Король Теней

Мэтью ничего не сказал.

— А теперь не валяй дурака, — продолжил Слотер. — В комнате Фалькенберга хранится оружие. Зайди туда и возьми пистолет, патроны и все необходимое. Лучше пистолет, а не меч. Ты же не хочешь подходить так близко к этой штуке? С другой стороны, если ты выстрелишь и промахнешься, а он бросится на тебя... лучше возьми два пистолета.

— Пистолет и шпага, — сказал Мэтью. — Вот что мне нужно.

— Как тебе будет угодно, ты здесь командуешь. Я бы предположил, что Брэнд уже сопроводил Профессора вниз и вот-вот отвезет его в телеге в гавань. Поэтому тебе нужно будет позаимствовать лошадь какого-нибудь голгофянина. С пистолетом это будет не так сложно, но держи палец подальше от спускового крючка, пока не захочешь выстрелить…

— Выстрелить в ни в чем не повинного гражданина? — закончил за него Мэтью.

— Вот именно. Итак, Брэнд может бояться вулкана, но он не уйдет без тебя. На самом деле, Профессор не позволит ему уйти. «Тритон» может отойти на некоторое расстояние, но... самое большее, два или три часа, Мэтью. Я полагаю, ты понял, что голгоф ревет где-то на северо-востоке. Может, ты заставишь этого зверя замолчать? А то он уж очень меня раздражает. — Слотер усмехнулся. — Туда и обратно, с Божьей помощью. А потом можешь отправляться в Альгеро подставлять свою шею испанцам.

— Я так понимаю, ты будешь со мной на каждом шагу этого пути?

Глаза Слотера расширились.

— Напротив. Я не собираюсь отправляться с тобой. Я никогда не считал храбрость одной из своих добродетелей. Даже будучи призраком твоей памяти, я не собираюсь геройствовать. Но, возможно, кто-то другой мог бы поднять героическое знамя?

— Я уже знаю, что ты используешь свою силу только…

Против беззащитных, — хотел сказать Мэтью, но в следующее мгновение мираж уже исчез из поля зрения.

Проблема решена. Фигура поставила свой последний шах и мат. Последняя запись в бухгалтерской книге сделана, — вспомнил Мэтью.

Он вышел из комнаты, чтобы взять пистолет и шпагу.

Глава сорок седьмая

Пока Мэтью крал лошадь у пожилого голгофского джентльмена в пурпурной шапочке, желтом пиджаке и панталонах того же цвета, (который, возможно, и не знал, что такое пистолет, но хорошо понимал приказной тон молодого человека), Маккавей ДеКей стоял перед дверью Апаулины.

Номер был стерт.

На всех дверях исчезли номера.

ДеКея поразило, что колокол за это утро ни разу не звонил. Его разум был затуманен, но он вспомнил, как король Фавор рассказывал: «При первом сигнале номера от одного до ста переходят к начальной стадии нашего ритуала. Второй оповещает номера от ста одного до двухсот одного. Вот, где мы сейчас находимся».

Но сегодня утром колокол не прозвенел. Означало ли это, что выбор был сделан, и пал на кого-то, чей номер находится между 101 и 201?

У Апаулины был номер 181.

Он потянулся к ручке, чтобы войти, но одернул себя. Что, если именно ее рука выбрала красную ракушку? Он почувствовал, как дрогнуло его сердце.

Дженни.

Но она не Дженни. Она выглядела так, как могла бы выглядеть Дженни, дожив до возраста Апаулины, при условии, что она была бы цела и невредима. Но Апаулина была другим человеком. Другой женщиной, чья жизнь не была разрушена его грязной рукой.

Он до дрожи хотел знать правду, но боялся ее. Что он мог поделать, если Апаулина действительно была избрана той, кому предстоит выпить эликсир и быть принесенной в жертву голгофу? Никакие деньги в мире не могли спасти ее, как и вся власть, которую он годами создавал вокруг себя. Апаулина будет причислена к лику доблестных островных героев, но, как бы Фавор ни описывал этот поэтичный подвиг, в итоге она просто умрет. А что насчет Таури? Она снова будет передана на попечение? На этот раз кому-то другому?

ДеКей ничего не мог поделать. Если Апаулина действительно должна была стать жертвой, он попросту не мог сейчас посмотреть на нее, снова увидеть в ней Дженни и пережить эту боль. Запнувшись о собственные ноги, он понесся назад по улицам, затененным вулканическим дымом. Приблизившись ко дворцу, ДеКей разглядел корабль, который, похоже, стоял на якоре на некотором расстоянии от гавани. Он заметил маленькую лодку, плывущую к нему. В полусне он спустился к причалу, где на судно глазели три-четыре десятка горожан, переговаривающихся на своем языке. Здесь же ДеКей обнаружил Фрателло, рассматривающего корабль в подзорную трубу.

— Что это за судно? — спросил он маленького человечка, поравнявшись с ним.

Фрателло на мгновение опустил трубу, чтобы взглянуть на ДеКея, а затем вновь поднял ее и молча продолжил разглядывать корабль.

— Я задал вам вопрос.

— Мне это неизвестно, — нехотя ответил Фрателло. — Но мне сказали, что оно прибыло на рассвете.

— Они сойдут на берег?

— Я так понимаю, на берегу они уже побывали. На самом деле, кто-то говорил мне, что одним из них был Корбетт.

— Мэтью? Он сейчас на корабле?

Фрателло бросил на ДеКея взгляд, полный нескрываемого раздражения.

— Я знаю ровно столько же, сколько и вы. То есть, практически ничего. Я знаю, что их маленькая лодка называется «Buon Vento [69] ». Она принадлежала Сильвио Росси и была построена совсем недавно! Ее украли с причала! Кроме того, сегодня утром пропала и «Амика». Так что лучше вы расскажите мне, что здесь происходит. У вас есть еще какие-нибудь вопросы?

— Есть, — решил сказать ДеКей. — Звона колокола… не было сегодня утром. Это значит, что кто-то уже выбрал красную раковину?

69

Хороший ветер (ит.)

— Да. Вчера поздно вечером.

Он должен был задать следующий вопрос.

— Кто ее выбрал?

Фрателло резким движением закрыл подзорную трубу.

— Тот, кому это уготовала судьба. Наш обычай запрещает мне раскрывать имя до того, как оно будет провозглашено завтра утром. Послушайте меня, сэр… вы не имеете к этому никакого отношения. Вы понимаете меня? Вы еще не являетесь гражданином. И не станете им до тех пор, пока не пройдет год с того момента, как вы ступили на землю Голгофы. Эта дата отмечена в моей книге. Поэтому ни один из наших ритуалов вас не касается.

— Вы не можете хотя бы сказать мне номер?

— Не могу и не буду. А теперь лучше займитесь своими делами… какими бы они ни были.

— Я умоляю вас, — протянул ДеКей. — Пожалуйста! Если я еще не гражданин, то и обычай на меня не распространяется. Кто пострадает от того, что я узнаю имя?

— Пострадает наша история, — возразил Фрателло. Его глаза, вокруг которых собралось множество морщинок, заискрили гневом, губы покривились. — О, я понимаю, почему вы так взволнованы! Почему я раньше этого не понял? Очень хорошо. Я скажу вам только одно: красная ракушка была выбрана одной из наших швей.