Король и пешка (фанфик Сумерки)

– Хорошо. Подождите минуту. – Моника удалилась в подсобное помещение. Вернулась, как и обещала, через минуту, держа в руках визитку.

– Благодарю. – Я взял у нее визитку и отошел в сторону.

– Мистер Дёрк, добрый день, вас беспокоит Эдвард Мейсен.

– Здравствуйте? – Приветствие больше походило на вопрос. Голос принадлежал мужчине средних лет. Тем лучше для меня. Молодые слишком спесивы, бесстрашны и горделивы.

– Я звоню вам из ювелирного магазина, ваши гребни произвели на меня неизгладимое впечатление.

– Спасибо.

– Я хотел бы их приобрести.

– Конечно, вы сможете сделать это, как только завершится выставка.

– Я хотел бы их приобрести сегодня. Сейчас.

– Это… боюсь, что это невозможно. Мне очень жаль, мистер Мейсен.

– Я готов оплатить не только стоимость изделий, но и размер приза, который, возможно, вы и не выиграете. – На том конце провода молчали. Я продолжил: - Мистер Дёрк, меня зовут Эдвард Мейсен. Я перезвоню вам через пять минут. Тем временем вы можете проконсультироваться на мой счет, например у… гугла. – Я отключился. Гугл, на самом деле, мог рассказать обо мне много чего интересного. Большинство информации носило характер сплетен и слухов, но, как принято считать, дыма без огня не бывает. Надеюсь, Ивону Дёрку достанет ума подумать над этим. Я перезвонил ювелиру через десять минут.

– Мистер Дёрк?

– Для меня большая честь продать вам что-нибудь из моих изделий, мистер Мейсен.

– Славно. После того, как мы закончим этот разговор, позвоните в магазин, чтобы они сняли ваши гребни с конкурса и передали их мне. Десять тысяч – сумма приза. Какова стоимость самих гребней?

– Мистер Мейсен, каждый гребень инкрустирован тридцатью черными бриллиантам и десятком сапфиров, каркас выполнен из платины, и это абсолютный эксклюзив…

– Я понял. Сколько?

– Сорок тысяч. – Выпалил мистер Ивон Дёрк.

– Мои люди привезут деньги наличными, назовите адрес. – Тишина. – Мистер Дёрк?

– Нижний Ист-Сайд, Эссекс-стрит, двадцать двенадцать.

– Всего доброго.

Я отключился от Дёрка, чтобы набрать номер Каса. Он принял вызов мгновенно.

– Сэр?

– Как обстановка?

– Никакой активности.

– Хорошо. Кас, мне сейчас понадобится твоя мозговая активность. Запоминай. Нижний Ист-Сайд, Эссекс-стрит, двадцать двенадцать. Ивон Дёрк. Пятьдесят тысяч. Теперь подробнее. Ты едешь в банк, снимаешь с моего счета пятьдесят кусков и отвозишь их Ивону Дёрку на Эссекс-стрит, двадцать двенадцать. Я позвоню в банк, проблем с этим не возникнет. С мистером Дёрком будь вежлив. Вопросы?

– Нет вопросов, сэр. – Я убрал телефон в карман, ко мне приближались люди. Отойдя в сторону, я дал им возможность переступить через ограждение и открыть крышку стеклянного ящика. Мужчина дрожащими руками вынул бархатную подушку, на которой хранились гребни, и понес их к прилавку. Хотелось дать ему подзатыльник, чтобы двигался быстрее. Девушка за прилавком уложила гребни в черный футляр. Положив на прилавок купюру, я поблагодарил ее и вышел вон.

Игнорируя красный сигнал светофора и глядя на плоскую черную коробочку, я чувствовал себя удовлетворенным. Подъезжая к парковке, почувствовал, как вибрирует телефон. На фоне недавно пережитого стресса со мной случился очередной дефект – теперь я внутренне дергался каждый раз, когда мой телефон неожиданно просыпался. Но это было не оповещение от системы безопасности, это был Эрик.

– Я скоро буду, будь добр, скажи своим ребятам, чтобы не суетились.

– Я подожду у лифта. Хочу посмотреть, как они тебя отделают.

Я едва успел выйти из автомобиля, когда на горизонте замаячил Эрик. Пешком. С букетом в руках. Он приблизился ко мне и заинтересовано посмотрел на футляр с гребнями, я приподнял бровь. На этот раз сработало.

– Специально оставил машину за парковкой, чтобы они увидели меня и цветы. Подумают, что я просто решил поздравить ее со свадьбой. Кстати, на почте все прошло гладко. – Мы зашли в лифт.

