Королева и лекарь

Кель снова подобрал платье, отыскал горловину и надел его на Сашину голову, стараясь по возможности отводить глаза. Платье повисло на ней мешком – Саша даже не попыталась просунуть руки в рукава, – но хотя бы прикрыло само тело. Кель машинально коснулся шеи в том месте, где она переходила в плечо, и Саша дернулась. Может, она и хотела ему угодить, но боялась его не меньше. Наконец она пришла в себя и, натянув платье как положено, принялась завязывать шнуровку на груди.

– Ты и твои люди ходили вчера к банщицам. – В Сашином голосе не слышалось осуждения, хотя она наверняка понимала, какого рода услуги оказываются в инокских банях. – Ты взял одну из них, а она взяла тебя. Почему ты не хочешь сделать то же со мной?

У Келя перехватило дыхание.

– Откуда ты знаешь?

– Когда ты ушел, я увидела это, будто оно уже случилось.

Кель почти ощутил, как затягивается холодный узел в животе.

– От тебя больше проблем, чем пользы, – прошептал он в ужасе от того, что она его видела – и, что еще хуже, в этом призналась.

– Мина говорила так же, – ответила она, сжавшись. – Прости, я не хотела тебя злить. Мои видения мне не подчиняются. – У Саши надломился голос, и он осознал, что ранил ее. – Я так… стараюсь… тебя понять.

– Если ты хочешь что-то понять, просто спроси. – Еще не закончив фразу, Кель подумал, что пожалеет об этих словах.

– И ты мне расскажешь?

В Сашином взгляде читалась такая тоска, что ему оставалось только кивнуть.

– Нам еще две недели трястись на одной лошади. Успеем наговориться.

Саша кивнула в ответ, и он склонил голову, подтверждая договор. Пора было убираться из этой комнаты. У него тряслись руки, в груди горело. Кель развернулся и уже направился к дверям, когда его настиг тихий оклик.

– Кель?

Впервые она назвала его по имени. Обычно Саша обращалась к нему «капитан» или «господин», хотя последнему он быстро положил конец. Кель замер.

– Да?

– Ты говорил, что, если я вернусь… ты меня полюбишь.

Он оглянулся, захваченный врасплох. Слова казались странно знакомыми.

– Приходи, чтоб стать моей любовью. Стать моей любовью, если ты придешь, – негромко напела Саша. – Я услышала тебя… и пришла.

– Я лгал, – ответил Кель, пытаясь перевести дыхание. Затем заставил себя поднять на нее взгляд, чтобы она поверила.

Сейчас Саша была полностью одета – и все же перед его внутренним взором девушка стояла нагая.

– Кому ты лгал? – спросила она.

– Тебе, – солгал он снова. Он искал гнев на ее лице, но почему-то не находил. Где ее чертова ярость?

Приходи, чтоб стать моей любовью. Стать моей любовью, если ты придешь.

Из-за нее ему захотелось попытаться. Захотелось солгать снова.

– Это не было похоже на ложь, – ответила Саша.

Кель мог только молча на нее смотреть, надеясь, что она сама закроет тему. Однако она упорствовала, беспощадная в своей наготе.

– Ты не поцеловал банщицу. Почему? Мужчины не находят удовольствия в поцелуях?

Кель вслепую нашарил ручку двери.

– Ты говорил, я должна спрашивать, если чего-то не понимаю.

– Да. Мужчины находят удовольствие в поцелуях, – выдавил он.

– Ты меня поцелуешь? – спросила Саша, и Кель, выругавшись, так врезал кулаком по двери, что она затряслась. Когда он обернулся, у него уже было наготове оружие.

– Зачем? – процедил он ледяным тоном и продолжил, не дожидаясь ответа: – И что, если не поцелую? Снимешь одежду и предложишь себя кому-нибудь из моих людей?

Сашу передернуло, и он мысленно чертыхнулся.

– Зачем мне это делать? – прошептала она.

– Затем, что ты пытаешься выжить. И мне это понятно.

Он действительно понимал ее и не держал зла, хотя ее намерения его и беспокоили. Попытки выжить часто принимали уродливое обличье, а Саша слишком долго существовала в невыносимых условиях. И все же подобное поведение грозило проблемами в отряде.

– Ты ошибаешься. Я… я не такая. – Голос Саши дрогнул, и он впервые увидел на ее лице гнев.

– Мы все такие, Саша. И мужчины, и женщины. Мы все просто пытаемся выжить.

– За что ты меня так ненавидишь? – Она говорила твердо, хотя ее щеки пылали. Черные глаза влажно блеснули, и Кель поразился, как мог когда-то счесть их пустыми. Они искрили и жалили, источали жар, жизнь и эмоции.

Кель в два счета пересек комнату, запустил пальцы в рыжие волосы и приподнял Сашин подбородок, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли. Ее розовые губы разомкнулись, и Кель нахмурился. Сам их цвет казался ему подозрительным.

– Я тебя не ненавижу, – наконец выговорил он. – Я тебе не доверяю. Я вообще ничего не хочу к тебе чувствовать. А ты вознамерилась пристегнуть меня к юбке.

Саша ответила ему резким рывком вперед: вцепившись в его волосы, как он недавно – в ее, обхватив щеку свободной ладонью, вжимаясь в него всем телом. Эта неожиданная агрессия удивила его. В кои-то веки ее гнев напоминал его собственный.

– А теперь чувствуешь? – спросила она, потянув его за волосы так, что он поморщился. – А теперь?

Она привстала на носки и впилась зубами ему в нижнюю губу, повиснув на ней, как бешеный волк. Кель зашипел и зажал Сашино лицо между ладонями, пытаясь ее остановить.

Ему потребовалась пара секунд в этой нелепой позе – нос к носу, грудь к груди, с зажатой между ее зубов губой, – чтобы как-то разом осознать и мягкость Сашиного бюста, и твердость бедер, и влажность рта, и жар пламени, бушующего за внешне спокойной оболочкой. Лицо, которое он сжимал в руках, было вылеплено самым искусным мастером, кожа на подбородке была гладкая, как шелк или полированный мрамор, а черные глаза казались текучими, словно кровь, грохотавшая у него в ушах. Наконец Саша отпустила его губу, но не разжала пальцы и не отстранилась.

Конец ознакомительного фрагмента.