Король зомби (сборник)

– Постараюсь. Во сколько?

– В пять.

– У меня как раз консультация…

– У тебя вечно что-нибудь! – Я сделала вид, что обиделась, и прошмыгнула в комнату.

А через несколько минут зазвонил телефон.

– Возьми! Если Горшков – меня нет, – крикнула мама.

– Слушаю, – сняла я трубку.

– Это Майя? – спросил простуженный мужской голос.

– Да, – у меня затряслись руки.

– Это папа. Прочитал вот твое объявление и решил позвонить. Ты писала «срочно». Что-то случилось? Как там мама?

Я отчаянно жестикулировала и прыгала на месте, но от счастья не могла вымолвить ни словечка.

– Что-то случилось? – повторил он.

– Да, – еле выдохнула я.

– Что?

Я снова замолчала.

– Кто это? – поинтересовалась мама. – Меня?

– Нет, нет, – торопливо ответила я. – Это Витька, спрашивает, что задали.

– Тебе неудобно разговаривать? – догадался отец. – Давай завтра встретимся у «Гастронома», часика в два. Тогда все и расскажешь.

– Хорошо, – шепнула я. – А ты точно мой папа?

– Безусловно. Ну так что, в два? Придешь?

– Да. А ты меня узнаешь?

– Конечно. Мы ведь очень похожи, – успокоил он. – Значит, до завтра.

– До завтра…

– Трубку-то повесь, заснула что ли? – через пару минут напомнила мать.

Весь остаток вечера я думала о человеке с хриплым голосом и о том, что надо бы признаться маме, но так и не решилась, потому что непременно всплыло бы и школьное недоразумение, а это в мои планы не входило.

На следующий день я умудрилась получить сразу три двойки. Суммы получались неверные, буквы заваливались в разные стороны, недавно выученный стих наотрез отказался вспоминаться. Зато за окном происходили настоящие чудеса: у голубя отвалились крылья, и появилась человеческая голова – папина, он сидел на ветке и весело напевал: «В два у „Гастронома“». Какая уж тут учеба?!

Стоит ли говорить, что на встречу я пришла за час до назначенного времени. Ходила туда-сюда, делала вид, что пинаю мокрые листья, а сама потихоньку вглядывалась в лица прохожих. От волнения сердце мое билось не в груди, а где-то в горле, приходилось судорожно сглатывать, чтобы вернуть его на место.

Он пришел ровно в два и оказался очень даже ничего, в смысле высокий и симпатичный, но ни капельки не похожий на меня.

– Привет, Майя, – и протянул сладкую вату. – Это тебе.

– Спасибо, – ответила я. – У тебя глаза не голубые. Ты точно мой папа, не ошибаешься?

– Они раньше были голубые, а потом стали серые, совсем недавно. Не сомневайся, я точно твой папа.

– А характер у тебя скверный? – чтобы отмести все сомнения, спросила я.

– Наисквернейший! – заверил он. – Ну, куда пойдем?

– Давай в парк, – предложила я.

Мы гуляли по дорожкам, смотрели на фонтан, в котором уже не было воды, на застывшие до следующего лета карусели и разговаривали. Я рассказала ему все-все: про двойки, про доску, про мамину «халтуру», про свое первое выступление, на которое никто не придет, и про то, как тяжело последнее время играть во дворе.

– Во сколько у тебя концерт? – спросил папа.

– В пять.

– В пять я совершенно свободен, если пригласишь, приду.

– Правда?! – не поверила я. – Конечно же, приглашаю! И в школу сможешь?

– Да. Говоришь, она злющая, эта Вера Константиновна?

– Очень. Я боюсь ей маму показывать, она потом наверняка будет плакать, – не моргнув глазом, выдала я.

– Это совершенно недопустимо, маму нельзя расстраивать. Я сам поговорю с твоей злюкой. Тем более ты не специально…

– Вообще-то специально, – призналась я.

– Ну, с кем не бывает. Разберемся, – подмигнул он. – Хочешь мороженое?

На самом деле, я не любила мороженое, как и сладкую вату, но сказала «хочу».

– А себе почему не взял? – набив рот пломбиром, спросила я.

– Горло болит. Да и вообще, я мороженое не очень.

«Мама права: я – вылитый отец. Вот вырасту, и у меня будут серые глаза», – размышляла я, вкладывая ладошку в горячую папину руку.

– А почему ты потерялся? – решила выяснить я, уже стоя у своего подъезда.

– Понимаешь, мама…

– Я так и думала! – выпалила я, прекрасно зная мамин характер. – В четверг, после пятого урока. Не забудь, – и побежала домой.

Матери я опять же ничего не рассказала. «После концерта придем с папой вместе, тогда и поговорим, – заключила я договор сама с собой. – А то поругаются сейчас, и он снова потеряется или будет звонить, как Горшков, и предлагать куда-нибудь сходить, а она ни за что не согласится. Она же упрямая».

Кто бы мог подумать, что в самый обычный четверг выдается столько счастья. И было совершенно неважно, чтo про меня поведала отцу Вера Константиновна, наверняка одни гадости. Важно то, что папа вышел из кабинета улыбающийся и не стал кричать, не стал называть меня бестолочью, а просто сказал:

– Ну ты даешь! Мама действительно расстроилась бы. Обещай, что больше не будешь так делать.

Я пообещала. И больше так не поступала, по крайней мере, доску мылом не натирала.

А вечером папа был на концерте. Я танцевала первую в жизни польку и улыбалась только ему. От нахлынувших чувств ноги несколько раз выдали двойное количество «берлинских» кренделей, а руки вместо того, чтобы спокойно держаться за талию, размахивали в разные стороны.

– Да что с тобой такое? – спросила хореограф за кулисами. – На кого ты все время смотрела в зале?

– На папу. Вон тот, видите, в коричневом костюме, – показала я.

– У тебя же нет отца, – удивилась она.

– Просто он потерялся, а на днях нашелся, – объяснила я.

После концерта папа ждал меня в фойе.

– Ну как?!

– Здорово. Только, по-моему, немного торопилась, – заметил он.

– Было дело, – согласилась я. – В следующий раз постараюсь не спешить.

А через минуту прибежала очень взволнованная мама. Оказывается, ей позвонила хореограф и сообщила, что я пришла с каким-то мужчиной, которого называю отцом, а в наше время, мол, всякое случается.

– А, Горшков, это ты. Что ты тут делаешь? – спросила мама.

– Да вот смотрел, как Майя танцевала.

– Почему я об этом не знаю?

– А ты вообще многого не знаешь. Все сидишь, сидишь за своей работой и не видишь, что происходит с дочерью.

– Ты меня еще поучи, как жить! Посмотрела бы, как ты один ребенка растишь! – разозлилась мама.

– Да кто тебе в голову вбил, что ты должна ее одна растить?!

Я еще не совсем поняла, почему Горшков оказался моим папой, но решила вмешаться: