Король в желтом
Шрифт:
Я не отрицаю, что он был эксцентричен; его манеру держать кота и дразнить его до тех пор, пока тот в ярости не бросался ему в лицо, не назовешь иначе как эксцентричной. Я никогда не мог понять, почему он держал это существо и какое удовольствие находил, запираясь в комнате с этим угрюмым, злобным зверем. Помню как-то раз, изучая рукопись при свете сальной свечи, я взглянул на мистера Уайльда – тот взгромоздился на корточки на высоком стуле, и глаза его горели от возбуждения. Кот, лежавший дотоле у плиты, крался к нему. Прежде чем я успел шевельнуться, зверь прижался животом к земле, задрожал и прыгнул на хозяина. Подвывая и отплевываясь, они принялись кататься по полу, царапая и кусая друг друга, пока кот не издал
Мистер Уайльд вскарабкался на свой высокий стул и, бросив на меня изучающий взгляд, открыл амбарную книгу с потрепанными уголками.
– «Генри Б. Мэттью, – прочел он. – Помощник бухгалтера в компании «Уисот, Уисот и Ко», торговля церковными украшениями. Обратился 3 апреля. Репутация пострадала из-за лошадиных бегов. Известен как мошенник. Репутацию вернуть к 1 августа. Гонорар пять долларов».
Он перевернул страницу и провел пальцем по мелко исписанным колонкам.
– «П. Грин Дюсенберри, священник евангелической церкви, Фейрбич, Нью-Джерси. Репутация пострадала в дешевых притонах. Вернуть срочно. Гонорар 100 долларов…»
Он откашлялся и продолжил:
– «…Обратился 6 апреля».
– Судя по всему, в деньгах вы не нуждаетесь, мистер Уайльд? – спросил я.
– Послушайте дальше. – Он снова откашлялся. – «Миссис К. Гамильтон Честер из Честер-парка, Нью-Йорк. Обратилась 7 апреля. Репутация пострадала в Дьеппе, Франция. Вернуть к 1 октября. Гонорар 500 долларов. Примечание. Капитан Гамильтон Честер, капитан корабля «Эвелэнч», возвращается в порт с эскадрилией Южного моря 1 октября».
– Что ж, – сказал я, – выходит, возвращать репутацию прибыльно.
Его водянистые глаза нашли мои.
– Я просто хотел показать, что был прав. Вы говорили, что в этом ремесле нельзя преуспеть, что даже если я добьюсь успеха в некоторых случаях, то мои расходы многократно превысят прибыль. Сегодня у меня на службе пятьсот человек, им платят мало, но работают они с энтузиазмом, который очевидно порождается страхом. Эти люди входят во все слои общества, некоторых можно назвать столпами самых причудливых социальных институтов, другие считаются опорой и гордостью финансового мира, третьи обладают влиянием среди творческой элиты. Я выбираю их на досуге из тех, кто откликается на мои объявления. Это совсем нетрудно, ибо все они трусы. Я могу утроить их число за двадцать дней, если захочу.
– Они могут ополчиться против вас, – заметил я.
Он потер большим пальцем свои изуродованные уши и поправил восковые накладки.
– Думаю, нет, – задумчиво пробормотал он. – Мне редко приходилось применять кнут, всего один раз. Кроме того, им нравится их жалование.
– И как же вы применяете кнут? – поинтересовался я.
Его лицо вдруг стало неприятным, а глаза превратились в пару зеленых искр.
– Я приглашаю их к себе немного поболтать, – объяснил он.
Стук в дверь прервал его, выражение лица его вновь стало дружелюбным.
– Кто там? – спросил он.
– Мистер Стейлетт, – раздалось за дверью.
– Приходите завтра, – ответил мистер Уайльд.
– Но это невозможно, – начал тот.
Лающий голос мистера Уайльда перебил его:
– Приходите завтра, – повторил он.
Мы услышали, как кто-то отошел от двери и свернул за угол к лестнице.
– Кто это?
– Арнольд Стейлетт, владелец и главный редактор великой «Нью-Йорк дейли».
Он забарабанил по амбарной книге обрубками пальцев и добавил:
– Я совсем мало ему плачу, но он вполне доволен нашей сделкой.
