, обессиленная, нагнулась к нему. Он понял, что она побеждена и сдается, а ей все это казалось неправдоподобным, невозможным, несмотря на все уверения короля.

— Скажи, прекрасная Кристина, — настаивал Казимир, — ведь ты мне дашь слово? Да!

— А родня? — спросила вдова.

— Ради Бога! У нее будет довольно времени радоваться этому, когда мы после венчания уведомим их о случившемся, — гордо сказал король. — Ведь не будут же они этому противиться?

— Дайте мне хоть минуту подумать! — шепнула Кристина, сжимая голову руками.

— О чем тебе думать? — возразил король с нетерпением. — Я сюда пробрался тайком; при дворе императора не знают о моем приезде и не должны об этом узнать; я должен возвратиться как можно скорее, я ждать не могу, откладывать не хочу. Все тут же должно быть обдумано и решено. Ты не должна преждевременно разглашать это, чтобы не вызвать каких-нибудь препятствий. По дороге в Краков ты остановишься в Тынце, где нас обвенчают. Там уже все приготовлено.

Но прекрасная Кристина была до того взволнована, что не в состоянии была здраво размышлять; это неожиданное, как бы с неба свалившееся, счастье пугало ее, и она боялась, чтобы оно столь же скоро не улетучилось. — Король мой, — воскликнула она, обращаясь к нему, — ты мне оказываешь поистине большую честь; даешь мне надежду на счастье, которого я никогда не ждала, но позволь мне успокоиться, собраться с мыслями, помолиться Богу. Я вся дрожу!

Казимир взглянул на нее с состраданием и медленно поднялся с места. Поцеловав ее в лоб, он тихо сказал:

— Я ухожу, возвращусь через несколько часов. Успокойся, прекрасная Кристина, верь королевскому слову, не бойся ничего. Ты меня осчастливишь, и я буду стараться отплатить тебе тем же.

С этими словами он пожал ее дрожащую руку, посмотрел ей в глаза и, улыбаясь, медленно вышел из комнаты.

Рокичана не имела сил провожать его; она опустилась в кресло и дала волю слезам, даже не отдавая себе отчета, почему она плачет. Ее охватила какая-то тревога, страх за будущее; сердце ее усиленно билось, по телу пробегала дрожь. Королевой, она будет королевой, но здесь среди своих она уже была ею по своей красоте и по своему богатству, а там, нося имя королевы, она будет себя чувствовать, как будто унесенная в высь. Она чувствовала, что делаясь королевой, она теряет много — король был для нее привлекательным мужчиной, но любви к нему она не чувствовала. Неужели новая жизнь, прекрасная, полная блеска даст ей счастье? Здесь она была окружена толпой обожателей, а там? Что ждет ее там?

В отчаянии она ломала руки, не зная, на что решиться, с кем посоветоваться. Отказать — не позволяла гордость, принять — мешал страх. Она еще сидела, погруженная в раздумье, вытирая слезы, как вдруг вошел Енджик, почти насильно ворвавшись в комнату.

Кристина с детства привыкла к его любви и покровительству; иногда случалось, что он ее раздражал, и она прогоняла его, когда он слишком явно и навязчиво вмешивался в ее дела; однако она ему очень доверяла и была уверена в том, что он ей желает добра.

В ее теперешнем положении она очень обрадовалась его приходу в надежде с ним посоветоваться. Купец поклонился и по обыкновению начал извиняться.

— Сердитесь на меня, если хотите, — произнес он, — но я вошел сюда чуть ли не силой. Выслушайте меня, прекрасная Кристина; Бог свидетель, никто вам больше добра не желает, чем я.

— Верю, — ответила вдова, медленно приближаясь к нему, — верю и докажу это. Вы ведь меня не выдадите?

— Я? — ответил Енджик, кладя руку на грудь.

— Скажу вам первому, может быть, вам одному, о том что со мной случилось. Польский король…

Енджик, всплеснув руками, перебил ее.

— Кто же не знает о том, что он в вас влюбился? Ведь весь город трубит об этом, а я прихожу к вам с просьбой, чтобы вы прогнали этих… Кристина, сделав нетерпеливый жест, грозно на него взглянула.

— Польский король женится на мне, — гордо ответила она, наблюдая за Енджиком, какое впечатление произведет на него это известие. Но тот лишь насмешливо улыбнулся.

— Они вас бессовестным образом обманывают! — воскликнул он. — Каким образом король может жениться? Ведь он пятнадцать лет уже женат! Ведь жена его, Аделаида, до сих пор еще жива!