Король-Воитель

Я сказал ей, что мне не слишком нравится ее затея: а что, если дерево перевернется?

– Тогда мы утонем во сне, и я снова встречусь с тобой на Колесе, – ответила она. – Но ничего подобного случиться не должно.

Я раскрыл было рот, чтобы возразить, но она добавила:

– К тому же я могу сотворить заклинание, и если тебя сбросил за борт действительно Тенедос, то он не сумеет разглядеть нас, а примет лодку за одну из деревяшек, зацепившихся за это бревно. И еще одна мелочь: вместе с деревом мы поплывем гораздо быстрее, чем сами по себе. По крайней мере, пока оно будет держаться на середине реки.

Из нас лишь она понимала нрав реки, и потому я оставил споры, спустился вниз и приготовил обед.

Когда мы закончили есть, Симея убрала со стола, помыла посуду, и мы легли в постель. Но сегодня, вместо того чтобы заниматься любовью, как мы делали каждую ночь, она захотела поговорить. О моей покойной жене, о моих прежних любовницах. Мне уже приходилось вести такие разговоры с женщинами, и я чувствовал себя немного неспокойно. Сам я никогда не проявлял особого интереса к их прошлому, но на это женщины, похоже, не обращали никакого внимания.

– А у меня был всего лишь один настоящий любовник, – сказала Симея через некоторое время. – Да и с ним отношения продолжались всего лишь месяц или два.

– Жаль. Выходит, мне не придется выслушать ни каких пикантных признаний, – пошутил я, подавляя зевоту.

Она издала какой-то невнятный, отрывистый и резкий горловой звук.

– Понимаю, – сказал я. – У тебя найдутся пикантные признания. Беру свои слова назад.

Она очень долго молчала, и мне хватило чутья для того, чтобы заранее испугаться того, что должно было последовать за этой паузой, поскольку если бы она начала о чем-то говорить, то ее рассказ оказался бы нисколько не забавным.

– Что ты знаешь о моей семье? О роде Амбойна?

В моей памяти тут же всплыло то, что Кутулу удалось узнать от давно уже умершего мудреца по имени Аримонди Хами. Это было в Каллио много лет назад.

– Очень немного, – осторожно сказал я.

– Ты знаешь, что мужчины нашего рода всегда становились волшебниками, если у них находили Талант? А иногда и женщины тоже.

– Да, мне это известно.

– И если у мужчин не оказывалось магических способностей, – продолжала Симея, – они становились придворными, но всегда все их действия были направлены только на благо рода. Нашей окончательной целью было захватить власть в Каллио, а потом и во всей Нумантии.

– Этому мешал Чардин Шер.

– Только пока он был жив. А когда его не стало, отец увидел возможность в течение двух, максимум трех поколений пробиться к трону. Вот почему он организовал заговор против императора.

– Ах вот в чем дело, – сказал я. – Такое мне никогда не приходило в голову. Я-то думал, что он устроил заговор только потому, что был высокопоставленным сановником Чардин Шера и ненавидел нас за то, что мы уничтожили его правителя.

Симея невесело засмеялась.

– Мои родственники не интересовались никем, кроме самих себя и других людей, носивших фамилию Амбойна. Впрочем, я слишком забегаю вперед. Ты знаешь, какая судьба была уготована женщинам из нашего рода?

Я тщательно подбирал слова:

– Мне говорил один человек, который, похоже, знал, что если у них не было таланта к волшебству, то они становились женами других волшебников.

– Женами… или любовницами, – уточнила Симея.

Об этом я тоже слышал и сразу вспомнил о двух дочерях Амбойны от первого брака. Они, скорее всего, погибли вместе с Чардин Шером, его колдуном Микаэлом Янтлусом и всей свитой, когда демон, которого я освободил своими руками, выполняя приказ Тенедоса, разрушил неприступный замок, стоявший на высокой горе.

– Да, – сказал я.

– Мой отец прочил нашему роду грандиозное будущее, особенно после смерти своей первой жены. Тогда он взял в жены деревенскую ведьму; это сочли прямо-таки скандалом, потому что у нее не было никакого приданого, даже клочка земли. А он женился на ней ради ее силы. Волшебник и ведьма… Двое детей. Мой брат Джалон и я. Насчет нас у отца тоже был план. Он рассказал нам о нем уже после того, как моя мать умерла. Мне тогда было десять лет, а Джалону восемнадцать. Я не знаю, как к этой идее относилась мать, даже не знаю, было ли ей об этом известно. Он намеревался нас… нет, конечно, не поженить, а просто заставить спать друг с другом. Он считал, что сначала мы обрели бы большое могущество, по крайней мере в области черной сексуальной магии, потому что она усиливается благодаря кровосмешению. А потом, по его планам, я должна была родить от брата детей. Наши дети превосходили бы могуществом любого из ныне живущих колдунов, а императору и думать было бы нечего о том, чтобы потягаться с нашим отродьем. Ну а что я или кто-нибудь другой мог думать на этот счет, не имело ни малейшего значения.

Я почувствовал, что меня мутит.

– Мой брат, – продолжала Симея, – находил идею превосходной. Он три раза пытался… привести план в исполнение. И однажды у него чуть не получилось. Я же чувствовала… чувствую омерзение от одной только такой мысли. Он любил говорить об этом, рассказывал мне на ухо, что мы с ним станем делать, какие черные радости нам предстоит испытать, когда он останется наедине со мной. Мой брат был очень черным колдуном, даже чернее, чем отец, и его мечты о том, как распорядиться могуществом и властью, чтобы играть людьми, как куклами, были столь же отвратительны, как те ужасные книги и старинные манускрипты, из которых он черпал свои фантазии.

Именно поэтому я не могла по-настоящему ненавидеть тебя, Дамастес, хотя именно ты был виновен в его смерти. Когда я пыталась быть честной сама с собою, то не могла не признать, что мы, Товиети, принесли тебе гораздо больше несчастий.

Я не знал, что сказать, да и вообще – стоило ли что-нибудь говорить?..

– Ну, – резко произнесла Симея, – разве это не омерзительно? Теперь ты, наверно, сожалеешь, что спал со мною? И считаешь, что я столь же порочна, как и все мое семейство? – Она села в постели. – А может быть, ты находишь все это интригующим и возбуждаешься от того, что слышишь? Единственный мужчина, которому я прежде все это рассказывала, мой первый любовник, завалил меня, как только я закрыла рот. Дамастес, не ужели так думают все мужчины?

– Нет, – медленно ответил я. – Это меня не возбуждает. И не знаю, должно ли, может ли это возбуждать других мужчин. Мне так не кажется. Я думал лишь о том, до какого зла могут дойти люди, если они могущественны, если они волшебники. Я счастлив, что во мне нет ни тени Таланта, если он несет с собой такое. – Я тоже сел и ласково обнял ее за плечи. – Но я знаю одно: то, что кто-то другой мог хотеть или выдумывать, не имеет никакого отношения к тебе, к тому, чем ты являешься. Разве не так?

Ее плечи под моей рукой задрожали.

– Нет, не име… не должно иметь.

– Из всего, что ты рассказала о своей семье, меня волнует только одно. Ты сказала, что Амбойна всегда тревожились только о себе, и ни о ком другом.

– А разве я теперь Амбойна? – задумчиво произнесла она. – Или всего лишь Симея-Товиети?

– С моей точки зрения, вряд ли это лучше.

– Должно быть лучше, – возразила она. – Товиети, по крайней мере, борются за свободу людей.

– Нельзя освободить человека, задушив его, – сказал я. А мысленно продолжил: или убивая беременную женщину.