– Арнольд Стейтлетт! – повторил я в изумлении.
– Да, – самодовольно откашлявшись, сказал мистер Уайльд.
Кот, который тем временем
вошел в комнату, поколебался, посмотрел на хозяина и зашипел. Мужчина спрыгнул со стула, присел на корточки на полу, взял животное на руки и приласкал. Кот перестал шипеть, и вскоре раздалось громкое мурлыканье, которое только усиливалось по мере того, как карлик его гладил.– Где заметки? – спросил я.
Он указал на стол, и я в сотый раз взял в руки стопку рукописных листков, озаглавленных «Королевская династия Америки».
Один за другим перелистывал я зачитанные страницы, которые никто, кроме меня, не держал в руках. Я все это знал наизусть. «Каркоса, Гиады, Хастур, Альдебаран». «Кастанье, Луи де Кальвадос, родился 19 декабря 1877». – Я вчитывался в записи с напряженным вниманием, останавливаясь, чтобы повторить вслух, особенно упирая на «Хилдред де Кальвадос, единственный сын Хилдреда Кастанье и Эдит Ланд Кастанье, первый из рода», и так далее, и так далее. Когда я окончил, мистер Уайльд кивнул и прокашлялся.
– Кстати, о ваших законных притязаниях, – сказал он, – как поживают Констанс и Луи?
– Она любит его, – просто ответил я.
Кот на коленях вдруг повернулся и вцепился ему в глаза. Он сбросил его и устроился на стуле напротив меня.
– А как доктор Арчер? Впрочем, этот вопрос вы можете решить в любое время, – добавил он.
– Доктор Арчер подождет, а я тем временем повидаюсь с кузеном Луи.
– Время пришло, – сказал он, затем взял со стола еще одну книгу и пробежался по страницам. – Сейчас у нас десять тысяч человек, – пробормотал он. – Через двадцать восемь часов мы можем рассчитывать на сто тысяч человек, а через сорок восемь часов поднимется вся страна. Штат за штатом. А та часть страны, которая этого не сделает, я имею в виду Калифорнию и Северо-Запад, лучше бы никогда и не заселялась. Я даже не стану посылать им желтый знак.
Кровь бросилась мне в голову, но я ответил:
– Новая метла по-новому метет.
– Честолюбие Цезаря и Наполеона меркнет перед гордыней того, кто не успокоится, пока не овладеет умами людей и даже их нерожденными мыслями, – сказал мистер Уайльд.
– Вы говорите о Короле в желтом, – простонал я с содроганием.
– Он король, которому служили императоры.
– Я готов служить ему, – сказал я.
Мистер Уайльд сидел, потирая уши искалеченной рукой.
– Может быть, Констанс его и не любит, – предположил он.
Я открыл рот, чтобы ответить, но внезапные звуки военного оркестра с улицы заглушили мой голос. Двадцатый драгунский полк, ранее расквартированный на горе Сент-Винсент, возвращался с маневров в графстве Вестчестер в свои новые казармы на восточной стороне Вашингтон-сквер. Это был полк моего кузена. Лощеные драгуны в бледно-голубых облегающих мундирах с яркими киверами. Одетые в белые бриджи с двойным желтым лампасом, казалось, они были созданы для верховой езды. Каждый второй эскадрон был вооружен копьями, с металлических наконечников свисали белые и желтые вымпелы. Оркестр прошел, играя полковой марш, затем следовал командир полка со штабом. О мостовую стучали лошадиные копыта, головы животных раскачивались в унисон, развевались вымпелы на концах копий. Всадники ехали в прекрасных английских седлах, возвращаясь из своего бескровного похода по фермам Вестчестера. Музыка сабель, хлопающих по стременам, звон шпор и карабинов восхищали меня. Я видел Луи, который ехал со своим эскадроном. Он был самым красивым офицером из всех, кого я когда-либо видел. Господин Уайльд, который сидел на стуле у окна, тоже видел его, но ничего не сказал. Луи повернулся и взглянул прямо на лавку Хауберка, и его загорелые щеки покрылись румянцем. Я думаю, Констанс стояла у окна. Когда последние всадники проехали мимо и последние вымпелы исчезли с Пятой авеню, мистер Уайльд слез со стула и оттащил сундук от двери.