Королева Кристина

Никаких требований о взаимности чувств: «…Хочу жить и умереть Вашим рабом…»; «Только бы пользоваться Вашим уважением…» Где же былая гордость, высокомерие, презрение к человеческим слабостям? Это была полная капитуляция.

Ответ Аззолино нам не известен. Можно только быть уверенным, что такие откровения ему вряд ли могли понравиться и он написал что-нибудь лицемерно-ханжеское, как и положено было по сану.

В последующих письмах — тоже сплошное уничижение. Она пишет о том, что её присутствие в Риме вряд ли доставит Аззолино большое удовольствие (16 февраля 1667 года). От отчаяния на последние деньги она устраивает большой праздник, приглашает на него массу гостей. Торжество заканчивается грандиозной попойкой, а для Кристины — приступом болезни. Доктора вынуждены выпустить из неё около пол-литра крови. Аззолино пытается её урезонить, а она в ответ подвергает его издевательствам и насмешкам. Всё развивается по обычным человеческим канонам.

Потом она смиряется, проявляет покорность и пишет о том, что готова удовлетвориться и тем, чтобы только быть с ним рядом в одном городе и изредка видеть его. Впрочем, в апреле 1667 года она сообщает, что в Рим возвращаться не планирует. Она устала от жизни, ничто её больше не радует, и она всё чаще заводит разговор о смерти. Очевидно, что Кристина пытается вызвать у кардинала чувство сострадания — последнее убежище покинутой женщины.

Психическое состояние королевы усугубляется в это время и сложными взаимоотношениями со шведскими властями. Униженная и оскорблённая, она возвращается из Швеции в Германию и по пути заворачивает в Варшаву, где после Яна II Казимира тоже освободилась корона. Но и там её не приняли, и она ни с чем, разбитая, обиженная на целый свет, возвращается в Гамбург.

К маю она тем не менее выздоравливает. Как и несколько лет тому назад в Стокгольме, к ней приехали французские доктора и поставили её на ноги… всё тем же куриным бульоном! 13 мая, на пути в Швецию, она не без рисовки пишет из Дании: «Я не думаю, что моя жизнь продлится долго. Мне бы только заплатить мои долги, и тогда я могла бы спокойно умереть…» Но, судя по всему, умирать она ещё не собирается и, отложив в сторону работу по продвижению Аззолино на папский престол, с головой окунается в борьбу за освободившийся трон Польши. Выборы очередного папы, как мы видели, она отмечает разнузданным праздником и своим поведением вызывает у степенных жителей Гамбурга удивление и возмущение. Новый папа — Климент IX — по мере своих возможностей оказывает ей протекцию.

Понемногу Кристина отвлекается от мучившей её проблемы на другие дела. Она начинает заниматься алхимией с Боррисом. Она интересуется проблемами переливания крови, а когда Аззолино присылает ей свою незаконченную комедию, она с энтузиазмом бросается на неё, анализирует поведение её персонажей, высказывает свои замечания. Время от времени она возвращается к своей неразделённой любви и, будучи «уверена, что только дружба с Вами является смыслом и счастьем всей моей жизни и смерти», заверяет Аззолино в своей неизменной «дружбе до самого гроба». По всей видимости, запреты кардинала напоминать ему о любви достигли своей цели, но время от времени чувства прорываются и она возвращается к этой теме, потому что это выше её сил.

Двадцать второго августа 1668 года: «…Если моя дружба мучает Вас, то заверяю Вас, что я готова покончить с собой, лишь бы освободить Вас от неё, и что смерть будет намного легче перенести, нежели чувство снисхождения, которое Вы ко мне питаете».

Двенадцатого сентября: «Я без ума от счастья, что Вы довольны мной! Буду стараться вести себя по отношению к Вам так, чтобы Вы всегда были довольны».

Когда Аззолино упрекнул Кристину в том, что она рассказала о своих чувствах к нему какой-то даме, она отвечала: «Не знаю, кто Вам донёс, но будьте уверены, что мои уста никогда Вас не скомпрометируют… Если же мою любовь к Вам читают по выражению моих глаз, которые вспыхивают при упоминании Вашего имени, то тут я ничего поделать не могу, напрасно пытаться скрыть то, о чём знает целый свет. Но, видно, такова моя доля терпеливо сносить Ваши упрёки».