– Запоминай, Эрик. – Я развернулся, чтобы он видел пульт управления лифтом и медленно набрал код. – Теперь дай свой телефон. – Он протянул мне телефон. Я включил видеозапись и направил камеру на свою физиономию: - Завещание Эдварда Мейсена, ноябрь две тысячи одиннадцатого. Итак. Две свои квартиры, находящиеся по адресу Манхеттен-холл, дом одиннадцать завещаю другу Эрику Пэкеру. Сеть автомобильных салонов «Meissen» завещаю племяннику Джасперу Мейсену. Моими накопленными средствами могут по своему разумению пользоваться люди, которым открыт доступ к счету, и только они. Никогда и не при каких обстоятельствах ничего из моего материального или не материального имущества не должно принадлежать Эммету Мейсену и его супруге Розали Мейсен. Записывая это завещание, нахожусь в здравом уме и твердой памяти. – Я улыбнулся, отключил камеру и передал телефон Эрику. Выглядел он слегка потрясенно, но промолчал. Лифт высадил нас в моем верхнем кабинете.

– Мне казалось, ты прячешь ее на нижнем этаже.

– Так и есть. – Я прошел вглубь помещения и оставил футляр на столике.

– Тогда зачем мы поднялись выше? – Эрик выходить из лифта не торопился.

– Чтобы ты оставил здесь свои цветы. – Несколько секунд он не понимал, что я имею в виду.

– Серьезно, Эдвард? Это всего лишь цветы!

– Оставь их здесь.

– Назови мне хотя бы одну причину, по которой я не могу подарить твоей жене цветы?

– Причина: я не хочу, чтобы ты дарил моей жене цветы.

– И это все?

– Вторая причина: я не хочу, чтобы ты дарил моей жене цветы. Третья причина: я не хочу, чтобы ты дарил моей жене цветы. Мне продолжать?

– Я заплатил за них семьдесят баксов! Какого черта, я не могу их подарить? – Я вынул из кармана деньги и протянул ему. Эрик уставился на меня оскорблено распахнутыми глазами, сплюнул в сердцах, швырнул букет в квартиру и отошел к дальней стенке лифта. – Ты реально больной. – Я зашел в лифт, и мы поехали вниз.

Минутой позже на одну короткую секунду я пожалел о том, что изъял у Эрика злосчастный букет. Хотел бы я посмотреть на сценку дарения цветов моей жене, которая, к слову, встретила нас в трусах и давилась вином. Я представил двух своих самых близких людей друг другу. Если доверять поговорке «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу, кто ты», выходит, что я нечто среднее между нимфоманкой со сломанным инстинктом самосохранения и нахальным болваном. Могло быть и хуже. Наверное. Они внимательно рассматривали друг друга, осторожно принюхивались, словно были двумя собачонками, которых вывели на прогулку и спустили с поводка. Я собирался поделиться с ними этим открытием, но, взглянув на Белль, неожиданно поймал яркую вспышку. Это была отвратительная розовая сумка, к которой присобачили огромнейший знаменитый лейбл на самое видное место. В далекие времена организация занималась поставкой китайских и турецких подделок, они были значительно лучшего качества, но мне хватило ума сообразить, что эта сумка приходилась родной сестрой тем подделкам. Итак. Она смотрела на Эрика и думала о розовых сумках. Уверен, мой мозг отказывается нормально читать ее мысли в попытке защитить себя от неминуемого коллапса.

Эрик верно истолковал мою реакцию:

– О чем она подумала?

– Я не знаю, она сумасшедшая. – Он был разочарован моей несговорчивостью и собирался мстить.

– Ну, только такая и решилась бы выйти за тебя. – Эта реплика заставила мою супругу проникнуться к нему большим уважением. Начиная отсюда и далее, они не прекращали испытывать мое милосердие.

Мистер Пэкер не задержался слишком долго, он отлично чувствовал мое настроение. Благодаря этому, собственно, у нас и получалось поддерживать, если не слишком дружеские, то уж приятельские точно отношения. Я, словно охотничий пес в восьмом поколении, следил за всеми мыслями, что посещали его голову. Благоговейного восторга моя супруга у него не вызвала. Тем лучше для него. Приятель посчитал Белль забавной, однако, слишком проблемной. Скажем так, это не те качества, которые бросались в глаза лично мне, но спорить о их наличии я, безусловно, не мог. Уходя от нас к лифту, он нарочито громко подумал: «Не приметил абсолютно ничего чудовищного!», в ответ я подумал, что он вообще многого не приметил.

Часть 2.2

Продолжение...

Когда лифт увез Эрика вниз, мне показалось, что захлопнулась крышка. Бац! И заложило уши. И диафрагма подскочила к горлу. Это не было плохо. Наоборот, теперь я чувствовал, что все на своих местах. Всё, что происходило с нами наедине, и хорошее, и плохое казалось мне важным, ценным, обязательным.

Она осталась сидеть за столом, в голове у нее была полная каша. С одной стороны, она злилась на меня за помятую рубашку, ей казалось это достаточным основанием для обвинения в измене. С другой стороны, она пыталась заглянуть в мои глаза, оценить реакцию, узнать, злюсь ли я за то, что она злится на меня. Мне и раньше доводилось иметь дело с разозленными женщинами, но до сих пор ни одна из них не пеклась о моей реакции на гнев, который застилал им глаза. Они начинали переживать об этом, когда их вспышка гасла. Но было поздно. Я не выносил женщин, которые кидались на шею и которые кидались предметами.