Король Рока

Я хотел поступить правильно.

Рука Делэни была утешительно теплой в моей, хотя я ни капли не успокаивался. Я открыл дверь в нашу временную спальню.

Она тихо закрыла за нами, на ее лице запорхала обнадеживающая улыбка.

– Я очень горжусь тобой.

Боль пронзила меня. Мне нечем гордится. Она подняла руку, чтобы скользнуть по моей шее, и я поморщился.

– Не надо.

Делэни замерла, наши взгляды встретились. Что-то обдумывала. А потом она приподнялась на цыпочках и поцеловала меня в губы.

Я прирос к месту нагромождением вины, заполняющий меня как сломанный кран. Не было никакого выключателя или гаечного ключа в поле зрения.

– Делэни, – простонал я, вдыхая ее сладость через мои легкие.

Девушка отступила, глядя на меня, будто увидела кого-то, кто действительно имеет значение, кого-то, кто достоин ее любви.

– Я здесь, Шейн. Я здесь.

Она была одета в повседневное розово-белое платье и ботильоны с ремешками, которые обтягивали ее загорелые икры. Ей не хватает рюкзака, перекинутого через плечо, чтобы больше не беспокоиться о том, делает ли все возможное ее исследовательская группа.

Я провел пальцами по короне из чёрных прядей, обрамляющую мягко округленное лицо Делэни, по синему, переходящее в зеленое, сапфиру на ее горле, пока ее глаза не стали того же цвета. По камню, который я надел на нее.

Обхватив Делэни за шею, я почувствовал биение ее пульса под пальцами. Похоже на скачки.

Наши тела подходили друг другу как головоломка для дошкольников, формы состыковывались одна в другую легко, не требуя усилий. До сих пор нет. Верхняя часть головы Делэни идеально вписывалась под мой подбородок, и я поцеловал тонкую линию, где ее бледная кожа просвечивала, достигнув рукой металлического язычка ее застежки-молнии. Его низкий стон от разделения разорвал воздух, пока я гладил ее позвоночник, подушечки пальцев скользили по поверхности ее кожи.

Я вздрогнул, когда волна желания прокатилась по мне. Моя жажда Делэни была больше, чем похоть. Это была необходимость в самом чистом виде.

И я боялся этого.

Я застонал, произнося ее имя.

– Когда я впервые увидел тебя, мне понадобилось все силы, чтобы не поцеловать тебя. А когда я услышал, как ты поешь мою песню, мне понадобилось все силы, чтобы не убежать от тебя.

– А теперь, – подсказала она своим заманчивым голосом, затаив дыхание. – Что ты хочешь сделать со мной сейчас?

– Детка, я уже отдал тебе каждую частичку себя, – я прижался лбом к ее лицу, сжимая это великолепие ладонями, чувствуя, как будто меня раздели догола. – Ты владеешь всем.

Делэни обмотала ноги вокруг моих бедер, притягивая меня ближе, крепче.

– Я хорошо о тебе позабочусь. Обещаю.

Я позволил себе погрузиться в ее сладость, утонуть в комфорте и сострадании, которые она так свободно давала. Молча клянясь, что никогда не отпущу ее.

Делэни

Надвигалась буря. На небо, утяжеленное раздутыми фиолетовыми облаками, которые закрывали солнце большую часть дня, упорно отказываясь выпускать свою жидкую ношу, опустилась ночь. Издали было слышно низкий раскат грома, энергетический треск в воздухе, отправляющие волосы на затылке прямо вверх. Мы с Шейном проговорили еще несколько часов, после того как поднялись. Кто-то, должно быть, заказал пиццу, потому что запах жира и чеснока доносился из-под закрытой двери. Однако никто из нас не был голоден. Он рассказал мне о своем разговоре с Бранфордами. Вернее, то, что он им сказал. Каково это было, видеть их лица после стольких лет, и как изменилась энергия в комнате, когда он начал говорить о Калебе.

С устройством мониторинга на лодыжке и угрозой тюремного заключения, висящей над его головой, Шейн крепко обнимал меня, пока мы слушали гул непрерывающейся болтовни снизу. Ожидая. Интересно, имело ли значение заявление Бранфордов прессе.

У меня тоже были свои вопросы. Те, которые я не осмеливалась озвучить.

Кто я такая, чтобы велеть Шейну признаться, когда сама хранить секреты? Как я могу освободить его от чувства вины, когда сама ношу собственную?

Неужели Шейн окажется в тюрьме, когда человек, который действительно заслуживает того, чтобы быть за решеткой – я – даже не сможет его посетить?

Часть меня хотела бы никогда не встречаться с Шейном. Снова вернуться к той девушке, которая связала буйство неустойчивых эмоций в толстый деформированный комок, а затем затолкала его так далеко, так глубоко, что он осел камнем в ее животе.

Увы, это невозможно. Той девушки больше нет.

Сейчас я другая.

Шейн перевернул мою жизнь с ног на голову, развязав этот сверток. Развернул полностью. И теперь я не представляю, как снова их собрать воедино. Страх. Вина. Горе. Стыд. Слишком серьезные, слишком непокорные эмоции. Растаптывают всю мою совесть с дикой самоуверенностью, не заботясь о беспорядке, который оставляют на своем пути.

Дыхание Шейна щекотало мне в ухо, становясь глубоким и размеренным, даже когда его рука осталась по собственнически обернутой вокруг моей талии. Ему не стоило волноваться. Я никуда не собиралась уходить. По крайней мере, пока что. Мои руки сжали край простыни, подтягивая ее к груди, когда я глубоко вздохнула. Запах шишек, мыла «IVORY» и что-то исключительное Шейна, такое же бодрящее и чистое, как море, волновало мое обоняние.

Жаль, что я не могу оставаться в объятиях Шейна вечно.

Потому что правда никуда не денется. Она была там, беспокойная и обозленная, как молния, которую я ощущала своим телом, но еще не могла видеть.

Говорят, энергия никогда не умирает, она просто меняет форму, становится чем-то другим. Полагаю, что это давало мне некоторое утешение за последние несколько лет. Да, моя мама ушла. Но я чувствовала, как она окружает меня. Она была в первом глотке хорошего вина, первом кусочке шоколадного торта. Я видела ее на восходах и закатах, осязала ее теплыми ласками ветерка на своем лице в ясный солнечный день. Я ежедневно боролась со своим горем, ища ее во всем хорошем, что попадалось мне на пути.

Но становилось все труднее и труднее. Нельзя просто взять и все исправить. Мне тоже нужно делать добро.

Заботиться о Шейне, параллельно любить было недостаточным. Моя душа проваливалась под тяжестью обещания, которое я дала отцу.

Молчи.

Позволь мне вести разговор.

Следуй моему примеру.

Молчать было нелегко, когда правда съедала меня изнутри.

Молчание было слишком тяжелым бременем. И все же, если выпустить это, сказать правду, если взять на себя ответственность за то, что я совершила... Боюсь, что мой отец никогда не простит меня. Боюсь, что эти маленькие проблески моей мамы исчезнут.