Королева Алиенора, неверная жена

Стремление воспеть Алиенору подхватывают молодые, и старики чувствуют себя покинутыми молодежью Бордо. Она готовит город к празднованию Рождества. Дворец украшен яркими разноцветными флагами, на ветру хлопают орифламмы [51] . Горожан просят собрать мусор у своих домов, но не выбрасывать его в тоненький ручей, бегущий через город. А у выхода из рынка стада гусей и уток, сбежавшие из-под навеса, переваливаясь, бродят по улицам. В ночь под Рождество они получат благословение, как и другие птицы и животные. Перед церковью уже распространяется заманчивый запах разогретого меда, приводящий в восторг детишек, которые в день Епифании будут торговать яблоками в меду, сухофруктами и заработают множество мелких монет. Бордо представит прекрасные, самые свежие плоды своих садов и огородов — последние, которые успели вызреть до холодов: капусту, морковь и сушеные фрукты. Без сомнения, будут опорожнены огромные пеньковые мешки с орехами для приготовления новогодних пирогов. Ожидают детей Алиеноры, которые, безусловно, внесут свежую струю в жизнь города. Все желают заставить герцогиню забыть недавний траур, и женщины молятся за свою герцогиню и за себя.

51

Орифламма (фр. oriflamme; лат. aurum, золото, + flamma, пламя) — 1) в средневековой Франции — штандарт, знамя короля; 2) большой флаг, подвешенный на веревке, протянутой поперек улицы между домами. — Прим. пер.

Однако Алиенора и Генрих не спешат въехать в город. Они пока далеко от него. Как всегда, Генрих любознателен и расспрашивает о том, что характерно для местности, по которой они едут. Выехав из влажных лесов в окрестности Пуатье, к югу, королевская чета видит, как крестьяне строят свою деревню. Быки под ярмом тянут за собой плуги с мощным лемехом, а рядом крепкие приземистые мужчины ударами пик и ломов корчуют пни поваленных деревьев. Все торопятся поскорее закончить дела. С четырех сторон будущей деревни уже возведены круглые прочные хижины, и теперь их покрывали известью; веселые костры внутри домов согревали работников, которые не теряли времени зря: на треножниках варилась похлебка из свинины с овощами. Генрих справился о новых хартиях относительно жилища, согласно которым строились эти новые деревни. Его интересовало все, и Алиенора ценила это любопытство.

Чтобы не закоченеть от холода, они разогрелись у мощных костров угольщиков и снова пустились в путь, положившись на выносливость своих лошадей и предоставив свите следовать за ними, и оказались на широких просторах степей, раскинувшихся на подступах к Гаронне. Однако постепенно прерия уступила место виноградникам — плодам трудов монахов и послушников, расчистивших площади и в течение веков дренировавших песчаную почву с помощью искусной системы ирригации, построенной сначала для выращивания фруктов, а потом винограда.

— Здесь от самого бедного и убого до самого могущественного, — говорила Алиенора своему супругу, — все выращивают виноград. Говорят, что первые черенки были завезены сюда греками. А римлянам лучше всего удавалось размножение черенками дикой лозы [52] .

В морозном декабрьском воздухе смех и разговор Генриха и Алиеноры создавали вокруг них облачка пара, но они молоды и крепки, и холод не вызывает у них недовольства.

— У нас, — продолжает Алиенора, — еще празднуют Дионисии во время сбора урожая винограда. Красивые молодые девушки носят венки, сплетенные из плюща. Когда виноград убран и уложен на повозки сборщиками урожая, красивый юноша, переодетый в молодого сатира, гоняется за этими вакханками по винограднику, выбирая избранницу своего сердца.

52

Vitis vinifera или praevinifera.

— Вы меня пригласите на сбор урожая, моя дорогая? Вы же переодевались в нимфу в годы безумной молодости? И будучи молодой, уже были замужем за мрачным французским двором!

— Я никогда не переодевалась в вакханку, мой дорогой Генрих. Но я дегустировала критское вино при дворе императора Мануила Комнина в Константинополе. Он нас сильно напоил, и я увидела там, среди звезд, созвездие Диониса.

— У нас в Анжу, — продолжает Генрих, — тоже устраивают охоту за девушками. Хотя вместо Диониса выступает добрый святой Винсент. Вдоль рядов винограда сажают розовые кусты, которые благоухают в мае. К вашим услугам, моя дорогая.

Белая кобыла Алиеноры трется о гнедого красавца-жеребца. Генрих с любовью обнимает супругу. Они едут бок о бок, медленно проезжают виноградники, совершая смотр, словно это передовой отряд перед битвой.

