Король терний

Главная площадь в Рае вовсе и не площадь, да и главная с большой натяжкой, поскольку есть здесь и другие площади, и открытые пространства размерами больше ее. Пока Райк грузил последний мешок овса на своего тяжеловоза, а Макин пытался привязать к седлу четырех потрошеных зайцев, вокруг нас успела образоваться толпа. Я, почувствовав слабость, привалился к Брейту. Лето решило оповестить о своем приближении, и солнце остервенело жарило в белесом небе. Мое лицо безжалостно горело, и у меня начинался жар.

— Принц Терний! — глядя на меня, воскликнул какой-то старик достаточно громко, и головы повернулись мою сторону.

— Уже король, — пробормотал я. — И если есть на карте Тернии, то я их, должно быть, проехал мимо.

Он стоял на расстоянии ярда от меня и изо всех сил вытягивал голову, чтобы получше рассмотреть. Худой и высохший, как чернослив, с белыми волосами, пушком торчавшими по обеим сторонам лысой головы. Глаза молочно-бледные, но не как у больных катарактой, а цвета жемчужины с радужным отливом.

— Принц Терний! — На этот раз еще громче крикнул старик. Люди стали плотнее обступать меня.

— Прочь! — сказал я тем тихим голосом, который вынуждает повиноваться.

— Золотые Ворота откроются для принца Стрелы. — В воздухе вокруг нас послышался электрический треск, и белый пушок у него на голове встал дыбом. — Ты можешь только…

Молниеносно выхватить меч — искусство. Основное условие — ремешок ножен должен быть расстегнут, у меня он всегда расстегнут. Ты вытаскиваешь клинок на несколько футов, просто свободно подцепляя рукой за перекрестье, и буквально выбрасываешь его вверх.

Не теряя времени, быстро развернувшись, ты хватаешь рукоятку в высшей точке взлета меча, и когда он падает, это падение превращаешь в неожиданный выпад в того, кого считаешь своим противником.

Я оглянулся через плечо. Молочно-бледные глаза старика все еще смотрели на мир, но он перестал вещать и пророчить. Отступая, я вытащил меч из его груди. Он посмотрел на алое пятно удивленно и растерянно, но не упал.

Я ждал, прошло мгновение, другое. Толпа хранила молчание, а старик стоял, глядя, как из раны, пульсируя, течет кровь.

— Эй, — окликнул я.

Старик поднял голову. Мне это было кстати. Одним ударом я отсек ее. Я не люблю хвастаться, но отсечь голову одним ударом не так-то просто. Я видел опытных палачей, которые во время казни топором отсекали голову только с третьего раза, пока жертва стояла на коленях, положив голову на плаху.

Провидцу достало выдержки рухнуть лишь после того, как голова упала к его ногам. Молочно-бледные глаза старика продолжали смотреть на меня. В этом нет ничего сверхъестественного, отсеченные головы способны смотреть еще с минуту, если им не мешать. Но, говорят, это плохое предзнаменование, если ты — последнее, что эти глаза видят перед тем, как навсегда закрыться.

Я поднял голову за белый пушок на уровень своих глаз.

— В самом деле? Ты можешь сказать, кто я есть и кем буду в ближайшие годы, но не знаешь, что станет с тобой в следующее мгновение? — Я говорил громко, чтобы толпа слышала. — Это плутовство живет веками только благодаря твоей убогости и убогости тебе подобных.

И затем тихо, чтобы слышали только прорицатель и тот, кто смотрел на меня через его глаза, — все, кто предвидел этот момент задолго до моего рождения:

— Я сам построю свое будущее. То, что ты мертв, не делает тебя правым. Все когда-нибудь умирают.

Губы улыбнулись. Губы искривились.

— Мертвый Король, — беззвучно произнесли губы, и руку, которой я держал его за волосы, неприятно защекотало, будто у меня в ладони паук расправлял лапки.

Я бросил голову на землю и пнул ее в толпу. По правде говоря, пинать голову — плохое дело. Я понял это несколько лет назад — урок, стоивший мне двух сломанных пальцев. Хочешь пнуть голову, сделай это не носком, а боковой частью стопы. Она сама покатится без особых усилий с твоей стороны. Секрет отсеченных голов заключается в том, что владелец больше не заинтересован минимизировать удар, да и возможности сделать это уже не имеет. Когда ты время от времени отпинываешь чьи-то головы, они откатываются в сторону с твоего пути и не мешают. Отсеченная голова — ненужный балласт, даже если ее глаза смотрят на тебя.

Это единственный урок, который я извлек, пиная отсеченные головы. Признаться, большинство людей мало что могут добавить на эту тему, кроме древних майя, которые знали гораздо больше меня. Отсеченными головами они играли в совершенно иную игру.

Макин наконец приладил заячьи тушки к седлу и встал рядом со мной.

— Слишком жестоко, на мой взгляд, — сказал он. — Ты просил меня высказывать свое мнение.

— Да пошел ты…

Я махнул братьям:

— Трогаемся.

По Северному пути мы проехали примерно сотню миль в обратном направлении через герцогства Паркват и Бавар, где большинству путников оказывали радушный прием, если они не планировали долго там задерживаться, — и даже к нам они сохраняли толерантность, при условии, что мы не спешивались.

Ганвер встречал нас флагами. С беспорядочно разбросанными соломенными хижинами, на которые я обратил внимание, когда мы ехали на север, город казался не тронутым войной и сохранял размеренность мирной жизни. Она беззаботно текла среди возделанных полей, разграниченных на крошечные участки.

— Похоже, у них церковный праздник. — Для лучшего обзора Кент даже в стременах привстал. Этот невежественный и жестокий выродок отличался нешуточной набожностью.

— Хах. — У Райка было свое отношение к церковным праздникам, он расходился дико, все превращая в разгул и дебош.

— Хор петь будет, — сказал Сим, извечный любитель музыки.

И без какого-либо учета того факта, что я король Ренара, а они, в конце концов, не более чем безродные плебеи, братья направились в Ганвер, а я за ними. Мы ехали по главной улице, сквозь толпу — местные жители с чисто вымытыми лицами, разодетые в свое лучшее из старого, окруженные детьми, размахивавшими палочками с лентами, у некоторых в руках были сахарные яблоки, не потерявшие свой сладкий вкус за зиму. Через некоторое время братья разъехались в соответствии со своими интересами: Сим направился к церкви, Грумлоу — к кузнице, Райк отдал поводья мальчишке у первой встретившейся ему таверны. Роу, более щепетильный, выбрал следующую таверну, а Кент разыскал коновала, чтобы тот опытным глазом посмотрел, что случилось с правой передней ногой у его Хелаксы.

— Похоже, здесь не только церковный праздник. — Макин кивнул в сторону площади, видневшейся впереди. Там был установлен деревянный помост, сколоченный из досок, на которых еще не успели застыть капельки смолы. Широкий помост, виселица и три веревки, раскачивавшиеся на ветру.

У общественной коновязи мы оставили лошадей, и Макин бросил мальчишке два медяка, чтобы тот присмотрел за ними.

— Церковная казнь, — сказал Макин. У дальнего края платформы развивался белый флаг: святой крест и чаша на белом полотнище.