Счастье длилось недолго, так как уже 10 октября горечь снова переполняет Кристину: «Надеюсь, Вы понимаете, что несчастья не изменили моего сердца. Я знаю, что от этого становлюсь в Ваших глазах ещё более противной, но что мне делать с этим? Такова моя судьба… Что бы со мной ни случилось, я до самой своей смерти останусь такой же. Прошу Вашего прощения за то, что захожу слишком далеко и осмеливаюсь говорить о неприятных вещах: сердце так переполнено, что я должна высказаться. Но не беспокойтесь. Вы обрадуетесь, увидев меня самой несчастной женщиной в мире, но я не буду жаловаться…»

Перед возвращением в Рим настроение королевы выравнивается: «Для меня несказанная радость снова увидеть Вас… Уезжаю отсюда с такой же радостью, с какой звёзды покидают чистилище…»

Кардинал Аззолино, несмотря на все мольбы и страдания Кристины, остался непреклонным, но сохранил по отношению к ней дружеские чувства. И не более того. Их дружба длилась ещё пару десятилетий, но любовь Кристины к нему так и не угасла. О кардинале биографы Кристины в последние годы её жизни упоминают скупо — он просто куда-то исчез, хотя всё время был рядом. Из римского периода сохранились записки, которыми они продолжали обмениваться, хотя виделись почти каждый день. Записки Кристины по-прежнему полны нежности и любви к кардиналу, в то время как его ответы подчёркнуто сухи и деловиты. Когда Аззолино в одной из записок обратился к ней с инициалами «S. М.», она впала чуть ли не в состояние экстаза от радости и восторга [138] . Как писал один немецкий историк, «могло случиться, что кардинал в это время чувства платонической любви превратил в чувства настоящей дружбы».

138

Что эти инициалы могли обозначать: «Sa Majest'e» или «Sua Maest'a» («Ваше Величество»), «Sempermea» или «Sempre mia» («Люби меня») или ещё что-то, известное только Кристине и Аззолино.

Шведский историк Курт Вейбуль скептически относится ко всем выводам о любовных романах Кристины. «Истории в прошлом, как и нашим современникам, достоверно не известно о каких-либо любовных связях королевы Кристины, — пишет он, — ни об одном: ни о Магнусе Габриэле Делагарди, ни о Пиментелли дель Прадо, герцоге Гизе, Сантинелли, Мональдески, Аззолино, ни о многих других, как мужчинах, так и женщинах, о которых так много рассказано в романах и в трудах квазиисториков».

Вероятно, можно согласиться с Вейбулем по всем пунктам, кроме Аззолино. Здесь есть достоверные доказательства — письма Кристины.

С годами чувства Кристины вошли в русло спокойной и искренней дружбы. Как и во многом другом в жизни, ей пришлось от них отказаться. Вообще её жизнь в Риме — это нескончаемая череда поражений на личном фронте, цепь компромиссов, сдача в утиль больших претензий и требований. Найти утешение в религии, как советует Аззолино, она пока не в состоянии. Более того, она поднимает его лицемерие и ханжество на смех.

Но пройдёт время, и Кристину подхватит религиозная волна и понесёт её к новым ориентирам. Но будет ли она счастлива? Одно лишь общение с Богом до конца дней не удовлетворяло её. Искусство, политика никогда не переставали интересовать королеву.

Глава двадцатая БОЛЬШОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ

Бороться с собственными слабостями и пороками, страдать от них — вот смысл нашей жизни. Самопрезрение — единственное преимущество, которое можно извлечь из греха.

Кристина

Вышеприведённый эпиграф как нельзя лучше отражает новые настроения на последнем этапе жизни бывшей королевы. Её прежние стоистические принципы, как мы уже говорили, рухнули, и незаметно даже для себя самой она начинает движение в сторону Церкви, веры, Бога. Только на сей раз её взгляды претерпят кардинальные изменения не на глазах всего двора или общества, не под звуки фанфар или органа, а в ходе мрачных, мучительных и тяжёлых размышлений, в полном одиночестве, наедине с Всевышним и Всемилосердным. Если её восшествие на престол, уход с него, переход в иную веру являлись оглушительной демонстрацией триумфа духа, то теперь уход к Богу знаменовал собой её полную моральную капитуляцию перед жестокой действительностью.

Королева никогда и никому не рассказывала о том, что ей пришлось пережить в процессе этой мучительной трансформации, зато она оставила неоспоримые следы в своих литературных произведениях — автобиографии, афоризмах, исторических эссе.

«У кого в жизни ничего не осталось, тот должен приехать в Рим и жить там», — сказал как-то Шатобриан. Это высказывание подходило ей больше, чем кому-либо другому, в момент её возвращения в конце 1668 года в Рим. Погоня за миражами — чужими коронами, влиянием на ход мировых событий — оказалась тщетной и бессмысленной, все надежды, связанные с Неаполем, Польшей и Швецией, рассеялись словно дым. Впереди оставалась лишь одна реальность — Рим. Больше её нигде не ждали. А в Риме были Аззолино, дружественно настроенный папа Климент IX, любимый дворец Риарио.