Король в Хорм Эль-Хагаре

– Облака пустыни, - объяснил Леклерк, - без головы, без ног... Похоже, будто их сплющили между двумя крышками, не правда ли?

Граф, позабыв о фараонах, несколько секунд не отрываясь смотрел на облака, потом с живостью обернулся к барону и что-то у него спросил. Барон, не в силах скрыть смущения, стал пространно извиняться, но лицо его продолжало хранить торжественное и скорбное выражение. Нетрудно было понять, что Фантин забыл захватить с собой фотоаппарат. Не скрывая раздражения, старик повернулся к нему спиной.

Они вошли в первый двор, полностью разрушенный. Только симметричное расположение руин приблизительно указывало, где высились некогда колоннады и стены. В глубине двора сохранились две покосившиеся массивные плоские башни, соединенные невысокой стеной. Стена слегка отступала назад, и в центре ее открывался проход. Это был фасад здания. Леклерк обратил внимание своих спутников на барельефы - две огромные человеческие фигуры, каждая занимала две стены: фараон Менефтах II был изображен охваченным благородной яростью битвы.

На пороге храма появился пожилой мужчина в феске и длинном белом бурнусе; подойдя к Леклерку, он начал взволнованно говорить ему что-то по-арабски. Леклерк отвечал, покачивая головой и улыбаясь.

– Извините, что он говорит?
– не сдержав любопытства, спросил лейтенант Кристани.

– Это один из моих помощников, грек, который знает теперь больше меня: он ведет раскопки по крайней мере лет тридцать.

– Что-нибудь случилось?
– не отставал Кристани, уловивший несколько слов из их разговора.

– Обычные выдумки, - сказал Леклерк, - он говорит, что сегодня боги неспокойны... Он всегда говорит так, когда дело не ладится... Им никак не сдвинуть каменную глыбу, она сползла с катков, и теперь придется снова устанавливать лебедку.

– Хм... хм... Они неспокойны!..
– неожиданно оживившись, вскричал граф Мандранико, однако какой смысл он вкладывал в это восклицание, было неясно.

Они перешли во второй двор - и здесь та же печальная картина разрушения. Только справа еще высились циклопические каменные пилоны, из которых выступали обезображенные временем могучие фигуры, напоминающие атлантов. В глубине двора работали десятка два феллахов; при появлении начальника и гостей они начали кричать и суетиться, изображая невиданное рвение.

Граф Мандранико вновь посмотрел на странные облака пустыни. Они стремились слиться в одно огромное тяжелое облако и неподвижно застыть в небе. По белесой гряде гор на западе пробежала тень.

Леклерк - за ним следовал теперь и его помощник - провел гостей в боковое крыло, единственную часть постройки, которая хорошо сохранилась. Это был погребальный храм; уцелела даже крыша, лишь кое-где продырявленная. Все встали в тень. Граф то и дело снимал свой колониальный шлем, и барон тотчас протягивал ему платок, чтобы он отер лоб. Солнце проникало сквозь отверстия в крыше, и узкие ослепительно яркие лучи то здесь, то там высвечивали барельефы. Вокруг царил полумрак, тишина и тайна. По сторонам смутно вырисовывались очертания высоких статуй, недвижимо застывших на своих тронах; некоторые были без голов, у других сохранилась лишь нижняя часть туловища, но все они выражали жажду власти, ее мрачное и торжественное могущество.

Леклерк указал на одну из статуй; она была без рук, но голова сохранилась почти в неприкосновенности; приблизившись, граф разглядел, что голова у нее птичья, только клюв наполовину отбит. Вид у истукана был хмурый и злобный.

– Очень интересная статуя, - сказал Леклерк.
– Это бог Тот. Она относится по крайней мере к двенадцатой династии и считалась, вероятно, весьма ценной, раз ее перенесли сюда. Фараоны приходили спрашивать у нее...

– Он приостановился и застыл, словно прислушиваясь. В самом деле, откуда-то, непонятно, с какой стороны, доносился глухой шум, вернее, шорох.

– ...Прошу прощения, ничего нет, это песок, проклятый песок, наш постоянный враг, - продолжал, видимо успокоившись, Леклерк.
– Так вот, говорят, что цари, прежде чем отправиться на войну, спрашивали у этой статуи совета... Она была вроде оракула... Если статуя оставалась неподвижной, значит, ответ был отрицательный... Если она шевелила головой, это выражало одобрение... Иногда эти статуи говорили... Кто знает, какой у них был голос... Его в силах были вынести только цари, монархи... Потому что они ведь тоже были богами...

Леклерк, замолчав, обернулся: а вдруг он допустил бестактность, сказал не совсем то, что нужно? Но граф Мандранико с неожиданным интересом уставился на истукана и кончиком трости ткнул в порфировый постамент, словно желая проверить его прочность.

– ...начит... ца... одили... шивать... вета... ми?
– наконец спросил он недоверчивым тоном.

– Господин граф интересуется, приходили ли цари спрашивать совета сами, - перевел барон, догадываясь, что Леклерк не разобрал ни слова.

– Вот именно, - с довольным видом подтвердил археолог, бог Тот, во всяком случае, так говорят, отвечал... А вот здесь, в глубине, стена, о которой я вам говорил... Вы первые видите ее...

И Леклерк, сделав широкий, немного театральный жест рукой, вновь замер, к чему-то прислушиваясь.

Все невольно умолкли. Вокруг вновь слышалось таинственное шуршание, какой-то странный шорох, точно минувшие века медленно осаждали раскопанное погребение, пытаясь опять засыпать его песком.

Солнечные лучи, падавшие прежде косо, спускались теперь почти отвесно, параллельно ребрам колонн и пилонов, но стали не так ослепительно ярки, словно небо затянуло облаками.

Не успел Леклерк начать объяснения, как барон поднес руку к самым глазам и посмотрел на часы: половина одиннадцатого. Жара становилась невыносимой.

– Быть может, я вас немного задержал, господа?
– любезно спросил Леклерк.
– Я распорядился приготовить завтрак к половине двенадцатого...

– Завтрак?
– обращаясь к Фантину, переспросил граф довольно сухо и наконец-то вполне отчетливо.
– Но ведь нам в одиннадцать надо ехать... самое позднее, самое позднее...

– Значит, вы не окажете мне чести?
– огорченно спросил Леклерк.

Барон облек отказ в возможно более дипломатическую форму:

– Мы поистине вам очень благодарны... глубоко тронуты... но ранее принятые обязательства...

Египтолог неохотно сократил свои объяснения, пропуская многие в высшей степени важные и дорогие его сердцу подробности. И вот прежним путем они двинулись назад. Солнце скрылось, небо затянуло красноватой мглой, раскаленное марево неподвижно застыло, словно перед какой-то страшной катастрофой.

Вдруг граф прошептал что-то Фантину, и тот, оставив его, пошел вперед. Леклерк, полагая, что старик хочет на минуту задержаться, тоже прибавил шаг и вслед за Фантином направился к выходу. Граф остался один среди древних статуй.