— Вы видите, Генрих, у бордосцев нет ни роз на шапках, ни ветки ракитника (она гладит рыжую гриву своего супруга нежным и красноречивым жестом), но у них есть ивовые побеги, гибкие, с такими мягкими ветками, что их используют как опоры для усиков лозы.

— Наши две страны созданы, чтобы понимать друг друга. Я буду их главой. Но, скажите, много ли денег приносят эти виноградники вашим архиепископам?

— Они получают и более весомые деньги, чем деньги Пуату, например беарнские морланы, а также деньги из Бордо, бордосские дукаты.

— Мы тоже будем чеканить собственную монету, и у нас будут собственные виноградники, Алиенора. Я вспомнил Теотолона [53] , который объявил, что сам посадил виноградники, отданные аббатству Сен-Жюльен.

На горизонте показались окрестности Бордо. Королевская чета приближается к городу, чьи укрепления, облепленные деревянными постройками и садами, расположенными террасами, уже обрисовываются на окрестных склонах.

53

Турский епископ с 932 по 945 г.

Указывая на пустоши перед ними, Алиенора говорит:

— «Падуены» — участки земли, встречающиеся здесь повсюду, были присвоены жителями, которые пользовались ими, чтобы хоть как-то выжить. Как за пределами, так и внутри Бордо [54] , они сжирают жизненное пространство и мешают развитию города, но в то же время необходимы простым людям: те сажают на них капусту.

— Мне остается только завоевать все, что ваши предки упустили, — шутит Генрих [55] .— Но займемся теперь самыми богатыми землями, пережившими катастрофу. Может быть, даже в долине Дордони, а также Гаронны. Действительно, нужно ли дарить все эти виноградники вашему архиепископу в Бордо?

54

Jean-Marc Soyez. Quand les Anglais vendangeaient l’Aquitaine: d’Alienor a Jeanne d’Arc. Paris, Fayard, 1978. P. 90–92.

55

Дед Алиеноры, Гильем (Гийом) IX, по прозвищу Трубадур, завоевал свою известность тем, что в два приема потерял графства Лимож, Арманьяк и Фрезенсак, а главное, город Тулузу, которыми он владел.

— Видите ли, Генрих, они принадлежат ему. Но Тулуза, город моей бабушки Филиппы, была ни за что ни про что конфискована у меня графами Тулузскими.

— Мы вернем Тулузу, Алиенора.

— Вы найдете хороших союзников, чтобы вернуть Тулузу. И прежде всего, это виконтесса Эрменгарда Нарбоннская, моя дальняя кузина, очень дорогая моему сердцу. У нее есть все выходы на море и почти полная монополия на торговлю с Генуей. У виконтессы сложилась репутация отважной женщины, когда она — юная сирота и после смерти брата в 1134 году единственная наследница винконтства, — вступив в союз с королем Арагона, вместе с ним прогнала мавров со своих земель. Эрменгарда окружена двором трубадуров, которые защищают ее крепость, и воинственными и независимыми женщинами, готовыми по первому зову надеть на себя кольчугу, чтобы завоевать победу виконтству Нарбонны и прогнать мавров.

— Теперь я понимаю, откуда в провансальском языке столько гордости, — сказал Генрих.

Глава 10 Приезд Эрменгарды из Нарбонны

Генрих ловко разыгрывает роль нежного супруга и готов пойти на уступки, чтобы получить то, что желает. Но это еще больше выдает его стремление к победам. Он не бежит от конфликтов. Сознательно вызывая некоторые из них, Плантагенет не избегает и остальных, но всегда использует сложившиеся обстоятельства в свою пользу. Настоящее воплощение леопарда с фамильного герба. Но что его страшит, так это измена. «Она может стать фатальной для любого полководца, — не устает он повторять, — если исходит от близкого человека, союзника, который дал присягу в верности».

Недоверие по отношению к окружению не проходит. Несмотря ни на что, он доверяет Алиеноре, она ему необходима. Она принесла ему значительное число владений. Подарила двух прекрасных детей, и она его любит. Он был бы безумцем, не ответив на эту любовь. Генрих еще совсем молодой и не утерял ни капли пылкости, но чувство ответственности возмужавшего с годами человека от этого не стало меньше. Вместе с Томасом Беккетом и друзьями по оружию он чувствует себя во время первых кампаний столь же блестящим, как Александр Македонский. Находясь в семье, чувствует себя постаревшим на десять лет.